Vox populi: Фольклорные жанры советской культуры
Шрифт:
Реформа среднего и высшего образования в первые годы советской власти положила конец экзаменационным страданиям, описанным у Чехова. За отменой преподавания античных языков в начальных и средних учебных заведениях и закрытием в 1921 году историко-филологических факультетов преподавание классической филологии в СССР было фактически свернуто. Отдельными островками, где оно все же продолжалось, оставались Российская ассоциация научно-исследовательских институтов (РАНИОН), Государственная академия искусствознания (ГАИС) и Академия истории материальной культуры. Новые кафедры классической филологии были открыты только в 1932 году — в новооснованных в Москве и Ленинграде Институтах философии, лингвистики и литературы (ИФЛИ и ЛИФЛИ) им. Н. Г. Чернышевского. Позднее эти институты вошли в состав МГУ и ЛГУ. Классическое образование в СССР 1930–1940-х годов, таким образом, невозможно даже приблизительно сравнить с тем, каким оно было до революции, когда древние языки преподавались в подавляющем большинстве российских гимназий (латинский язык — с первого класса, а греческий — с третьего). Положение отчасти начинает меняться в начале 1940-х годов сначала в области высшего образования, а в послевоенные годы — и среднего. В 1941 году отделения классической филологии были открыты в Тбилиси, Харькове и Томске, в 1944–1945 годах — в Риге и Львове. Более того, Приказом Всесоюзного комитета по делам высшей школы от 4 февраля 1944 года увеличивается прием на классические отделения МГУ и ЛГУ и создается новое отделение классической филологии в МГПИ им. В. И. Ленина. В том же военном 1944 году в Министерстве высшего образования создается экспертная комиссия по классической филологии, в которую вошли представители МГУ, ИМЛИ, Института иностранных языков и московского пединститута. Комиссию возглавил проф. Н. Ф. Дератани [506] . Таков, в очень беглом очерке, институциональный фон филологического антиковедения в СССР в 1930–1940-е годы: почти полный упадок и застой в 1930-е годы и очевидное оживление классической филологии в начале 1940-х годов [507] .
506
Радциг (С.И.) Классическая филология и ее задачи в советской науке // Вестник древней истории [далее — ВДИ]. 1947. № 2.
507
Краткий, но содержательный
В 1938 году начинает выходить «Вестник Древней истории», ставший вплоть до перестройки единственным в СССР русскоязычным журналом, посвященным вопросам исторического и филологического антиковедения. Второй номер этого журнала открывается речью Сталина на приеме в Кремле работников высшей школы (17 мая 1938): «Новые пути науки и техники прокладывают иногда не общеизвестные в науке люди, а совершенно неизвестные в научном мире люди, практики, новаторы дела». Должным примером Сталину служат Алексей Стаханов и Папанин: «Стаханов и стахановцы в своей практической работе в области промышленности опрокинули существующие нормы, установленные известными людьми науки», а «Папанин и папанинцы в своей практической работе на дрейфующей льдине мимоходом, без особого труда, опрокинули старое представление об Арктике <…> и установили новое, соответствующее требованиям действительной науки» [508] . Итак, действительная наука, по Сталину, верному и в данном случае своему излюбленному тезису, есть наука не теоретиков, но практиков: «Наука бывает всякая. Та наука, о которой я говорил, называется ПЕРЕДОВОЙ наукой» [509] . Главный редактор «ВДИ» А. Мишулин, автор журнальной передовицы, напечатанной вслед за сталинской речью, всецело озабочен конкретным приложением сталинского пожелания в области антиковедения: необходимо превратить советское антиковедение в передовую, а значит — практическую науку. Речь пока идет только об истории: историки призываются к тому, чтобы сломать «закоренелые традиции», выработать «новые нормы, новые установки». Нет сомнения, что «советские историки <…> объединятся, ликвидируют последствия вредительства на историческом фронте, разоблачат до конца всех фашистских выродков, пробравшихся на их участок работы, и дадут подлинно научное марксистское изложение истории прошлого» [510] .
