Воспоминания. Стихи. Переводы
Шрифт:
Он жадно подбирал окурки
Заплеванные. И краснел.
Старательно и с отвращеньем
Он оттирал их рукавом,
Потом с огромным наслажденьем
Затягивался под мостом.
V
Закралось в сердце подозренье.
Припоминал я: — «Это чье
Расплывчатое отраженье?
Лицо — мое иль не мое?!.
Сгинь, пар! Ты — порожденье склепа!
Себя в тебе не признаю!»
И с бранью матерной свирепо
В стекло зеркальное
Одновременно (что за чудо?)
На горке сдобной, невзначай,
Как бонза, может быть, сам Будда, —
Вдруг вырос новый каравай...
С живою булочною рожей,
С улыбкой лунной во весь рот,
На круглую луну похожий,
Ко мне навстречу он плывет.
VI
Потом над рожею звериной
Вдруг чья-то вскинулась рука,
И в тот же миг перед витриной
Я от пинка и тумака
Упал на землю, растянулся
Во всю длину, лобзая прах...
Бессмысленно я улыбнулся,
160
Ожог почувствовал в руках.
161
Сперва чего-то я не понял.
Меня свалили. Это так.
Дождь. Глаз враждебный. Голод пронял
Нутро, и как-то я размяк.
В двух-трех шагах от магазина
Очнулся. И на мостовой
Вмиг заслонила пелерина
Сорбонны купол золотой.
VII
— «За что?» — прошевелили губы.
Я приподнялся, еле встал
И тут-то облик зверя грубый,
Вглядевшись пристально, узнал.
Витрины, булки вспоминая,
В нем сразу память признает
Тот самый образ каравая
С улыбкой лунной во весь рот.
Передо мной сверкнула пряжка:
— «Ты кто? Ты — русский? Большевик?!
Твой документ!..». Вздыхаю тяжко
В ответ на полицейский зык.
И из кармана Бокового
Разодранного пиджака
Бумагу достаю без слова,
А в сердце ширится тоска.
VIII
Пью молча стыд... От униженья
И боли точно к сердцу кровь
Прихлынула! И отраженья,
В стекле кивающего вновь,
Я словно слышу, удаляясь,
Крик провокаторский: — «Эй, раб!
Зачем, по городу слоняясь,
Ты весь согнулся, духом слаб?»
162
Уже не чувствую озноба,
Но сыро на душе моей.
Внезапно закипела злоба.
А ливни городских огней
От ветра морщились, желтели,
И отражения домов
В стеклянных омутах панели
Разбрызгивались от шагов.
IX
Дождь
Крупою изморози бьет.
С трудом взбираюсь на подмостки
Строенья, как на эшафот.
Вдали от полицейской бляхи
Собраться с мыслями опять,
Развеять призрачные страхи,
Сосредоточиться, понять!..
Мне на подмостках не стоится,
Во мне суставы все трещат,
И пестрых мыслей вереницы,
Как листья, в голове шуршат.
А ветер за ворот бросает
Мне горсти ледяной крупы,
И в дыры башмаков вползает,
И сводит холодом стопы.
X
Но уж в сыром тумане тощем
Чуть зори брезжили, клубясь:
— «Вот только площадь прополощем
И смоем городскую грязь!»
На горизонте сизо-рыжем
Заполыхали пламена:
— «Дурные плевелы мы выжжем,
Ночь нами будет спалена!»
163
Там, за свинцовою завесой,
Там, на восточной стороне,
Лучи, вдруг вспыхнув из-за леса,
Переливались в вышине.
Здесь новые рождались звуки,
И трубы, небо взяв в тиски,
Как угрожающие руки,
Уже сжимались в кулаки.
1949
164
ЩЕПА, ПРИБИТАЯ ВОЛНОЮ
В Париж толкнул его призыв
Свободы. Эмигрант и русский,
Поэт, во Францию прибыв,
Не объяснялся по-французски.
К тому ж карман его был тощ
Не меньше, чем его желудок;
И сеял частый мелкий дождь.
Как тут не потерять рассудок?
Он растерялся. Ночь и мгла.
Куда пойдешь порой ночною?
И оказался без угла,
Прибитый, как щепа волною,
К чужому берегу, где он
Шатался, никому не нужный.
Так, жизнью вышвырнутый вон,
В садах встречал рассвет жемчужный.
Есть сад в Париже. Тюильри.
Там иногда в тени укромной
Располагался до зари
Поэт, голодный и бездомный.
Не то, что Люксембургский сад,
Спокойный — за оградой длинной,
Оберегающей Сенат
Своей чугунною щетиной!
Менял он часто адреса,
Без адресов слонялся чаще.
Что ж, кто — куда, а волк — в леса:
Не худо и в булонской чаще.