Чтение онлайн

на главную

Жанры

Vox populi: Фольклорные жанры советской культуры
Шрифт:

Советский читатель конца 1930-х годов имел предостаточно возможностей судить о безбрежности простирающихся перед ним эпических объектов и событий. Жанровыми качествами «эпоса» наделяется отныне, по преимуществу, исторический роман, становящийся попутно идеологически приоритетным жанром советской литературы [480] . Но ряды создателей нового эпоса остаются открытыми и для поэтов — особенно для тех из них, кто следует образцам народной поэзии. Одним из создателей нового советского эпоса привычно называется Джамбул [481] . На этом поприще найдется место и фольклорным аналогиям из русского фольклора, — в частности, рассуждениям о сходстве образов героя в романе и былине [482] . Со временем таких аналогий станет больше [483] .

480

Лукач Г. Исторический роман и кризис буржуазного реализма // Литературный критик. 1938. № 3. С. 59–90; № 7. С. 11–52; Он же. Современный буржуазно-демократический гуманизм и исторический роман // Литературный критик. 1938. № 8. С. 51–96; № 11. С. 40–74. См. также: Миронов К. Об исторических и псевдоисторических романах // Литературная газета. 1938. 26 июля. № 41. С.6.

481

В статье о поэзии Джамбула О. Войтинская попутно пеняет на И. Сельвинского, утверждавшего, «что в эпоху высокого художественного развития народные былины и народная поэзия не имеют будущего, и мысли и чувства народа будет выражать профессиональная поэзия». Между тем «замечательное творчество Джамбула — лучшее опровержение этой ложной и в корне неправильной теории», «в эпоху социализма эпос возрождается на совершенно новой основе» и т. д. (Войтинская О. Поэзия Джамбула // Литературная газета. 1938. № 28 (735). С. 5). В том же номере газеты напечатана статья о Джамбуле К. Симонова: Начало нового эпоса (С. 4). См. также: Зелинский К. Джамбул // Совхозная газета. 1938. 20 мая; Юркевич Б. Творцы социалистического эпоса // Курская правда. 1938. 14 сентября (рец. на издания стихов Джамбула и Стальского).

482

Перцов В.

Эпос и характер // Литературная газета. 1938. 30 января. № 6. С. 3–4.

483

Так, в частности: Фокс Р. Роман и народ. М., 1939 (в последней главе — сравнение жанра романа с устным народным творчеством).

Написанная Михаилом Бахтиным в 1941 году (но опубликованная впервые только в 1975 году [484] ) короткая статья «Эпос и роман (О методологии исследования романа)» представляет собою диссонанс общему хору, но характерным образом также имеет дело не с литературной историей эпоса, а метафорическим наименованием историософского порядка. В истолковании Бахтина эпическая традиция — безымянна (в статье не называется ни одного эпического поэта и ни одного эпического произведения), а ее образ собирателен и недискретен, — разительно отличаясь в этом отношении от традиции романа, сама предыстория которого оказывается уже на редкость многоименной, но потому же персонализированной и многоголосой. На фоне этой полифонии (Софрона, Иона Хиосского, Крития, Луцилия, Горация, Персия, Ювенала, Петрония, Мениппа, Лукана) эпос представительствует претензии некоего неопределенного монологического насилия, обнаруживающего себя вне временных, пространственных и жанровых границ. Но что считать воплощением такого, не ограниченного ничем, кроме авторитарного монолога, эпоса? Поэмы Гомера, систему советского Агитпропа, диктат идеологии, «социалистический реализм»? [485] Определенного ответа на этот вопрос из текста самой статьи извлечь нельзя, но в борьбе между эпосом и романом Бахтин во всяком случае занимает сторону романа («потому что (роман) лучше всего выражает тенденции становления нового мира», а эпос — тянет назад, в автаркию безальтернативного прошлого и косной повторяемости) и, в отличие от Лукача, усматривает в эпосе камень преткновения (характерно бахтинское сравнение эпоса с монолитом) для прогрессивной «романизации других жанров»: «Эпический мир завершен сплошь и до конца <…> и в своем смысле и в своей ценности: его нельзя ни изменить, ни переосмыслить, ни переоценить» [486] . Роман же, напротив, задает возможность и допустимость диалога, а значит, спасительных для мира перемен, — пусть даже и в нем таится опасность закамуфлированного монолога (как это позднее, в описании того же Бахтина, продемонстрируют романы Толстого [487] ). Протест Бахтина против «власти эпоса» будет обнародован и услышан, впрочем, только в 1970-е годы — по ходу вписывания самого Бахтина в ряды противников официальной «монологической» культуры.

