Я не скажу, кто твоя мама
Шрифт:
— Продолжай, пожалуйста! — заинтересованно воскликнул Петров, притягивая закутанную в простыню жену к себе и ласково обнимая. — Чего хочет мой щупленький малыш? Рабочую визу сделаем, статус поменяем. Зарплата вполне.
— Всё это очень мило, Петров. Но я кончилась как преподаватель. Как учёный, наверное, всё же нет, но как педагог — я похоронила себя в день, когда оклеветала аспирантку Прищепкину. Если я пойду к тебе в лабораторию — то только на ставку научного сотрудника. Без педагогической нагрузки. После всех этих публикаций в СМИ, после всего, что ещё опубликуют — я не выйду к студентам, я к людям-то не знаю,
— Леночек-дружочек, — насмешливо пропел Петров, — а ты отдаёшь себе отчёт, что обнаглела просто в край? Хотя бы руководство аспирантами взять придётся. А может, и магистрантами. Без этого никак. Ну не тянем мы, нагрузки большие. Правда помощь нужна по всем фронтам с astroparticle physics.
— Хорошо. Я тебя поняла. Остановимся пока на этом.
Ельникова почувствовала, что его объятия стали крепче. Совсем чуть-чуть. Она помнила, что это значит: когда муж замолкает и крепко прижимает её к себе. Разница с обычным объятием была несущественная. Но она умела отличить и не нашла ничего лучше, как прошептать:
— Володечка… сексист ты мой… родной… подожди минутку!
— Да буду я с тобой цацкаться и канителиться. Сексист настаивает, чтобы ты помнила своё место в семейной иерархии и проштудировала понятие «супружеский долг» на досуге. Я уже возжелал чего-нибудь развратного.
— А развратное — это что? — с опаской осведомилась Ельникова.
— Ну, для начала зацелую тебя всю. Мы это тело обидели — нам его и в порядок приводить.
— Мы же договорились… давай завтра!
— Моя любимейшая… «завтра» уже наступило — начало первого, — улыбнулся Петров, разматывая простыню, в которую закутал жену полчаса назад.
— Когда я первый раз услышала от тебя «моя любимейшая» — я обомлела…
— Я помню.
— И ты не замедлил воспользоваться моим замешательством…
— Сейчас я собираюсь поступить ровно так же.
— Я больше всего любила это обращение… думала… ты не вспомнишь, как меня называл, — заплетающимся от волнения языком выговорила Ельникова, нетерпеливо помогая ему стянуть футболку.
— Я приберегал для особого момента. Чтобы тебя зажечь, когда надо.
— Считай, что сработало. Ты меня зажёг. Мой любимейший…
Глава 21
В которой Петров чуть не двинул дочери по морде
Глава 21, в которой Петров чуть не двинул дочери по морде
Когда на следующий день они вернулись в Шерман Оукс и Петров укатил в университет, Ельникова сразу села читать труды группы Петрова о разработках для Черенковского телескопического массива, — но на размышления об астрофизике накатывали и накрывали их, как волны берег, мысли о Юне и о том, что с её семьёй сделала группа сошедших с ума физиков. Она читала об изучении межгалактических магнитных полей и что-то выписывала себе в блокнот о фотонах, гравитонах и нейтрино — но в голове стучала навязчивая песенка совсем про другие частицы: протон, нейтрон и электрон… надеюсь, в муках сдох ты, Крон. Внутри зрело какое-то решение. Ей хотелось курить — но, обыскав всё, она не нашла сигарет. Ельникова чувствовала себя пленницей в этом доме на отшибе мира: вся цивилизация с магазинами оставалась недосягаемой в сорока минутах пешком — да и то если идти по проезжей части проспекта Сепульведы, а если огибать его — то и час выйдет. Она горько жалела, что в своё время поленилась оформить
Она не слышала, как подъехал Петров; когда он вошёл в кабинет, раздражённо обернулась.
— Читала про телескопы? — одобрительно покивал ей муж. — Впечатлилась прототипом? Он имеет уникальную двухзеркальную оптическую систему, обеспечивающую широкое поле зрения с гораздо более высоким разрешением, чем у других телескопов с гамма-излучением. Здорово, да? Компактными, высокоэффективными датчиками в камере телескопа — впечатлилась? Это же… just a dream, — похвастался исследователь.
— Впечатлилась. Где сигареты?
— Спасибо за романтичное приветствие. Лен, мы же бросаем, нет?
— Ну не настолько же резко! — Ельникова хлопнула книгой о стол и поднялась с его кресла. — Я курила больше суток назад — ты хоть понимаешь, что это для меня такое?
— Извини, я судил по себе. Мне никакого неудобства это не доставило.
— Поздравляю! Очень за тебя рада! Дай, я сказала!
— Может, побережём тебя? — Петров был несколько обескуражен таким напором. — Малыш у меня загорел, мордочка обветрилась, вон как хорошо выглядит. Ну куколка же! Зачем тебе эти сигареты?
— Да низачем. Просто от зависимости так легко не избавиться, что ты, маленький, что ли. Говоришь, хорошо выгляжу? А чего бы и не выглядеть? Влюблённая, удовлетворённая… — усмехнулась Ельникова. — А вот сейчас будет шантаж. Дай сигарету — и я скажу, что решила.
Петров, помедлив, протянул жене пачку и зажигалку. Ельникова с ненавистью отшвырнула недоеденное яблоко и сделала глубокую затяжку. Он терпеливо ждал; наконец она смягчилась:
— Я приму твоё предложение о работе, Володь… это я, пожалуй, потяну.
— Не потянешь — а подтянешь! И вытянешь нашу могучую лабу на новый уровень, — Петров громко захлопал в ладоши. — Лучшая новость недели. Я счастлив, моя любимейшая. Это многонациональный проект, и он бы очень выиграл, если бы ты вступила в наш консорциум. Как член Совета консорциума приветствую ваше скорейшее появление в нашей группе, миссис Ельникова-Петрова. Ты — ценное приобретение, — он раскинул руки.
— Я, правда, разучилась работать в команде… — продолжала Ельникова. — Стала совсем нелюдимой. Ха. Приветствует он… Наивный и восторженный… Экзальтированный — прямо как наша дочь иногда… Не жди от меня сразу многого, ладно. Я бы по возможности большую часть времени работала одна. Просто дай мне задание — и будет результат.
— Всё сделаю, как надо, моя ты любимица. Дай зацелую, — Петров подошёл к ней своей стремительной энергичной походкой, точно такой же, как у Юны; Ельникова мягко уклонилась от его объятий:
— Я не закончила. Позволь мне приступить попозже. Не прямо сейчас. Прежде хочу попробовать себя в другой профессии.
Петров непонимающе уставился на жену.
— Это в какой же? Будешь моей садовницей? Поваром? Прости, что демонстрирую свои домостроевские фантазии так открыто…
Ельникова помолчала. Затем призналась со своей неприятной усмешкой: