Время кобольда
Шрифт:
– Оу! – воскликнула Сэкиль, когда Натаха торжественно распахнула перед нами дверь. – Натаса, я тебя рюбрю!
– Да я сама на себе жениться готова! Чур я первая в душ!
Перед нами открылось нечто вроде кабинета, совмещённого с гостиничным номером «люкс». Отделанное полированным деревом помещение с массивным столом и удобным креслом отделено лёгкой дверью от комнаты-спальни. Там широченная мягкая кровать, встроенные шкафы, ковёр на полу, люстра на потолке и – ванная за матовой стеклянной дверью.
– Там есть горячая
Мы с Сэкиль смотрели, как раздевается за полупрозрачным стеклом её далёкий от модельных пропорций силуэт.
– Заль, сто Натаса такая некрасивая, – с искренним сожалением сказала азиатка. – Она хоросая зенсина. Грубая, простая, но хоросая.
– Это важнее красоты. Красота приедается. Красота уходит с возрастом. Красоту очень легко потерять. Остаётся человек, какой он есть.
– Ты рюбис её?
За этим вопросом неслышно прозвучал другой: «А меня?» Или мне показалось. Не то я сокровище, чтобы искать моей любви.
– Не знаю, – сказал я честно. – Любовь – это такое, на перспективу. Что-то протяжённое во времени. Она включает в себя планы на будущее. «Жили они долго и счастливо и умерли в один день». А что делать, если вы уже умерли? Если ваше время замкнуто в эту, как её, топологию мужика на «П»?
– Пенроуза.
– Никак не могу запомнить. Буду звать её «эшеровской». Или правильно «эшерской»?
– Мозно «есеровской». Рюди понимают картинки, а не математику.
– В общем, вы с Натахой – самое дорогое, что есть у меня в этой послежизни. Но для любви здесь слишком мало пространства-времени. Любовь – это «до гроба», а не после. Кто поручится, что этой ночью мы не забудем, кто мы, как уже бывало? Не уставимся утром с ужасом: «Кто эти люди, и почему я с ними в одной постели?»
– Я понимаю тебя, Кэп-сама. Наверное, ты прав. Нерьзя просто так сказать: «Я рюбрю тебя!» Нузно сказать сто-то дарьсе. «Выходи за меня». Или: «Я хосю от тебя детей». Или: «Давай зить месте, пока смерть не разрусит нас». А мы не мозем сказать друг другу нисего. Бедные мы бедные…
– Не грусти. У нас есть сегодняшний день и сегодняшняя ночь. Широкая кровать и даже горячий душ. Это уже немало. А может, и ещё что-нибудь найдётся. Давай посмотрим? Натаха явно надолго в заплыв ушла.
В левом шкафу оказалась мужская одежда – пиджаки, брюки и джинсы, бельё, спортивные костюмы, халат, куртки, фланелевые рубашки, домашние туфли, ботинки… Между полок инсталлирован небольшой сейф. Закрытый, кодовый цифровой замок. Ладно, это потом.
В правом – женская. Платья, юбки, блузки и прочие тряпочки. От их запаха у меня почему-то защемило сердце. Секунду казалось, что вот-вот вспомню – но нет. Отпустило.
– Мне верико, а Натасе маро будет, – разочарованно сказала прижавшая к себе платьице Сэкиль.
В стену встроены два закрытых деревянными резными
– Это то, сто я думаю? – спросила Сэкиль
– Не знаю, о чём думаешь ты, а я – о жратве.
– Именно, Кэп-сама! Я назму?
Возле поднимающейся вверх дверцы – большая металлическая кнопка.
– Жми!
Кнопка, вдавившись, издала звонкий «Чпоньк!». Сначала за этим ничего не последовало, но когда мы, устав ждать реакции, разочарованно вернулись к осмотру помещения, за дверцей коротко брякнуло.
– Кэп-сама! Неузели мы в раю? – сказала Сэкиль, поведя тонкими ноздрями. – Бозе, как мне, оказываесся, не хватаро рыбы!
На сервировочном подносе – салат из зелени и морепродуктов в стеклянной салатнице, тарелка с большим рыбным стейком, соусница, корзинка с серыми круглыми булочками в кунжутной обсыпке, большой бокал белого вина, вилка и рыбный нож, завёрнутые в салфетку. Рыба горячая, истекает соком и паром, запах умопомрачительный.
– Я пости готова убить вас, стобы созрать это в одиноську! – призналась Сэкиль.
– Очень хорошо тебя понимаю, – вздохнул я, – но давай сначала попробуем так…
Я вытащил поднос с едой и поставил на небольшой столик на колёсиках, случившийся рядом, закрыл дверцу лифта, потом нажал кнопку снова. «Чпоньк!» – сказала кнопка.
– Ого! Чем это пахнет? – спросила вышедшая из ванной Натаха.
Она красная и распаренная, завернулась в большое махровое полотенце.
– Хотела ещё одежду постирать, но решила, что вы меня проклянёте за ожидание. А вы тут, оказывается, не скучаете!
– Не надо стирать, – сказал я, – сунь вон туда.
Показал ей лифт, откуда достал бельё.
– Уверен, Кэп? Это точно прачечная, а не мусоропровод, например?
– Заодно и узнаем…
– Ну да, не ты же без хоботьев останешься. Это Сека может голая ходить и гордиться, а моей жопенью интерьер не украсишь.
– Там в шкафу полно одежды. Мужская на тебя налезет, нам не до гендерных предрассудков.
Звякнул кухонный лифт.
– Охренеть! – завопила Натаха. – Да тут и вино! Алкоголь, божечки, как я тебя хотела!
Поднос сервирован точно так же, как предыдущий.
– Аркогорь есть тут! – сказала Сэкиль, открывая тумбочку.
– Девки-тётки-мужики! Мы в раю! – выдохнула Натаха.
***
Настоящий минибар – несколько бутылок разного вина, бутыль шампанского, водка, виски, пиво, снеки. Как в дорогой гостинице, только этикетки нейтральные – чёрным по белому, без картинок. «Вино красное сухое». «Вино белое сухое». «Вино красное полусладкое». «Вино игристое». И так далее.
– Пиво, пивко, пивцо, пивасик! – Натаха ухватила бутыль «Пива светлого» и заметалась в поисках открывашки. – Даже не просите, не поделюсь!