508
ВДИ. 1938. № 2/3. С. 4.
509
ВДИ. 1938. № 2/3. С.4. Выделено в тексте.
510
ВДИ. 1938. № 2/3. С. 17.
Желание превратить истолкование античной культуры в передовую социалистическую науку побуждает реинтерпретировать ее в соответствии с социальной прагматикой советской идеологии. Прошлое Древней Греции и Рима призвано к тому, чтобы обнаружить события, согласуемые с идеологическим проектированием мировой истории — проектированием, возможным, однако, лишь в том случае, если мы признаем тезис о единстве исторического процесса, связывающего историю античности с историей СССР. «Присваивание» античности советской идеологией в этом пункте может быть уподоблено нацистской историографии, также претендовавшей на проективное «прогнозирование» мировой истории [511] . К концу 1930-х годов родство идеологических претензий явно выразится в эстетическом сходстве «антикизирующих» тенденций в советском и нацистском искусстве — «спросу на античность» в архитектуре, скульптуре, живописи, в стилистике кино, организации массовых зрелищ и т. д. [512] В существенной мере воспроизведение античной образности в советской и фашистской культуре может быть объяснено ролью зрелищности, призванной придать тоталитарной эстетике вневременной эталонный характер [513] . «Красивая античность» успешно служила художественной эстетизации «нового человека» и образному предвосхищению идеологических утопий. В советской культуре такое представление поддерживалось и доктринально — часто цитировавшимся высказыванием Маркса о греческом искусстве и эпосе, которые «продолжают доставлять нам художественное наслаждение и в известном смысле сохраняют значение нормы и недосягаемого образца» [514] . В романе Чернышевского не менее долгая жизнь была уготована античной моде: в одежде людей будущего, какой она рисуется спящей Вере Павловне, у женщин «преобладает костюм, похожий на тот, который носили гречанки в изящнейшее время Афин», а у мужчин — «длинное платье без талии, что-то вроде мантии» [515] . Кинематографическим воплощением такой античности в 1934 году стал фильм Абрама Роома по сценарию Юрия Олеши «Строгий юноша», поместивших советское будущее в эстетический антураж «греко-римских» красивостей (характерно, впрочем, что сознательная установка авторов фильма на показ нереализованной советской утопии послужила последовавшему в следующем году запрету на его показ: фантазированию о будущем Агитпроп всецело предпочитал фантазирование о настоящем) [516] .
511
Losemann V. Nationalsozialismus und Antike Studien zur Entwicklung d. Faches Alte Geschichte; 1933–1945. Hamburg: Hoffmann Campe, 1977; Canfora L. La Germania di Tacito da Engels al nazismo. Napoli: Liguori, 1979; Canfora L. Altertumswissenschaften und modeme Staatsideologien. Stuttgart: Klett-Cotta, 1995; Wegeler C. «…wir sagen ab der intemationalen Gelehrtenrepublik». Altertumswissenschaft und Nationalsozialismus; Das G"ottinger Institut f"ur Altertumskunde 1921–1962. Wien; K"oln; Weimar: B"ohlau, 1996; Antike und Altertumswissenschaft in der Zeit von Faschismus und Nationalsozialismus. Kolloquium Univesit"at Zurich 14–17 Oktober 1998 / Hrsg. B. N"af. Mandelbachtal, Cambridge, 2001; Schmidt P. L. Latin Studies in Germany 1933–1945. Institutional Conditions, Political Pressures, Scholarly Consequences // Texts, Ideas and Classics / Ed. S. J. Harrison. Oxford, 2001. P. 285–300. Об антиковедении и классической филологии в фашистской Италии: Visser R. Fascist Doctrine and the Cult of Romanita // Journal of Contemporary History. 1992. Vol. 27. P. 5–22; Giordano F. Filologi e fascismo. Gli studi dil letteratura latina nell’ «Enciclopedia Italiana». Napoli: Arte, 1993.