484

Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

485

Clark К., Holquist М. Michael Bakhtin. Harvard University Press, 1984. P. 273.

486

Бахтин M. M. Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 405.

487

Aucouturier М. The Theory of the Novel in Russia in the 1930s: Lucacs and Bakhtin // The Russian Novel from Pushkin to Pasternak / Ed. J. Garrard. New Haven; London, 1983. P. 227–240; Гриффитс Ф. Т., Рабинович С. Д. Третий Рим. С. 314–323.

Сопутствуя победоносной идеологии, «эпос народов СССР» преодолевает границы фольклористики обнаруженным сотовариществом вымышленных и реальных героев. В летописи эпических подвигов советские вожди, военачальники, шахтеры-трудоголики и покорители воздушных просторов побивают рекорды своих архаических предшественников, доказывая осуществимость желаемого и очевидность невероятного. Действительность эпоса оказывается при этом соприродна самой равно «героической» и «поэтической» действительности, политграмотное пребывание в которой обязывает, как педантично настаивал Горький, «знать не только две действительности — прошлую и настоящую», но и «ту, в творчестве которой мы принимаем известное участие <…> — действительность будущего» (изображение такой действительности является, по Горькому, необходимым условием «метода социалистического реализма» [488] ). В объяснении живучести и актуальности древнего эпоса культуртрегеры эпохи сталинизма не устают напоминать об идеологически гарантированном будущем, предвосхищаемом творцами революционной современности и их двуликим корифееем — Лениным/ Сталиным:

488

«Мы должны эту третью действительность как-то сейчас включать в наш обиход, должны изображать ее. Без нее мы не поймем, что такое метод социалистического реализма» (Горький М. Наша литература — влиятельнейшая литература в мире, 1935).

Много веков назад человечество, вдохновленное первыми успехами своей трудовой деятельности, создало великий героический эпос. В художественном воображении народа тогда возникли типы героев и богатырей, наделенные всей мощью коллективной психики, воплотившие все чаяния и ожидания той исторической поры, когда народ станет хозяином своей судьбы и могуче развернет свой творческий гений. Прометей, Геркулес, Антей — великие мифы древней Греции; Илья Муромец, Святогор и другие — богатыри русских былин; Давид Сасунский, Мгер младший — из армянского эпоса; Джангар — из калмыцкого эпоса; Утеген — сказочный герой казахского народа; Сосруко — Геркулес кабардинского народа — во всех этих эпических типах, созданных народной поэзией, воплощены лучшие черты трудового человечества. Образы этих героев не исчезли из народной памяти, не затуманились, не стерлись. В нашу эпоху величайших героических подвигов советского народа они осветились новым и ярким светом социалистической действительности. Все, что ранее было перенесено в мечту, в художественный вымысел, в образы героев, как желаемое, как заветная народная дума, все это выступило теперь, как осуществленное в реальных, всеми ощущаемых фактах. Сама действительность — повседневная жизнь народа стала героической и поэтической. Она стала почвой для возрождения народного эпоса. И народный эпос советской эпохи вписал новые имена народных героев, совершивших великие военные и трудовые подвиги во славу родины, и поставил имена этих богатырей рядом с именами героических типов народной поэзии прошлого. <…> Эти герои не выдуманы. Они существуют в жизни. Они рождены народом в огне Октябрьской революции, в боях с интервентами, в борьбе с врагами народа, в социалистическом строительстве. Любимые герои советского народа Чапаев, Щорс, Амангельды, великие полководцы и вожди Ворошилов, Буденный, Киров, Серго Орджоникидзе стали постоянными образами народной поэзии. И эта могучая плеяда богатырей окружает великих вождей народа, его учителей, основателей социалистического государства, создателей народного счастья, воспитателей героического народа — Ленина и Сталина [489] .

