Я не скажу, кто твоя мама
Шрифт:
— У меня тоже нет друзей. Забавно, да? Маленькая крыска… и большая.
Петров засмеялся. Он не стал обижать жену, что без косметики, с влажными волосами она сейчас и впрямь похожа на тощего мокрого крысёныша. Он в который раз с изумлением отметил, что ненакрашенная Ельникова выглядит гораздо моложе своих лет. Правда, лицо её не было хоть сколько-нибудь симпатичным; но всё же это было молодое лицо, пусть и с потускневшей от многолетнего курения кожей, обрамлённое тонкими редкими тёмно-русыми волосами с заметной проседью.
— У тебя такая мордашка. Глаза ты умеешь на пол-лица раскрывать,
— Спасибо, — дежурно поблагодарила та. Кажется, она его даже не услышала. — Я хочу к Юне. Очень хочу к дочери.
— Ты же понимаешь, что сейчас к ней нельзя.
— Но мне очень нужно, — жалобно посмотрела Ельникова, опуская голову на свои подогнутые колени. Сейчас она сама напоминала несчастного брошенного ребёнка.
— Так… давай сосредоточимся на тех желаниях, которые в данный отрезок времени можно выполнить. Как я уже сказал, ты нужна мне — и я имел в виду вовсе не семейную жизнь. В профессиональном плане нужна. Мне требуется укрепить свою группу экспериментальной астрофизики. Пойдёшь ко мне работать?
Ельникова прищурилась и приоткрыла рот, пытаясь обдумать его слова. Петров залюбовался её плоскими узкими губами. Неужели он может их теперь целовать, когда ему заблагорассудится? Невероятно. Но он ждал её ответа и сдержал нахлынувший порыв, потому что сейчас желал говорить только о работе.
— Володя, ты… — Ельникова не находила слов. — Знаешь, что… я уже тебе сказала: гораздо охотнее я послежу за твоим цветником. Хочешь нанять меня — найми садовницей и успокойся уже. Я бы тебе всё в порядок там привела.
— В башке своей сначала порядок наведи, — Петров взмахнул рукой, теряя терпение. — Это на тебя совсем не похоже. До последнего времени твои амбиции зашкаливали. Когда ты успела так раскиснуть?
— Когда потеряла дочь по собственной вине. Дважды!
— Не нуди! Бывала ты какой угодно — только не скучной. И Юне скучная мать не нужна, а нужна… зажигательная. Я читал твои работы. Лена, и прежде, и теперь я не видел ни в ком твоего сочетания бешеной работоспособности и сокрушительного таланта. Гамма-астрономия высоких энергий — это же твоя тема, ну. Физика частиц… Мне надоело объявлять конкурсы для постдоков, потому что резюме приходят пачками — и никто не подходит так, как проекту надо: со стороны и теории, и наблюдений. Ты же всегда хотела работать над обсерваторией нового поколения. Помнишь, мы вместе об этом мечтали.
— Это было в прошлой жизни, — отмахнулась Ельникова.
— Лена, да ты послушай! Усилия нашей группы сейчас сосредоточены на разработке и прототипировании оптической системы для нового телескопа Шварцшильда-Кудера. Исследования, сбор и анализ данных, расчёты — это же всё твоё!
— Володя, — вытягивая ноги под простынёй, Ельникова решительно хлопнула ладонями по постели, — а теперь послушай ты меня. Во-первых, начинать новую жизнь в другой стране в таком возрасте трудно.
— Ты научишься. Научилась же с усами и бородой целоваться, — он очень похоже передразнил Ельниковскую мимику. — А тоже представить себе не могла. Кто-то из общих знакомых мне говорил, ты ведь задумывалась
— Да, были. Германия, Япония… Я задумывалась, — подтвердила женщина. — Даже уже хотела ответить согласием немцам несколько лет назад… но из-за Юны… отложила планы. Не смогла от неё уехать. Во-вторых: я не то чтобы большой фанат США, мягко говоря.
— Тебе не всё равно, где заниматься исследованиями? Чтобы остаться здесь, тебе достаточно быть моей фанаткой.
— Ох, Петров… Я и забыла, как с тобой может быть интересно дискутировать на научные темы. У тебя свой взгляд на физику и методы её преподавания, а твои идеи в области квантовой механики уже в девяностых были умопомрачительны. Никто не умеет лучше тебя показать, как красива физика. Это просто вынос мозга, выражаясь современным языком.
— Только не вынос мозга, а внос, — поправил Петров. — Так как во время дискуссий со мной мозги усиленно развиваются.
— Это бесспорно. Помню нашу с тобой первую такую дискуссию после того памятного семинара тридцать лет назад… Ты меня даже напугал. Я сто раз себя прокляла за влюблённость в тебя.
— Как это?
— Просто таких сильных впечатлений боишься и избегаешь, вот и всё. Потому что за подобным обычно стоит очень сложный и необычный человек. А сложностей и так хватало. Особенно мне. Совсем одна в незнакомом городе. Дружить не умею, общаться нормально не умею… Прямо как тогда, в Москве, так и сейчас, в Лос-Анджелесе, я — что-то абсолютно чуждое. И как хоть мы сошлись… Ты, такой развесёлый, общительный, даже болтливый… И я, бука с мордой в кучку.
— Да просто своим молодецким задором я отлично компенсировал мрачную жену-перфекционистку. И кое-кто сразу стал поменьше задирать носик, — Петров осторожно притронулся к носу жены. — Зато ты всегда была уравновешенная и умела гасить взрывной характер мужа, который частенько бегал, кричал и топал ногами. Да? Лена моя… — Петров галантно поцеловал жене руку. — Соглашайся. Всё у нас ещё впереди. Я предлагаю тебе работу в моей лаборатории.
— Потому что я твоя жена и тебе нужно чем-нибудь меня здесь занять, — фыркнула Ельникова.
— Потому что ты превосходный физик. Невероятно современный. Только поэтому. Непревзойдённый теоретик и наблюдатель. Ни у кого не может быть сомнений в моей объективности.
— Мне не очень нравится концепция семейного подряда. Муж, жена и их зять…
— Во-первых, у зятя своя лаборатория и своя группа, хотя с нами он тоже сотрудничает и состоит в нескольких проектах. Во-вторых, про семейство Кюри почему-то никто не говорил «семейный подряд».
— Ну ты хватанул, — Ельникова слабо свистнула. — Семейству Кюри нас уподобил!
— Мне нужен толковый теоретик с твоим опытом наблюдений и анализа. Подумай.
— Это значит мало того что с тобой в одном помещении работать — так ещё и по обсерваториям мыкаться, и статьи в соавторстве писать? А потом в одну койку ложиться? — уточнила Ельникова со смешком.
— А что? Двадцать четыре часа вместе. И на работе, и дома. До скончания нашего века. Нормальная такая компенсация двадцати похеренных лет. Да ты не переживай, в туалет я тебя буду отпускать одну. Сможешь иногда побыть наедине с собой.