512
Lehmann-Haupt H. Art under a Dictatorship. N.Y., 1954; Голомшток И. Тоталитарное искусство. М., 1995; Паперный В. Культура два. М., 1996; Гольдштейн А. Расставание с нарциссом. Опыты поминальной риторики. М., 1997. С. 175–196; Кожурин А. Я., Богачев-Прокофьев С. А. Эстетика монументализма (некоторые закономерности развития архитектуры в СССР и Германии 30–40-х годов XX в.) // Стратегии взаимодействия философии, культурологии и общественных коммуникаций. СПб.: РХГИ, 2003. С. 597–608. См. также: Аверинцев С. С. Образ античности в западноевропейской культуре XX в. Некоторые замечания // Новое в современной классической филологии. М., 1979. С. 5–40.
513
См., напр.: Falasca-Zamponi S. Fascist Spectacle: The Aestetics of Power in Mussolini’s Italy. Berkeley: University of California Press, 1997.
514
Маркс К. Введение к «Критике политической экономии» // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. XII. Ч. I. С. 203.
515
Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: В 15 т. М., 1939 Т. 11. С. 282.
516
Добренко Е. Политэкономия соцреализма. С. 334–340. Об истории создания и запрета фильма: Heil J. Т. No List of Political Assets: The Collaboration of Ju. Olesha and A. Room on «Strogij junosha». M"unchen, 1989.
Но внешнее сходство эстетических и стилистических тенденций не должно заслонять их содержательного различия. Немногие ученые-античники, продолжавшие активно работать в нацистской Германии [517] , настаивали на расовых доминантах исторического процесса — северном этногенезе античных народов и исходном для европейской цивилизации противостоянии арийского (северного и «мужского») и неарийского (южного и «женского») типов культуры. Лейтмотивом исследовательских работ этого времени в Германии становится выявление «нордических» особенностей греко-римской культуры, предопределивших доблесть северных греков («чистых» ахейцев и дорийцев), выморочность южан (критян и ионийцев) и трагические превратности римского правления (становящегося ко времени торжества христианства все менее арийским) [518] . В советском историческом антиковедении упор делается на универсальном характере классовой борьбы в античном мире, в границы которого отныне включается не только виртуально-историческое, но и географическое пространство Советского Союза. Знаменитым примером соответствующей интерпретации античной истории стало изобретенное в 1933 году академиком С. А. Жебелевым и украсившее учебники по Истории СССР восстание рабов-скифов под предводительством Савмака — «отечественного Спартака» — против боспорского царя Перисада [519] . В классической филологии подобные опыты выглядят не столь внушительно, но и здесь они достаточно показательны.
517
A History of the University in Europe. Vol. 3 / Ed. H. de Ridder-Symocus, W. Ruegg, W. Egg. Cambridge: Cambridge UP, 2004. P. 427.
518
Кагаров Е. Г. Фашизация буржуазной науки об античном обществе // Сообщения ГАИМК. 1932. № 9/10. С. 38–41; Богаевский Б. Л. Эгейская культура и фашистская фальсификация истории // Против фашистской фальсификации истории. М.; Л., 1939. С. 35–82; Лурье С. Я. О фашистской идеализации полицейского режима древней Спарты // ВДИ. 1939. № 1. С. 98–106; Немировский А. И. Вопросы истории древнего Рима в современной западногерманской историографии // Вопросы истории [далее — ВИ]. 1954. № 2. С. 126–134; Momigliano A. Sullo stato presente degli studi di storia antica (1946–1954) // Relazioni del X Congresso Intemazionale di Scienze Storiche. Firenze, [1955]. Vol. 6. P. 1–40 (сокр. рус. перевод — ВИ. 1956. № 3. С. 208–217); Талашова Н. С. Тенденции развития немецкой буржуазной историографии античности в годы Второй мировой войны // Учен. зап. Удмуртского пед. ин-та. Вып. 21. История. Ижевск, 1970. С. 278–294; Талашова Н. С. Фашизация германской буржуазной историографии античности (1933–1939 гг.) // Сборник аспирантских работ Казанского ун-та. Гуманитарные науки (история, литературоведение, журналистика). Казань, 1972. С. 56–65; Фролов Э. Д. Немецкая буржуазная историография античности новейшего времени (1917–1975) // Античный мир и археология. Саратов, 1979. Вып. 4. С. 124–175.
