You raped my heart
Шрифт:
— Если не хочешь, то не ешь, передай другому, — говорит Шона, садясь рядом.
Брюнетка поднимает на нее глаза. Бесстрашная улыбается. Не так дружелюбно, как могла бы, но все же. Кристина внимательно ее рассматривает. Скользит взглядом по пирсингованным бровям, по зарастающей части выбритой головы, по ношенной кожанке, видит ссадины и синяки на костяшках и выше. Одно ярко-фиолетовое пятно притаилось за рукавом куртки. Шона похожа на совершенно обычную девушку из Бесстрашия. Мало женственности, много агрессии. Кристина смотрит на нее и думает о том, сколько в ней самой осталось женской сути, а сколько появилось колючек.
Ей почему-то кажется, что она ломается. Или меняется. Кому как больше
Вспоминает все те странные желания, ставшие ее постоянными спутниками. Все они вертятся вокруг одного человека. Вокруг Эрика. Это ведь должно пугать и настораживать. Но нет. Чувства страха давно нет, нет опасений, даже нервозного напряжения. Теперь рядом с ним девушка напрягается совсем по иным причинам. Когда реагирует на его близость, на прожигающий взгляд. И кончики пальцев покалывает. Все мешается. Плотское, сексуальное, тактильное с чем-то эфемерным, душевным и нужным.
Кристина знает лишь одно. Она запуталась.
Признаться себе в том, что она его хочет, было сложно. Но она это сделала. Кусая губы, заламывая пальцы, почти стыдясь своих чувств, эмоций и желаний. Потому что это было неправильно. Хотеть этого человека — болезнь. И девушка совсем не желала ею болеть, но, увы, вязкая, едкая кислота эмоций и чувств уже впрыснута в ее плоть. Скользит по венам, будоражит каждую клеточку тела, заражает кровь. Так бывает.
Последние дни Кристина не думала ни о чем кроме того, что творится внутри нее. Правильная и верная Бесстрашная всенепременно бы оценивала окружающую обстановку, чувствовала бы эту ненормальную, бьющую по вискам атмосферу напряжения, слышала тихий шепоток. Зреет война. Права была Тори. Настоящая война с машинами убийств и орудиями смерти, где каждый солдат — кусок пушечного мяса. Ведь Джонсон не так отличается от Мэттьюс, как хочет думать. А может и не думает вовсе. Кристина не знает. Знает лишь, что ей стоит обращать внимание на окружающий мир, а не копошиться в своем собственном. Но не выходит.
— Что ты знаешь об Эрике? — Вдруг спрашивает девушка свою соседку. Брови Шоны несколько удивленно взлетают вверх. — Ты ведь урожденная Бесстрашная и, если не ошибаюсь, именно ты тренировалась с теми неофитами, среди которых был он.
— И Четыре, — добавляет Шона, не смотря на Кристину. Она отправляет себе в рот кусок тушенки и передает жестяную консервную банку по кругу, забирая у Кристины ее истерзанную вилкой еду.
Девушка понятия не имеет, откуда взялась эта смелость. Просто открыть рот и спросить то, что ее так волнует. Глупо врать. Ее волнует Эрик и все, что с ним связано. Она боится как-то назвать эти эмоции и чувства, но они есть, и от них никуда не деться. Это аксиома. Нерушимая и неделимая. Поэтому Кристина моргает, глазами отчего-то натыкается на затылок Трис и ждет ответа. Приор о чем-то говорит с Юраем, попутно жуя. Подруга стала меньше общаться с Кристиной, и девушка все понимает. Дело ведь в ней. В ее странном поведении, необъяснимых поступках и парадоксальных желаниях.
Кажется, Эрик разрушает ее отношения с друзьями.
Самое страшное в этом, что сейчас для Кристины это не имеет никакого значения. Ненормальная. Двинутая. Сумасшедшая. Ей бы спросить себя, что именно она творит, чем и ради чего жертвует, но девушка не хочет. Если копаться, если разбираться в себе, то может стать страшно. И путаницы станет еще больше. Люди — создания алогичные. И она понимает это сейчас столь ясно и отчетливо.
