Всегда на страже (сборник)
Шрифт:
– Товарищ проводник,- обратился к нему Смирнов по-русски,- вот две постели. Они обе ваши?
– Здесь, пане офицер,- проводник показал на нижний диван,- я ложил едно ложни прадло, простите, пастэл. Друга пастэл не клал. И та верхни пастэл и матрацэ есть в мой купе. Принест?
– Нет, не надо,- Смирнов остановил его,- Будьте добры, отберите свое и положите пока на пол.
Проводник проворно положил верхнее постельное белье на нижний матрац, свернул матрац рулоном и спустил его на пол около двери.
– А она говорит, цо тото полудницве мойе? [9] - проводник, бросая подушки с контрабандой на голый верхний диван, гневно смотрел на пассажирку.- Тета, пани, шпатность! [10] - и, укоризненно качая головой, перевел взгляд на старшего лейтенанта, мучительно подбирая слова.- Очень плехо, пане офицер, очень плехо! Таковы человек може очен плехо делат.
– Правильно, товарищ. Такие люди,- Смирнов укоризненно смотрел на иностранку,- ради наживы пойдут на все.- Затем он обратился к Людмиле Васильевне: - Скажите мадемуазель, что я последний раз спрашиваю: это ее вещи?
– Нет, не мои,- в прежнем тоне ответила Понсемэ.
– Тогда, зачем вы преградили пограничнику выход из купе?
– Я?
– Понсемэ сделала большие глаза.- Не выпускала пограничника? Это, господин офицер, ложь,
Услышав перевод, Алесь вскипел:
– Ложь? Да?…
Но тут его оборвал старший лейтенант:
– Тихо, младший сержант! А вы,- Смирнов обратился к таможеннику,- вытаскивайте контрабанду из матраца.- Затем он поставил около столика чемодан на попа, положил на него в несколько раз сложенный плед и предложил иностранке на него сесть.
– В матраце сто платков,- доложил таможенник.
– В подушках шестьдесят,- добавила Людмила Васильевна.
– Хорошо. Запишем сто шестьдесят. Весомо!
– и, зайдя за столик, старший лейтенант Смирнов опустился на диван,- Мари Понсемэ, вы француженка?
– читая паспорт, спросил он.
– Да, француженка,- горделиво ответила она, видимо, рассчитывая на добрые отношения нашей страны с Францией.
– А почему визу брали в Бонне?
– А я живу в Сааре.
– Ваше подданство?
Понсемэ замялась и, немного подумав, заговорила откровенней:
– Да я и сама не знаю. Мать - француженка, отец - баварец. Отца не помню - погиб в последнюю войну. Мама умерла три года назад. Осталась старенькая бабушка по отцу. Она живет в Маркредвице. Я работаю в Саарбрюкене экономистом. Ехала посмотреть вашу страну… И к своему несчастью,- печальный вздох вырвался из ее груди,- соблазнилась и взяла эти несчастные платки.
– А к кому ехали?
Понсемэ ответила не сразу:
– Мне не хочется подводить этих добрых советских людей. Поэтому я вам об этих людях ничего не скажу.
На этом старший лейтенант разговор с Понсемэ закончил. Людмила Васильевна перевела ей содержание акта, и Понсемэ безропотно его подписала.
– А теперь, Людмила Васильевна, забирайте к себе мадемуазель и вещи, пограничник вам поможет.
Выйдя в коридор, старший лейтенант пожурил Алеся:
– При досмотре, товарищ Куреня, больше выдержки, хладнокровия и не болтать.
– Да как же быть хладнокровным, когда мне, советскому человеку-пограничнику контрабандистка в глаза говорит «ложь». Это оскорбление.
– Я прекрасно вас понимаю, но, дорогой пограничник, этого делать нельзя!
– А если она стала у двери, распластала по ней руки и не пускает меня. Что делать? Умолять?
– Сержант Крюков в соседнем купе. Обычный наш стук в стенку, и он тут. Ясно?
– Смирнов добродушно положил руку на плечо Алеся.
Тот ответил:
– Ясно, товарищ старший лейтенант.
– А раз ясно, то продолжайте досмотр следующего купе.
– Есть продолжать.
– А вы, сержант, - обратился он к Крюкову,- идите в служебное купе, я помогу вам проверить документы. А то,- поглядел он на часы,- скоро Брест.
Глава четвертая
До июня младший сержант Куреня прослужил в качестве младшего контролера по пассажирским заграничным поездам. За это время, в паре с контролером сержантом Крюковым, было немало раскрыто случаев провоза иностранцами контрабанды, порнографии, запрещенных и даже явно враждебных печатных материалов.
Вот и недавно. Из-за границы прибыл скорый поезд. В мягком вагоне было полно пассажиров, все ехали вторым классом, лишь в третьем купе размещался в единственном числе элегантно одетый молодой, с баками, брюнет, в больших круглых очках на выдающемся римском носу.
– Господин Фридман, снимите, пожалуйста, очки,- попросил Крюков, так как на паспорте фотография его владельца была без очков.- Откуда следуете?
– запустил он «чижика», стараясь сразу узнать, на каком языке говорит пассажир.
– Нихт ферштейн [11] ,- покачал головой Фридман.
– Вы немец?
– И, видя удивленное выражение, Крюков повторил по-немецки,- Ир ист дойч? [12]
– О! Их бин дойч [13] ,- поспешил с ответом Фридман.
Дальше запаса немецких слов у Крюкова не хватило и он спросил по-русски:
– Если дойч, так почему же паспорт визирован в Брюсселе?
Немец молчаливо смотрел на Крюкова, стремясь понять вопрос. И наконец, как бы вспомнив, выставил палец:
– А, виз? Брюссэл? Айн момент,- и извлек из кармана пиджака разговорник туриста и в нем показал на строчку: «Я турист»,- потом на другую: «Я приехал из Бельгии».
«Интересно,- подумал Крюков,- говор немецкий, паспорт бельгийский, внешность римско-израильская, а едет черт знает откуда».- И он распорядился:
– Младший сержант Куреня, приступайте к досмотру!
– и, уходя в соседнее купе, незаметно для пассажира, подмигнул ему: - «Смотри в оба!»