519
Основанием для реконструкции Жебелева послужило сообщение херсонесского декрета в честь Диофанта (конец II в. до н. э.) о столкновении Савмака с боспорским царем Перисадом. Отношение Савмака к Перисаду обозначено в надписи страдательным причастием (от глагола — «вскармливать», «воспитывать»), истолкованного Жебелевым в смелом сближении с прилагательным , служившим иногда для обозначения домашнего раба . Так, «выкормыш» или, может быть, домочадец Перисада Савмак оказывался рабом, а само его выступление — восстанием рабов-скифов, подвергавшихся эксплуатации в Боспорском царстве (Жебелев С. А. Первое революционное восстание на территории СССР (историческая справка) // Сообщения ГАИМК. 1932. № 9/10. С. 35–37; развернутая публикация: Жебелев С. А. Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре (Изв. ГАИМК, вып.70). Л., 1933 (переиздания: ВДИ. 1938. № 3. С. 43–71; Жебелев С. А. Северное Причерноморье. Исследования и статьи. М.; Л. 1953. С. 82–115). О концепции Жебелева и истории вопроса: Гаврилов А. К. Скифы Савмака — восстание или вторжение? (IPE 12 352 — Syll.3 709) // Этюды по античной истории и культуре Северного Причерноморья. СПб., 1992. С. 53–73.
В 1947 году второй номер «ВДИ» открывается передовицей «Классическая филология и ее задачи в советской науке». В этой установочной статье, написанной проф. С. И. Радцигом, классическая филология также объявляется наукой, способной продемонстрировать свою практическую актуальность в «свете поставленной товарищем И. В. Сталиным задачи превзойти достижения зарубежной науки». Необходимость изучения классической филологии оказывается вполне обоснована уже тем, что античными текстами увлекались Маркс и Энгельс, давшие в «Происхождении семьи» непревзойденные истолкования терминов , gens, enuptio gentis, а также Ленин и Сталин, которые «в своих речах и выступлениях <…> нередко привлекают образы античной литературы и мифологии». Но важно и другое: «Многие проблемы классической филологии, — подчеркивает Радциг, — тесно переплетаются с актуальными и важными проблемами истории, в том числе ранней истории народов СССР». Первоочередного исследования заслуживает, в частности, вопрос о происхождении древнегреческого языка. Язык гомеровского эпоса, подсказывает Радциг, благодаря открытиям последних десятилетий «уже нельзя трактовать как изолированный», а его изучение «должно окончательно развеять миф о „нордической расе“ как носительнице какой-то особой, исключительной культуры, не зависящей от условий общего исторического процесса» [520] .
520
ВДИ. 1947. № 2. С. 7.
Поминая недобрым словом «нордическую расу» в связи с гомеровским эпосом, Радциг имел в виду идеи, развивавшиеся в немецком антиковедении начиная с начала 1930-х годов, согласно которым «Илиада» и «Одиссея» рассматривались как свидетельства постепенного продвижения северных («германо-греческих») племен на юг и их смешения с иллирийцами. О доминировании «нордического» элемента в языке гомеровских поэм писал, в частности, Карл Шуххардт — крупный специалист по эгейской культуре и «гомеровской археологии», доказывавший различие расовых признаков в обрисовке персонажей и предметного фона гомеровских поэм (нордических — в «Илиаде» и иллирийских — в «Одиссее») [521] . Советские филологи-классики должны убедить советское общество в обратном — в нерасовой и неаристократической специфике произведений, легших в основу европейской, — а значит, и советской — литературы.
