Второй вариант
Шрифт:
— Вопросов нет? — словно подводя черту, уточнил Вях. — Переходим к выступлениям. — И сам начал с того, что вспомнил вопрос Марченко и отметил инициативу лейтенанта Дегтярева (нейтрально так сказал, словно не обо мне, сидевшем тут же, речь) в подготовке личного состава к сдаче экзаменов по кроссу. Потом, как и положено, прозвучало: «Однако следует отметить...» Закончил Вях предложением «вынести взыскание — поставить на вид». Его тут же поддержал Гольдин. Без выступления, одной лишь фразой. Все, как и планировалось, о чем мне Сергей сказал по дороге из полка домой.
Оказывается, и тут можно договориться. Двоим, троим — вот и общественное
Странная вещь: сказать, о чем думаешь, будто совершить непристойность. Будто «настучать», как выразился бы Гапоненко. Ведь так и воспримется. Да и сам воспримешь близко к тому...
Только через много лет я понял, что все не так просто, что каждый факт — составная часть явления, а явление — производное общественного мышления. Чтобы его повернуть, нужна глобальная психологическая перестройка. Мысли вслух — это сродни геройству. Во всяком случае, они требуют мужества, которое приходит, когда человек поставит самого себя на самое последнее место, а на первое выдвинет, дело.
Я слушал выступления, правильные, как равносторонний треугольник. Точку в конце поставил сам комсомольский секретарь, объявив, что каждый должен приложить максимум усилий для успешной сдачи весенней проверки.
Члены комитета еще остались. Я вышел из штаба, удовлетворенный тем, что все позади. Свернул за угол и сразу же увидел невдалеке Гапоненко. Значит, не показалось — и впрямь он мелькнул в окошке.
— Ты что тут делаешь? — спросил его с недоумением.
— Ничего. Вас жду.
— Зачем?
— Как там у вас?
— За меня, что ли, болеешь? Все в порядке.
— О чем говорили-то хоть?
— О том, что весеннюю проверку надо сдать хорошо...
Не знаю почему, но та проверка еще называлась и внезапной. О том, что внезапно приедет комиссия, мы узнали дней за пять. Об этом нам сообщил на утреннем построении командир полка. Он стоял перед строем, раскачиваясь с пятки на носок и заложив руку за борт шинели.
— Дорожки — песочком! В карьер за песком — ГАЗ-63! Старший — старшина Кобылкин! Полы — мастикой! Прически — два сантиметра, и ни миллиметра больше! Офицеров тоже касается. По песчаным дорожкам не ходить!..
И закрутилось.
Сначала нашему расчету было велено покрасить на полтора метра от земли тополя по всей аллее от штаба к казарме. Но не успели мы развести известку, как поступила команда «Отставить!», и нас перебросили на забор. Лева Вях все же раздобыл у шефов доски и привел целых две машины.
Едва мы их разгрузили, как он сказал:
— Дыхнуть некогда, сам понимаешь. Ну, я побег...
И убежал. А мы вооружились пилой и молотками. Видно, забор был одним из самых важных участков подготовки к приезду комиссии, потому что к нам и в первый, и во второй день наведался сам Хаченков. Молча глядел на нашу работу, снимал и надевал свою фуражку, значит, чем-то был недоволен. Потом вдруг сдвинул фуражку на нос, сказал:
— Вот что, Дегтярев. Мчитесь на склад и скажите, чтобы приготовили цементную краску.
Я понял: наши казармы были серого цвета, значит, и забор тоже должен быть серого...
— И еще серого волка сюда на длинном поводке, — пробурчал Гапоненко, когда наконец мы с забором покончили и привели к единому стандарту. — А доски-то — сосна. Дух лесной убили.
Я не особо расстраивался из-за лесного духа, хотя веселенькое ограждение стало довольно мрачноватым. Меня больше расстроило то, что напрямую в поселок, через поле, теперь ход закрыт. А через КПП — минут на пятнадцать дольше.
Обычно любая проверочная комиссия начинала с объявления «Тревоги». Все думали, что так будет и теперь. Посыльные спали одетыми. Мы с Сергеем притащили свои «тревожные» чемоданы на службу и поселились в ожидании «тревоги» в казарме. Но ни в первую, ни во вторую и ни в третью ночь сирена не зазвучала. Сдавали уставы, строевую подготовку, политическую. Подходила очередь физподготовки, и первый экзамен был — кросс. Три километра по выверенному и знакомому маршруту. Но вдруг накануне ни с того ни с сего проверяющий приказал разметить новый маршрут на более пересеченной местности, там, где была наша запасная позиция. Начальник физподготовки и внештатный спорторганизатор Сергей Гольдин с отделением солдат поступили для этого дела в распоряжение проверяющего. Всю вторую половину дня они измеряли, обустраивали, ставили указатели поворотов. Вечером доложили о готовности, а утром взвод разведки и наш расчет первыми вышли на старт.
Конечно, незнакомая местность смущала. Пройтись бы разок по ней, а то вдруг регулировщик по нужде отлучится, а стрелку не заметим второпях и зевнем поворот. Но, с другой стороны, даже было интересно. В бою по знакомой местности бегать не придется, да и регулировщиков не будет.
Стоял уже март. Снег похудел, повлажнел, по утрам покрывался твердой, хрумкой коркой. Под десятками ног это хрумканье перешло в сплошной треск, будто рвалось со всех концов огромное белое полотнище.
Бежать было, конечно, труднее, чем по нашей знакомой утоптанной дорожке. Но, видно, сказывались ежедневные утренние тренировки — шли кучно и даже весело. Мне достался пятый номер. Гапоненко с моей помощью — первый. И контролеры-регулировщики были на месте, и указатели поворотов виднелись издалека. Я бежал впереди. После второго поворота, там, где начиналась заросшая осинником низина, из кустарника вдруг появился с таким же, как у меня, пятым номером солдат. Поглядел на нас из-под ладони и опять исчез в лесу. Я даже подумал, что померещилось: чего ему тут делать?
Наверное, какая-нибудь батарея командировала своего представителя познакомиться с маршрутом...
Под конец дистанции по себе почувствовал — люди стали все же выдыхаться. Воздух из груди вырывался с легким хрипом. Значит, предел рядышком. Значит, и финиш близко. Вот и Гапоненко, нагоняя, засопел сбоку. Ощерился на ходу, изображая улыбку. Просипел:
— Догоняйте, товарищ лейтенант.
Мы выскочили из леса и тут же увидели на двух шестах красное полотнище: финиш.
Худой и долговязый, как колодезный журавль, капитан встречал нас с двумя секундомерами в руках. Засек секундомером время Гапоненко, а каждого следующего встречал словом:
— Пятерошник... пятерошник... — Потом крикнул своему помощнику: — Пятерки кончились! — И опять по счету: — Четверошник... четверошник...
Последнего он тоже засек секундомером. Это был сержант Марченко. Такая ему выпала доля — быть все время в хвосте, чтобы подгонять отстающих. Лучше пусть пятерок не будет, чем объявится хоть одна двойка. Марченко тоже вошел в число «четверошников».
— Молодцы твои, лейтенант! — крикнул мне капитан. — Почти половина людей разрядную норму выполнили!