Война крылатых людей [Война крылатых людей. Сатанинские игры. Звездный торговец. Люди ветра. Право первородства. Повелитель тысячи солнц.]
Шрифт:
Пер вздохнул.
— Мы погрузили товары на гравитележку, — продолжал он. — Мануэль сопровождал ее на вооруженном флиттере — предосторожность не помешает. Но ничего не случилось. Примерно в пятидесяти километрах от лагеря милдиваны попросили наших людей остановиться на берегу реки. Здесь стояли каноэ, около них — несколько других милдиван. Было ясно, что дальше они намеревались перевозить товары самостоятельно, и Мануэль спросил, есть ли у меня какие-нибудь возражения.
— Нет, — ответил я. — Какая разница? Они хотят сохранить в тайне место назначения. Они нам больше не доверяют.
За Мануэлем на экране я видел смотрящего на нас Вокзахана. Наши коммуникаторы и раньше очаровывали посетителей лагеря. Но на этот раз мне показалось, что на его лице промелькнула усмешка. Я был занят обеспечением и размещением лугалов. При них всегда находились один или два охранника. Не то чтобы я ожидал неприятностей. Я слышал, как хозяева сказали им: «Оставайтесь здесь и делайте все, что прикажут земляне, пока мы не вернемся». Тем не менее я беспокоился, так как знал, что в лагере находится целая свора этих домашних собак милдиванов. Они сидели по-звериному. Когда ночью загремели барабаны, они беспокойно задвигались по отведенному им павильону, переговариваясь на языке, о котором в записях Брандера не было никаких сведений. Но на следующее утро они были вполне кроткими. Один из них даже спросил, не могут ли они помочь нам в работе. Я чуть не засмеялся, представив себе лугала среди приборов пятисотсильного трактора, и сказал им, что мы благодарны, но их помощь не нужна: они должны только ждать. Несколько раз на протяжении следующих трех ночей я пытался вступить с ними в беседу, но ничего из этого не вышло. Они отзывались, однако ответы их были бессмысленными.
— Где вы живете? — спрашивал я.
— Там, в лесу, — говорил лугал, глядя на пальцы ног.
— Что за работу вы выполняете дома?
— Ту, что велит мой милдиванин.
Я отступил. Тем не менее они не были глупы. У них были какие-то игры, и они в них играли, используя глиняные фигурки, значение которых я так и не смог разгадать. На рассвете они строились в ряд и пели: странная печальная песня с импровизациями, которая иногда заставляла меня ощущать нервную дрожь. Большую часть времени они спали или сидели, уставившись в пустоту, но изредка по нескольку собирались в кружок, обхватив друг друга руками за плечи, и о чем-то шептались. Ну… я рассказываю слишком долго. На нас напали незадолго до рассвета, на четвертый день.
Позже я узнал, что там было около ста милдиванов и одно небо знает, сколько лугалов. Они сошлись повсюду на этой ужасной территории, называемой Улаш, созванные барабанами… Их разведчики обнаружили наши пикеты, и, пока град стрел обрушивался на эти места, большая часть отряда ворвалась внутрь. Однако не могу сказать вам слишком много. Я был ранен… — Лицо его исказилось. — Что за проклятие! И в первом самостоятельном полете!
— Продолжай, — попросил Гарри, — ты не рассказывал нам подробности.
— Их немного, — Пер вздрогнул. — Первые же крики разбудили меня. Я сунул ноги в сапоги, набросил куртку, шаря руками в поисках оружия. В то же время в полный голос зазвучали сирены. Даже сквозь них я услышал у своего навеса выстрелы из бластеров. Я выскочил наружу. Все было черным кипящим котлом. Сверкали выстрелы из бластеров, гудели сиропы, раздавались крики туземцев. Холод охватил меня. Свет звезд отражался инеем, покрывавшим холмы. Я на мгновение удивился, как много здесь звезд и какие они яркие. Затем Юшенков включил прожекторы на башенке «Марии». Внезапно над нашими головами вспыхнуло солнце, слишком яркое для нас. Каким же оно должно было показаться каинитам? Сине-белая невероятность, я думаю. Они кишели между нашими навесами и машинами, высокие охотники в леопардовых шкурах, приземистые коричневые гномы, топоры, копья, дубинки, луки, кинжалы в их руках. Я видел только одного человека, распростертого на земле, пальцы его сжимали пистолет, а голова являла собой размозженный ужас. Я поднес ко рту командный микрофон — на всякий случай я его всегда ношу у пояса — и принялся отдавать приказы, пробираясь к кораблю. У нас было мощное оружие, но нас было двадцать, нет, девятнадцать или даже меньше против всего Улаша. Наше расположение было предназначено и для обороны. Два человека спали в корабле, остальные — под навесами вокруг него. С полдюжины часовых пробрались на корабль, остальные все еще лишь пытались пробиться к нему. Мы должны были выручить их, да побыстрее. Иначе будет слишком поздно. Я видел, как наши парни показались из своих укрытий у посадочных стабилизаторов. Даже теперь я помню, как бежал Зерковский, не застегнув свою парку, и она болталась вокруг его голых ног. Он никогда не спал в пижаме. Вы заметили, что в самые напряженные моменты обращаешь внимание ка такие подробности? А каиниты начали разбегаться, ошеломленные светом. Они не ожидали того, как и сирен, звук которых ужасен даже для привычных ушей. Несколько их лежали ранеными или убитыми.