521
Schuchhardt C. Alteuropa. Kulturen, Rassen, V"olker. 3. Aufl. Berlin; Leipzig, 1935; Schuchhardt C. Alte Sagenz"uge in der homerischen Archeologie und Geographie // SB. Berlin, 1935. №X. S. 186–202.
В 1935 году на дискуссии в Комакадемии о типологической актуальности античного эпоса для советской литературы рассуждал Лифшиц, объявивший античность образцом общественного строя, типологически схожего с социализмом чаемым «единством» личности и общества (притом что аналогия между античностью и социализмом, строго говоря, была бы точнее применительно к рабовладению). В том же 1935 году в издательстве «Академия» роскошными томами переиздаются классические переводы «Илиады» и «Одиссеи» [522] . В конце 1930-х годов над новым переводом гомеровских поэм работает престарелый Викентий Вересаев. В 1939 году он выступал с чтением отрывков своего перевода и с лекцией о Гомере (опубликованной на следующей год в журнале «Литературная учеба») на курсах-конференциях Союза советских писателей, так объясняя писательской аудитории, чем Гомер «близок нашей современности»:
522
Гомер. Илиада / Перевод Н. И. Гнедича. Редакция и комментарий И. М. Троцкого при участии И. И. Толстого. М.; Л., 1935 (помимо текста поэмы в этом издании опубликованы статьи: Преображенский П. Ф. «Илиада» и Гомер; Троцкий И. М. Проблемы гомеровского эпоса; Троцкий И. М. Илиада; Толстой И. И. Гнедич как переводчик «Илиады»); Гомер. Одиссея / Перевод В. А. Жуковского. Вступительная статья, редакция и комментарии И. М. Троцкого, при участии И. И. Толстого. Гравюры П. А. Шиллинговского. М.; Л., 1935.
Товарищи! Гомер жил почти три тысячи лет назад. Но не находите ли вы, что по своим настроениям и переживаниям, что по всему своему жизнеощущению он неизмеримо ближе нам, теперешним людям, чем многие сотни поколений, отделяющие его от нас? Эти тридцать веков были заполнены глубочайшим презрением к земле и к телу, величайшим поруганием жизни. <…> А через головы этих тридцати веков Гомер кричит нам: <…> Жизнь хороша и божественно-светла, мы сами виноваты, если не можем ее сделать такою. Пускай в жизни много ужасов и страданий, — это не опровергает основного светлого существа жизни. Для преодоления же ее неустранимых ужасов и страданий мы имеем «могучую стойкость», которая говорит нам, что «на свете нет ничего страшного». Из своей древнейшей дали Гомер протягивает нам руку. И этому трехтысячелетнему старику мы можем горячо пожать протянутую руку как самому нашему близкому товарищу [523] .
523
Вересаев В. О Гомере // Литературная учеба. 1940. № 2. С. 79. О публичном чтении Вересаевым своего перевода «Илиады» можно судить по письму Пастернака 1939 года: Письмо Б. Л. Пастернака В. В. Вересаеву // Вопросы литературы. 2004. № 4.
Слова Вересаева о Гомере далеки от софистики Лифшица, но идеологические доводы в пользу издания старых и новых переводов Гомера определенно диктовались не ими. Субъективные надежды умудренного непростой жизнью литератора на терапевтические ценности гомеровского эпоса в этом случае только контекстуально оттеняли фон, на котором обращение к античной культуре объяснялось прежде всего пропагандистскими причинами. Одной из таких причин было и то, что античный эпос позволял судить о своевременном расцвете и особенностях «советского эпоса» (рассуждения о котором с новой силой тиражируются на страницах журнальной и газетной периодики, идейно «обновленной» к тому времени ждановским Постановлением Оргбюро ЦК ВКП(б) 14 августа 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград») [524] .
