Я не скажу, кто твоя мама
Шрифт:
Ельникова накрыла его руку своей.
— Никак. Со своей судьбой я буду разбираться сама. Со своей «рябиной — судьбиной горькой».
— Эк тебя на стихи пробрало.
— Цветаева.
— Ленок, у тебя есть дочь. Твой ребёнок жив. Успокойся уже на этом сейчас. Привыкни к этой мысли, прочувствуй её. Наша дочь жива, Эллеонора.
— Да, жива… И моими стараниями меня не переносит. Я просто ни о чём другом не могу думать.
— Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, — сворачивая в сторону от грохочущего весельем Фримонта на углу у «Golden Nugget», Петров
— Но мне не нужна жизнь без дочери, — как заведённая, твердила Ельникова, пытаясь выкрутить руку из его пальцев. — Как ты не понимаешь — не нужна, не могу я думать ни о чём другом!
— Да пойми ты наконец, что ты принадлежишь не только себе! И даже не только дочери! — прикрикнул Петров. — Есть ещё я, ты замужем. С Юной рядом, без Юны — я хотел поговорить о твоей, именно твоей жизни.
— Без Юны у меня не будет жизни! Довольно я уже пожила без неё. Хватит!
— Лена! Ну погоди же. Ты думаешь, я не понимаю? Я люблю Юну значительно больше, чем нас с тобой обоих вместе взятых. Но это не всё, что есть в моей жизни. Самое главное — да. Но не всё.
— Не понимаю, к чему ты клонишь.
Петров вздохнул.
— Ты поймёшь. Только сейчас тебе надо расслабиться. Давай назад в «Плазу». Примем ванну вместе? Помнишь, иногда мы этим баловались в нашей квартире в Москве. Порадуй мужа хоть чем-нибудь, если уж не сексом; а после побеседуем.
Ельникова послушно поднялась за ним в их номер на четырнадцатый этаж и, как только он позвал, погрузилась в ванну — с таким видом, словно хотела утопиться. Она опять теряла связь со своим телом; даже не смогла ответить на вопрос, подходит ли ей температура воды. Петров уселся в воду напротив неё; некоторое время оба молчали. Ельникова совсем затихла, глубоко уйдя в себя; её глаза остекленели. Гладь воды над ней ни разу не всколыхнулась — будто под водой не было тела, а просто из ванны росла голова на длинной тонкой шее, с застывшим на лице безучастным выражением, словно маска демона скорби из японского средневекового театра Но.
Петров вздрогнул, глядя на эту жутковатую картину; нащупал под водой Ельниковскую ногу, схватил за пятку, поднёс к губам и стал целовать пальцы и пространство под ними.
— Судя по тому, какие у нас тут ухоженные ножки, ты и сама внутри себя понимаешь, что жизнь существует даже без прощения Юны.
— Просто некоторые вещи делаются на автопилоте. Чего ты хочешь от меня, Всеволод? — Ельникова крепко зажмурилась от удовольствия, которое упорно вползало в её тело через подошву, бежало по ноге и поднималось выше.
— Что хочу — то уже получаю, — он потёрся бородой о её подошву. — Ну что жмуришься так, что ресниц не видно. Нравится?
— Угадай с двух попыток.
Тёплая ванна и поцелуи мужа возымели эффект. Вода над Ельниковским телом пришла в движение, мимика тоже ожила; больше не было маски театра Но и торчащей из водоёма головы лохнесского чудовища. Петров предложил:
— Вылезай, сделаю тебе массаж, а то совсем ты у меня сникла. Но сначала ты мне спину разотри, ты всегда это делала отлично. С пониманием последствий сидячей работы.
—
— Чего я хочу, я тебе только что сказал. Хочу удовольствия от красивых сильных ручек. Не только же ими по морде мужа лупить и дочь отпихивать.
Ельникова, балансируя, осторожно вылезла из ванной; она гадала, что Петров для неё задумал, но решила подождать — поэтому просто растёрла ему спину, как он велел.
— Вот она — старость, — пробубнил он довольно. — С таким массажем никакого секса не надо. Ты просто мастер. Не хочешь этим зарабатывать? Получишь сертификат, и устроим тебя в «Плазу», а я буду к тебе приезжать и щедро платить.
— Ну и фантазии, — рассмеялась Ельникова. — То есть тебя устроило бы, если бы я ещё другим мужикам массаж делала?
— Ты права. В таком случае нанимаю тебя как частного мастера.
— Как частного у тебя денег не хватит. Найми как «несчастного мастера»…
— А давай вообще без денег. Ты просто поступишь ко мне в рабство на полную ставку, — Петров развернулся, останавливая уже уставшую жену, и жестом велел ей лечь на его место. — Спасибо, любимое моё. Удружила. Спине гораздо лучше. Давай теперь я.
— Ой… как хорошо! Какой отменный у меня массажист, — пришёл черёд Ельниковой нахваливать мужа. — Ты прав, дорогой: никакого секса не надо с таким массажем. Сколько удовольствия!
— Секс тоже нужен, не такие уж мы дряхлые, — Петров шлёпнул жену. — Миссис Ельникова-Петрова… Не разговаривай. Все разговоры потом.
Глава 20
Ельниковой предлагают работу
Глава 20. Ельниковой предлагают работу
Когда он закончил, расслабленная Ельникова села в кровати, подтянув к себе колени, обхватила их и уставилась перед собой. Петров шутливо замотал её в простыню:
— Что это тут у меня за Алёнушка сидит? Роднущая девчонка. Не замёрзла? Отключить кондиционер?
— Не надо, оставь. А разрешишь совсем коротко подстричься?
— Да делай что хочешь, хоть налысо брейся и татуировками всё забей. А что не так?
— С тех пор, как ты запретил мне лаком пользоваться, я не могу уложить свои седые букли.
— Мне всё равно, букли-не букли, седые-не седые. Лысая-кудрявая. Хочешь — стригись. Только лаком не надо больше, а, я тебя умоляю.
— Без лака нет никакого объёма, — Ельникова с досадой потрясла головой. — Хорошо хоть Юна унаследовала твою густоту, а не мой крысиный хвостик.
Петров посмотрел. Да, прежняя иллюзия пышной шапки волос, накрепко залитая лаком, придавала ей величественный вид — но и старила. Лучше уж крысиный хвостик. Он решил пошутить:
— Не переживай, зато она унаследовала твой крысиный характер. Окрысиваться вы обе умеете будь здоров. Ты в курсе, что у неё совсем не осталось друзей? Кое-кто тут к ней постучался после всей этой истории — так она не простила. Характерец у неё сама знаешь какой… не особо с ней стремятся поддерживать контакт даже теперь, несмотря на все наши сногсшибательные приключения и богатенького американского папочку.