489

Корабельников Г. Образ Сталина в народной поэзии // Пропагандист и агитатор. 1939. № 23. С. 39–40. Журнал — орган политуправления РККА.

В 1939 году слова «эпос», «эпическая основа» — ключевые в установочной статье А. Дымшица (из уже упоминавшегося сборника «Советский фольклор») «Ленин и Сталин в фольклоре народов СССР»; «Ленинско-сталинский цикл советского фольклора знаменует новый, наивысший этап в развитии героической темы народного творчества. Он отмечен исключительной идейной содержательностью, большим богатством реалистических, социально- и историко-познавательных моментов. Его характеризует четко выраженная эпическая доминанта», а в основе фольклорных произведений о Ленине и Сталине «лежит большой эпический диапазон, без которого немыслимо произведение советского фольклора, посвященное вождю-герою, стремящееся передать во всем величии и блеске его идейный облик» [490] . В том же сборнике А. Астахова рапортовала о том, что «на наших глазах создается новый русский эпос, который, восходя к старому народному эпосу и на него опираясь, является качественно новым этапом народного эпического творчества» [491] . Но дело не ограничивается русским эпосом: «Возложенную народом гражданскую обязанность воспеть Сталинскую эпоху радостно принимают на себя домраши, гафизы, кобзари, гекуако, иравы, сказители, олонгши, бакши, шайры, акыны и жирши» [492] . На следующий год на собрании московского партийного актива «любимый учитель и советчик народных масс» М. И. Калинин, вослед рассуждениям фольклористов, в докладе «О коммунистическом воспитании» возвестит о свершившемся зарождении «советского эпоса», выражающего чувства советских людей, «почувствовавших себя богатырями, способными победить весь мир, враждебный трудовым массам»:

490

Дымшиц А. Ленин и Сталин в фольклоре народов СССР // Советский фольклор. Л., 1939. С. 88.

491

Астахова А. Русский героический эпос и современные былины // Советский фольклор. Л., 1939. С. 147. См. также доклад Астаховой «Пути развития русского советского эпоса» на совещании, посвященном Советской былине, во Всесоюзном Доме народного творчества (26 апреля 1941): Фольклор России в документах советского периода 1933–1941 гг. Сборник документов / Отв. сост. Л. Е. Ефанова. М., 1994. С. 222.

492

Владимирский Г. Певцы сталинской эпохи // Советский фольклор. Л., 1939.С. 159.

Советский эпос <…> воссоединил линию народного творчества далекого прошлого и нашей эпохи, оборванную капитализмом, который враждебен этой отрасли духовного творчества. Развернувшийся процесс социалистических преобразований выдвинул множество богатых и увлекательных тем, достойных кисти великих художников. Народ уже отбирает из этих тем лучшие зерна и постепенно создает отдельные зарисовки для эпико-героических поэм о великой эпохе и ее великих героях, как Ленин и Сталин [493] .

493

Калинин М. О коммунистическом воспитании. Избранные речи и статьи. Л., 1947. С. 87.

Начиная с конца 1930-х годов, эпос народностей СССР посильно русифицируется в множащихся «переводах» песнопений Сулеймана Стальского (в 1938 году А. Хачатурян пишет симфоническую ораторию на слова ашуга «Поэма о Сталине»), Джамбула Джабаева (в 1952 году удостоившегося кинематографического жития в фильме «Джамбул» [494] ), Абулкасыма Джукатеева, Хади Тахташа, Мамеда Саида Ордубады, Сакена Сейфулина, Даута Юлтыя и др. [495] Зато и былины, как это могли узнать слушатели «Карельской песни о Сталине» (слова Б. Лихарева, муз. Н. Леви), пели уже не только русские, но и политически сознательные карелы:

494

Киносценарий опубликован: Погодин Н., Тажибаев А. Джамбул. Киносценарий. М.: Госкиноиздат, 1952.

495

См., напр.: Творчество народов СССР. М., 1938; Ленин и Сталин в поэзии народов СССР. М., 1938; Самое дорогое: Сталин в народном эпосе / Под ред. Ю. М. Соколова. М., 1939; Башарин Г. Идея патриотизма — основное в олонхо // Социалистическая Якутия. 1942. 13 января.