524
См., напр.: Нельс С. Идейно-художественные пути советской прозы // Знамя. 1947. № 6. С. 97–121; Рысс Е. Главы великой эпопеи // Литературная газета. 1947. 9 мая. № 19. С. 2; Белецкий А. И. Судьбы большой эпической формы в русской литературе XIX–XX веков // Наукови записки. (Ки"iв. держ. ун-т). 1948. Т. 7. Вип. 3. Фiлологiчний збiрник. № 2. С. 5–24; Лежнев И. Реализм Шолохова // Советская литература. М., 1948. С. 257–278.
С конца 1940-х годов скудный ряд работ о Гомере в отечественной филологии множится [525] . В 1948 году издается новый перевод «Одиссеи», выполненный доцентом Уральского университета П. А. Шуйским [526] . В 1949 году издается перевод «Илиады», а в 1953-м — перевод «Одиссеи» умершего в 1945 году Вересаева [527] . Языком древнегреческого эпоса продолжает заниматься зав. кафедрой классической филологии ЛГУ И. И. Толстой (второй в СССР филолог-классик, ставший академиком) [528] . Свои наблюдения Толстой суммирует в книге, которая может считаться вполне симптоматичной для исследовательских «предписаний, запретов, предпочтений и разрешений» (в терминах Мертона) в области классической филологии первых послевоенных лет [529] .
525
Шуйский П. Русские переводы Илиады // Литературный критик. 1936. № 10; Шуйский П. А. О поэмах Троянского цикла // Ученые записки Уральского ун-та, 1945. Вып. 6; Фрейденберг О. М. Происхождение эпического сравнения (на материале «Илиады») // Труды юбилейной научной сессии ЛГУ. Секция филолог, наук, 1946; С. 101–113; Фрейденберг О. М. Орестея в «Одиссее» // Научный бюллетень ЛГУ. 1946. № 6. С. 18–21; Лосев А. Ф. Олимпийская мифология в ее социально-историческом развитии // Ученые записки МГПИ им. Ленина. М., 1953. Т. 72; Лосев А. Ф. Эстетическая терминология ранней греческой литературы (эпос и лирика) // Ученые записки Московского государственного педагогического института им. Ленина, Т. 83. 1954. С. 37–183.
526
Одиссея / Пер. П. А. Шуйского. Свердловск, 1948. Об истории издания, напечатанного в экстраординарном порядке: Еремеев А. Ф. Екатеринбургский Гомер // Известия Уральского государственного университета. 1998. № 9. С. 142–146.
527
Гомер. Илиада / Пер. В. Вересаева. М.; Л., 1949; Гомер. Одиссея / Пер. В. Вересаева. М., 1953. В 1942 году, за три года до смерти, В. Вересаев удостоился Сталинской премии первой степени «за многолетние выдающиеся достижения в области литературы».
528
И. И. Толстой стал действительным членом Академии наук СССР 30 ноября 1946 года. До Толстого первым филологом-классиком, удостоенным звания академика в послереволюционные годы (в 1929 году), был М. М. Покровский (1869–1942). Толстой был, кстати сказать, автором некролога Покровскому (Известия Академии наук СССР. 1944. Т. 3. Вып. 2/3), замечательного по своей едва ли не эксцентричной для эпохи «аполитичности»: поминая добрым словом покойного ученого, Толстой ни единым словом не обмолвился о том, что смерть Покровского пришлась на годы войны, но зато с нескрываемым сочувствием отозвался о дореволюционной традиции классической филологии в России и привел восторженный отзыв о Покровском М. О. Гершензона.
529
Толстой И. И. Аэды: античные творцы и носители древнего эпоса. М., 1958. Книга Толстого издана после его смерти (в 1954 году).