Все, что я сам видел, было ревущим, воющим, звенящим потоком. На меня напали сзади. Я упал им под ноги. Они перепрыгнули через меня и оставили меня в тисках лугала. Он лежал на моей груди и старался сжать мое горло руками и зубами. Черт возьми! Это создание было очень сильным. Сантиметр за сантиметром он сжимал мое горло. Вдруг появился другой лугал. Он подобрал дубинку упавшего каинита и ударил меня по подвернувшемуся месту — таким местом оказалась моя нога. И после этого я не чувствовал ничего, кроме боли и ярости, а потом наступила тьма. Дело, конечно, в том, что лугалы-заложники освободились. Я должен был ожидать этого. Даже без особого приказа они не могли оставаться в стороне, когда сражались их хозяева. Но, несомненно, они получили приказ. Тулитур и Вокзахан провели нас. Они получили безвозмездно большую партию товаров и к тому же разместили подкрепление для атакующих в самом нашем лагере. Но даже и в этом случае их план не удался. Они не представляли нашей реальной силы. Да и как они могли ее представить? Мануэль один убил двух напавших на меня лугалов. Для этого ему потребовалось два выстрела. Наши парни образовали кольцо огня, и враги разбежались. Но они сильно повредили нам. Я пришел в себя в лазарете «Королевы Марии». Мануэль сидел рядом со мной, как беспокойный ворон.
— Как дела? — спросил я.
— Вы должны отдыхать, сеньор, — ответил он, — но пусть Бог простит меня, я приказал доктору начинить вас стимуляторами… Нам требуется ваше решение. И немедленно. Несколько человек ранены. Двое мертвы. Трое исчезли. Враги отступили, я думаю, с пленниками.
Он поднял меня на носилки и вынес наружу. Я не испытывал боли, но голова у меня кружилась. Вы знаете, как чувствуешь себя, когда по горло набит наркотиками. Мануэль сказал мне, что кость левой ноги скрепили, но сейчас дело было не в этом… Гувер и Мурамото погибли, Будлис, Ченг и Зерковский исчезли. Лагерь под оранжевым солнцем был неестественно спокоен. Мои люди очистили его, пока я был без сознания. Трупы врагов лежали в ряд. Двадцать три милдиванина — и это число будет преследовать меня до конца жизни — и не знаю сколько лугалов. Вероятно, не меньше сотни. Меня понесли мимо, и я смотрел в их окровавленные лица. Но никого не узнал. Наши пленники были размещены в главном котловане фундамента. Около ста лугалов, но только два милдиванина. Большинство же раненых унесли с собой друзья. С таким количеством конструкций и машин, стоявших вокруг, это не так трудно было сделать. Мануэль объяснил, что остановил нападение заложников парализующими лучами. Это оказалось наилучшим оружием: благодаря ему нельзя заставить лугала сражаться за своего хозяина, даже под угрозой смерти. В углу ямы, глядя на вооруженных людей, стояли два мнлдиванина. Один был мне незнаком. У него был ужасный ожог от бластера, и наши медики дали ему болеутоляющее. Но другого, невредимого, я узнал. Его уложил парализующий луч. Это был Кочихир, старший сын Шивару, навещавший нас один или два раза с отцом. Мы смотрели друг на друга. Наконец я спросил:
— Почему? Почему вы сделали это?
Каждое слово белым облачком вылетало у меня изо рта, и ветер уносил его.
— Потому что они предатели, убийцы и воры по натуре! — выкрикнул Ющенков, также на Улаш. Группа Брандера позаботилась о том, чтобы собрать все слова, относящиеся к понятиям о чести и бесчестии. Ющенков плюнул на Кочихира. — Мы должны охотиться на них, как на диких зверей, вспылил он. Гувер был его двоюродным братом.
— Нет, — возразил я на Улаш, потому что среди лугалов раздался ропот, свидетельствующий о возможности любых, самых безумных поступков. — Не говорите так…
Ющенков закрыл рот, и вновь среди этих полосатых людей послышался гул, как рокот океанского прибоя.
— Но, Кочихир, — сказал я, — твой отец был моим хорошим другом. Во всяком случае, я в это верил. Чем мы обидели его и ваших людей?
Он поднял гребень на голове, обернул хвост вокруг лодыжек и фыркнул:
— Вы должны уйти и никогда не возвращаться. Иначе мы будем уничтожать вас в лесах, обрушив на вас холмы, прогоним через ваш лагерь рогатых зверей, отравим источники и сожжем всю траву под вашими ногами. Уходите и не смейте возвращаться!
Я готов был взорваться, в моей голове пульсировала боль, меня охватила лихорадка. Я с трудом проговорил:
— Мы не уйдем, пока не вернут наших пленных друзей. В лагере есть барабаны, которые твой отец подарил мне до своей измены. Вызови своих, Кочихир, и скажи им, чтобы вернули наших людей. После этого, вероятно, мы сможем вести переговоры, но не раньше.
После моей речи он смотрел на меня, не отвечая.
Я поманил Мануэля:
— Нет смысла продолжать разговор. Нужно организовать прочную оборону. Вторично нас не захватят врасплох. И пошлите на поиски флиттеры. Их отряд не мог далеко уйти.