Там, где сосны шумят исполины, Где могучие реки текут, Там о Сталине мудром былины У костров лесорубы поют.

Источники поэтического вдохновения творцов советского фольклора нельзя объяснять вне контекста газетных передовиц. Но важно подчеркнуть, что сам по себе такой контекст не является свидетельством некой заведомой антихудожественности тематически зависящих от него произведений. Идеологическая тенденциозность былинообразных новин или плачей-сказов по советским вождям не исключала ни творческой самоотдачи, ни поэтических находок. Знаменитые авторы-исполнители русскоязычного «советского эпоса» — Федор Конашков, Матвей Самылин, Петр Рябинин-Андреев, Марфа Крюкова, Маремьяна Голубкова, Настасья Богданова, Анна Пашкова — демонстрируют это, пожалуй, наиболее явным образом, обнаруживая незаурядный дар к обновлению традиционных форм фольклор(изован)ной речи даже и в тех случаях, когда героями их произведений становились Ленин и Сталин, Калинин и Киров, Горький и Ворошилов, папанинцы и метростроители [496] . Советы литературных консультантов и литературное «планирование» в среде носителей фольклорной традиции сослужили в этих случаях, по моему мнению, не только негативную роль. Социальные ожидания, связываемые с идеологическим заказом на новый советский фольклор, с одной стороны, несомненно затрудняли (или даже блокировали) преемственное воспроизведение фольклорной традиции (особенно заметное применительно к былинному жанру, устойчиво игнорировавшему до того текущую повседневность), а с другой — стимулировали творческую инициативу в сфере языковой выразительности и в конечном счете подпитывали интерес к фольклору и фольклористике [497] .

496

Былины. Русский героический эпос / Вступ. статья, ред. и примеч. Н. П. Андреева. Л., 1938. С. 527–546; Сказания о героях Арктики. Каргосиздат, 1938; Былины П. И. Рябинина-Андреева. Петрозаводск, 1940. С. 109–115; Крюкова М. Былины / Вступ. ст. Р. Липец. М., 1939. Т. 1; М., 1941. Т. 2; Русские плачи Карелии / М. М. Михайлов. Петрозаводск, 1940; Сказитель Ф. А. Конашков / Подгот. текстов, вступ. ст. и коммент. А. М. Линевского. Петрозаводск, 1948.

497

Занятно, что Фрэнк Миллер, отмечая языковые новации в советских «новинах», оценивает их негативно, как если бы все целесообразие фольклорных произведений состояло в механическом воспроизведении грамматических и словарных стандартов: «С целью удлинения строки и получения дактилической стопы в конце или анапестической в начале вставлялись не несущие смысловой нагрузки частицы и наречия (а, ай, да, ведь, все, и, еще, как, ли то, тут, уж) и постпозитивные элементы; применялись повторения предлогов, глаголы в неопределенной форме принимали окончание — ти вместо — ть; возвратные глаголы заканчивались после гласных на — ся вместо — ть» (Миллер Ф. Сталинский фольклор. СПб., 2006. С. 21. См. справедливое недоумение на этот счет Яна Левченко, рецензировавшего русское издание книги Миллера: Левченко Я. Если жива пока еще гимнастика // Русский журнал. 2006. 26 июля —. Столь же негативным видится Миллеру влияние книжного языка на создателей новин и использование ими «газетно-пропагандистского жаргона», словосочетаний «трудовой народ», «партия всенародна», «воля народная», «власть народная», «память вечная», «дела справедливые» и т. д. (С. 50). О мере языкового пуризма в традиционных былинах Миллер при этом почему-то не задумывается.

«Спрос на эпос» затронул, однако, не только фольклористику, но и классическую филологию — дисциплину, казалось бы обреченную в 1920-е годы на полное исключение из системы высшего образования и академической науки и удостоившуюся в 1940-е годы парадоксальной идеологической реабилитации.