— Так… — Кристина не заканчивает фразу. Она не имеет никакого права давить на Шону, что-то просить у нее, но ей бы хотелось услышать, узнать хоть что-то об Эрике. Она ведь почти ничего о нем не знает. К такому выводу девушка пришла, когда сидела в том кресле, читая томик Ремарка, листая шелестящие страницы и
— Я мало что о нем знаю, — отзывается собеседница и совсем по-мужски чешет затылок пальцами с обломанными ногтями. — Он пришел из Эрудиции и это всем известно. Они с Четыре ненавидят друг друга. И это тоже всем известно. Сколько я его знаю, он всегда был таким. Жестоким, жестким, твердым, суровым и зачастую крайне неприятным человеком.
Шона замолкает. Думает. Кристина ждет, напрягая слух. Не отдавая себе отчета в том, как натягиваются мышцы под кожей, как сильно проступают тонкие дорожки вен, змеящиеся по всему телу. Шона молчит дольше положенного. То ли она действительно не знает, о чем говорить, то ли задумалась, зачем Кристине все это нужно. Брюнетка ерзает на жестком сидении и снова натыкается взглядом на затылок Трис. Подруга все говорит с Юраем. У девушки отчего-то мелькает странная мысль, что этот разговор может быть о ней. И тут Приор поворачивает голову. Взгляды сталкиваются. Кристина силится улыбнуться. И у нее выходит. Несколько ломано и неровно, но все же это можно назвать улыбкой. Кончики губ подруги едва дрожат. И Кристине этого хватает. Их отношения все еще есть, в них есть тепло и любовь, есть место дружбе. Все не пошло крахом. Значит, не все так швах, как она склонна думать, накручивая и приумножая.
— Знаешь, — Шона подает голос, — тебе лучше спросить Тори. Она, хм…Она с ним близка.
И после этих слов собеседница Кристины встает на ноги, едва потягиваясь, и направляется к знакомым ей Бесстрашным-ребятам. Девушка не знает, отчего Шона не спросила, зачем ей эти знания об Эрике. Но за молчаливый ответ, простой и безыскусный, она ей благодарна. Трудно объяснять окружающим то, чего пока не понимаешь сам.
И тут Кристина осознает очевидную и бесхитростную вещь.
Мало кто хоть что-то знает об Эрике.
Возможно, кроме Тори Ву. Возможно, кроме Макса.
Второго она не спросит. Никогда бы не спросила. А вот первую может. Только боится. Кристине кажется, что Ву относится к ней с легкой насмешкой, с превосходством, подкованным знанием. Это всего лишь чувство, ощущение. Возможно, все это лживо и неверно, но отделаться от того, что сидит внутри и точит подкорку сознания, крайне сложно. Кристина понимает, что после того разговора у входа на базу афракционеров, она стала избегать Тори Ву. Наверное, это глупо, но иначе Кристина пока не может. Ву ведь его женщина. Не в полном смысле, но все же.
И тут девушка понимает еще одну вещь.
Она хотела бы быть его.
Осознание режет рваной сталью где-то внутри. Кристина беспомощно открывает и закрывает рот, словно рыба, выброшенная на берег безжалостным прибоем. Это глупо. Такие мысли не допустимы. Это же Эрик! Грубый, неотесанный козел и мужлан. Он не умеет любить, не умеет уважать, не умеет дарить нежность и тепло, не умеет быть настоящим мужчиной по отношению к женщине. Не умеет! Но мантра не помогает. Не в этот раз. Потому что Кристине отчаянно хочется верить, что он иной. Столь сильно, до судороги в ладонях, хочется положить свои руки на его грудь, слушать верное биение сердца, считать его удары и чувствовать ответ, зреющий в самой глубине чужого естества.
Девочка, ты такая дура.
Нет, нет и еще раз нет. Твердое, незыблемое, ясное. Она не хочет быть марионеткой в чужих руках. Эрик — не Четыре. Он никогда не посмотрит на женщину так, как Тобиас Итон смотрит на Трис Приор. Эрик — не Юрай. Он никогда не обнимет ее так, как это делал Юрай Педрад. Он всего лишь может схватить ее за волосы, грубо и жестко, прошипеть что-то зловонное на ухо и толкнуть на твердые маты так, что она сдерет себе все кожу с локтей и коленей. Кристина знает. Кристина помнит.