Языки современной поэзии
Шрифт:
Анахронизм сюжетно мотивирует перемещение персонажа во времени и его говорение на языке разных эпох.
Стихотворение наполнено архаизмами — и лексическими, и грамматическими. Так, например, цветообозначения в строчках Дружинники скачут на синих конях. / И красные жены хохочут в саняхподразумевают и современный смысл этих слов, рисуя странную картину, и древние значения синий— ‘блестяще черный’ и красный —‘красивый’. Последнее значение хорошо известно по фольклорным текстам, как и слово жена— ‘женщина’. Вполне понятна также игра старыми и новыми значениями слов живот— ‘жизнь’ и брюхо— ‘живот’ — с изменением их стилистической принадлежности.
На первый взгляд, алогично высказывание алеет морозными
58
Пушкин, 1978-а: 81.
Данная рифма в ЕО имеет совсем не банальный характер, поскольку является составной и почти каламбурной: морозы — рифмы розы (мърозы — мырозы). Небанальность рифмы состоит и в другом. Рифмующиеся слова принципиально неравноценны: выражение «трещат морозы» характеризует некоторый реальный пейзаж, а «ждет уж рифмы розы» — набор рифм, то есть некоторый метатекст, трактующий вопросы поэтической техники. Такое построение характерно для всей литературно-полемической части данной главы: сталкиваются действительность и литература, причем первая характеризуется как истинная, а вторая — как подчеркнуто условная и ложная. Литературная фразеология, литературные ситуации и литературные характеры обесцениваются путем сопоставления с реальностью.
В строке Лосева Алеет морозными розами шальприродное и литературно-условное объединяются образом кровавых пятен на снегу.
В этом стихотворении слово згаупотреблено в двух разных значениях. В строке А жизнь это, братие, узкая зга —это ‘дорога’, речь идет о жизненном пути, и поэтому переносное употребление слова згаоказывается очень близким к слову стезя.Затем слово згапоявляется в тексте еще раз — и уже в бесспорном, совершенно отчетливом значении ‘конец, смерть’, что определяется содержанием последней строфы. Создается впечатление, что у Лосева в предпоследней строфе слово зга —из этимологических словарей или учебной литературы, а в последней — из строки Пастернака Загадка зги загробной [59] («Давай ронять слова…» [60] ).
59
Подробнее об этимологии слова згаи его употреблении в поэзии см: Зубова, 2000: 125–147.
60
Лосев, 2000-б: 27.
Формы древнего аориста (прошедшего времени со значением завершенности) в этом стихотворении не всегда соответствуют тем грамматическим значениям, которые они имели в исходной системе. Нарушения касаются согласования в лице: древнему спряжению глаголов соответствовали бы формы я приях(а не он приях), я бех(а не я бе).
Строки и се продолжает, как бе и досель, крутиться его карусельи И-эх, ничего-то не жаль, а также пародийный, иронический тон стихотворения говорят об утрате прошлого, о потере героики, пафоса, языка. Форма бездесь стоит дважды — в исторически правильной форме 3-го лица (в безличной конструкции): как бе и досельи с нарушением согласования в 1-м лице: и на небе я бе,а при местоимении азупотреблена форма исторически правильного 1-го лица бехи
Обратим внимание на бубнящий повтор слогов бе я бе,на потенциальную связь с поговоркой ни бе ни ме,на созвучие небе = [не бе],порождающее самоопровержение: не бе <…> я бе.Неприличное звучание я бетоже, вероятно, предусмотрено автором.
Интересно, что строка Аз бех на земли и на небе я бераспадается на две части — два предложения. Грамматическая организация первого из них — Аз бех на земли— строго соответствует исходной норме не только в употреблении глагола, но и в употреблении архаической формы существительного местного падежа (в современном языке — предложного). В сочетании и на небе я бе —исторически правильной формой существительного была бы форма на небеси.Местоимение аз —старославянское, я — современное русское (известное, впрочем, и в древнейших памятниках русской письменности), развившееся из архаического русского язь.Отметим, что переход от старославянского азк позднему русскому яздесь копирует структуру подлинных текстов, ср., например, употребление этих местоимений в Грамоте Великого князя Мстислава и его сына Всеволода 1130 года (см.: Обнорский, Бархударов, 1952: 33), а текст этой грамоты с давних времен анализируется на занятиях по исторической грамматике.
В строке Он мученическу кончину прияхпри субъекте азстоит форма 3-го лица, отчуждающая субъект от его действия, а 1-е лицо при субъекте он(князь) дает представление о слитности рассказчика с персонажем, то есть о внутреннем переживании лирическим героем того события, которое произошло с героем сюжетным. Ирония, анахронизм как поэтический прием в изображении ситуации делают этот орнамент из архаизмов в точном и неточном грамматическом значении сильным поэтическим средством.
Подобное явление можно наблюдать и в таком стихотворении:
СОНЕТ В САМОЛЕТЕ Отдельный страх, помноженный на сто. Ревут турбины. Нежно пахнет рвота. Бог знает что… Уж Он-то знает, чт'o набито ночью в бочку самолета. Места заполнены, как карточки лото, и каждый пассажир похож на что-то, вернее, ни на что — без коверкота все как начинка собственных пальто. Яко пророк провидех и писах, явились знамения в небесах. Пока мы баиньки в вонючем полумраке, летают боинги, как мусорные баки, и облака грызутся, как собаки на свалке, где кругом страх, страх, страх, страх [61] .61
Лосев, 1999-а: 118.
В русский язык вошла форма писах —‘я написал’ — в составе поговорки еже писах, писахиз Евангелия. Приведем соответствующий фрагмент в переводе на современный язык: Пилат же написал и надпись, и поставил на кресте. Написано было: «Иисус Назорей, Царь Иудейский»<…> Первосвященники же Иудейские сказали Пилату: не пиши: «Царь Иудейский», на что он говорил: «Я Царь Иудейский». Пилат отвечал: что я написал, то написал(Ио., 19, 19, 21–22).
В стихотворении «Сонет в самолете» аграмматизм формы писах— явление смыслообразующее: этот текст, как и предыдущий, принципиально анахроничен: небо представлено пространством небесных знамений и авиаполета, образы стихотворения подчеркнуто деромантизированы. Общая тема — десакрализация символа, которым стало чувство полета, скептицизм в изображении технического прогресса, деперсонализация ощущения, скептическая ревизия понятия страх божий.Все это делает формы 1-го лица в значении 3-го ироничными.