О классической филологии и Гомере

Классическая филология была одной из тех научных дисциплин, которые в наибольшей степени пострадали в годы «культурной революции». Конфликт между поборниками и противниками классического образования в России имел давнюю традицию, освященную именами революционных радикалов, в частности любимых В. И. Лениным Писарева и Чернышевского. Само отношение к мертвым языкам десятилетиями разводило «аристократию» и тех, кто со временем пополнит собою ряды «людей дела», — народолюбцев, будущих интеллигентов и революционеров, уверовавших в то, что можно не знать классические языки и античную древность, но обладать «развитым сознанием». Аргументы последних (небезразличные к тому факту, что в подавляющем большинстве они таким знанием и не обладали, будучи выпускниками не классических гимназий, но либо начальных, преимущественно — земских и церковно-приходских школ, либо реальных гимназий и пришедших им на смену в 1872 году реальных училищ) подогревались существованием сонма семинаристов, обреченных зубрить латинскую грамматику, но мало что знавших об античной культуре и оказавшихся при этом объектом поношения либо как пример недостаточности схоластического научения, либо как вящее свидетельство ненужности латыни [498] .

498

Белоусов А. Ф. Образ семинариста в русской культуре и его литературная история (от комических интермедий XVIII века — до романа Надежды Хвощинской «Баритон») // Традиция в фольклоре и литературе / Ред. — сост. М. Л. Лурье. СПб., 2000. С. 159–176.

Споры об образовании достигли своего апогея в связи с инициированной в 1871 году министром народного просвещения графом Дмитрием Толстым при активной поддержке Михаила Каткова реформой гимназического устава, сделавшей классическую гимназию единственным типом общеобразовательной и всесословной средней школы, дававшей право поступления в университеты. Педагогические доводы о необходимости реформы Катков, издатель влиятельного журнала «Русский вестник» и газеты «Московские ведомости», излагал уже в 1865 году, настаивая, что основным недостатком отечественного образования является отсутствие у учащихся навыка концентрации на базовых предметах, а именно — на древнегреческом и латыни: «Концентрация, — как он писал, — возможна только на базе древних языков. Истинно европейская школа — это школа греко-римская par excellence. Школа имеет целью воспитание ума. Воспитывать не значит развлекать, расслаблять, а, наоборот, — собирать, сосредоточивать, вводить в зрелость». В 1871 году Толстой сформулирует тот же тезис еще лаконичнее: «Изучение мертвого языка трудно, поэтому крайне необходимо» [499] . Реформа гимназического устава имела далеко идущие институциональные последствия [500] , еще более усугубившие их социально-психологический и идеологический эффект. В публицистике и литературной критике пафос классического образования отныне надолго соотносится с представлением о торжествующем обскурантизме власти в лице Д. А. Толстого, который в 1882 году стал одновременно президентом Академии наук и министром внутренних дел, но отнюдь не с тем, что в западноевропейской языковой традиции того же времени связывается с гуманитарными ценностями. Отношение к классическому образованию поляризует общественное мнение, выразителями которого изображаются заведомые антагонисты: приспешники существующей власти и апологеты социальных перемен. В нагнетании публицистических споров в 1880-е годы немаловажную роль сыграл Д. И. Менделеев, пропагандировавший свою педагогическую концепцию так называемого непрерывного образования с абсолютным преобладанием естественно-научных предметов [501] . В рассуждениях о вреде классического образования Менделеев, как и его предшественники, апеллировал к общественной пользе, но также и к неоспоримым, по его мнению, особенностям национальной культуры: «Естествознание, сравнительно с изучением древних языков, более соответствует всему строю русской жизни» [502] . Первый шаг к тому, чтобы чаемое соответствие было воплощено в педагогической практике, Менделеев видел (по воспоминаниям журналиста А. Е. Кауфмана) следующим образом: «Надо прогнать из всех гимназий <…> всю эту классическую сволочь, всех этих немцев и чехов, посадить туда техников и инженеров, перестать пичкать головы юношей классической дрянью и умственной соломой, а давать им здоровые, реальные технические познания» [503] . На страницах печати полемические страсти, кипевшие вокруг классического образования с 1860-х годов, принимали более сдержанные формы, но не меняли главного: педагогические проблемы прочно увязываются в сознании современников с социальным и политическим прожектерством, так или иначе вменявшим античным языкам и западноевропейской традиции гуманитарного образования ответственность за невзгоды российской действительности [504] . О неприязни к античным языкам можно судить еще по рассказам Чехова, заставляющего своих героев трепетать перед «человеком в футляре» и (в «Случае с классиком») безутешно рыдать над спряжением глагола срёрш в будущем времени (занятно, замечу в скобках, что, сообщая читателю предположительно правильный ответ, Чехов, оставшийся некогда на второй год в Таганрогской гимназии из-за греческого языка, сам ошибается) [505] .

499

Цит. по: Хотеенко В. Граф Д. А. Толстой — «лжегосударственый человек» // Высшее образование в России. 1996. № 4 . См. также: Шестаков П. Д. Граф Дмитрий Андреевич Толстой как министр народного просвещения (1866–1880) // Русская старина. 1891. Т. 69. № 2. С. 387–406.

500

Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности министерства народного просвещения 1802–1902 годов. СПб., 1902.

501

Дмитриев И. С. Человек эпохи перемен. Очерки о Д. И. Менделееве и его времени. СПб.: Химиздат, 2004. С. 291–298, 546–547.

502

Менделеев Д. И. Заметка по вопросу о преобразовании гимназий // Санкт-Петербургские ведомости. 1871. 1 мая. С. 5 — цит. по: Дмитриев И. С. Человек эпохи перемен. С. 292.

503

Кауфман А. Е. За кулисами печати (отрывки воспоминаний старого журналиста) // Исторический вестник. 1913. Т. 133. С. 100. Против принудительного изучения древних языков высказывался в своих воспоминаниях и И. А. Гончаров, иронизировавший здесь же над университетскими преподавателями-классиками (Гончаров И. А. В университете // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1954. Т. 7. С. 199–202).

504

Изместьева Г. П. Споры в российской печати 60-х годов XIX века о классическом образовании // Вопросы истории. 2003. № 2. С. 157–164. См. также: Богданов К. А. Гуманитарий где, когда и почему. Социометрия и (русский) язык // Новое литературное обозрение. 2006. № 81.

505

Получивший двойку по греческому герой этого рассказа Ваня Оттепелев сообщает о душераздирающем событии: «Спросили меня, как будет будущее от „ферро“, а я… я вместо того, чтоб сказать „ойсомай“, сказал „опсомай“» (Чехов А. П. Полное собрание сочинений. М., 1975. Т. 2. С. 124). Между тем буд. время от глаг. — , а не (буд. вр. медиального глагола ).

Поделиться:
Популярные книги

Имперец. Земли Итреи

Игнатов Михаил Павлович
11. Путь
Фантастика:
героическая фантастика
боевая фантастика
5.25
рейтинг книги
Имперец. Земли Итреи

Все ведьмы – стервы, или Ректору больше (не) наливать

Цвик Катерина Александровна
1. Все ведьмы - стервы
Фантастика:
юмористическая фантастика
5.00
рейтинг книги
Все ведьмы – стервы, или Ректору больше (не) наливать

Герцогиня в ссылке

Нова Юлия
2. Магия стихий
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Герцогиня в ссылке

Начальник милиции

Дамиров Рафаэль
1. Начальник милиции
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Начальник милиции

Совок 9

Агарев Вадим
9. Совок
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
7.50
рейтинг книги
Совок 9

Корсар

Русич Антон
Вселенная EVE Online
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
6.29
рейтинг книги
Корсар

Идеальный мир для Лекаря 17

Сапфир Олег
17. Лекарь
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 17

Хочу тебя навсегда

Джокер Ольга
2. Люби меня
Любовные романы:
современные любовные романы
5.25
рейтинг книги
Хочу тебя навсегда

Последний Паладин. Том 6

Саваровский Роман
6. Путь Паладина
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Последний Паладин. Том 6

Лорд Системы 3

Токсик Саша
3. Лорд Системы
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Лорд Системы 3

Кровь Василиска

Тайниковский
1. Кровь Василиска
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
4.25
рейтинг книги
Кровь Василиска

Мир-о-творец

Ланцов Михаил Алексеевич
8. Помещик
Фантастика:
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Мир-о-творец

Случайная дочь миллионера

Смоленская Тая
2. Дети Чемпионов
Любовные романы:
современные любовные романы
7.17
рейтинг книги
Случайная дочь миллионера

Курсант: Назад в СССР 10

Дамиров Рафаэль
10. Курсант
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Курсант: Назад в СССР 10