You raped my heart
Шрифт:
— Трис, — шепчет он, поднимая руку, пальцами касаясь ее щеки, ведя по ней фалангами, смотря в искрящиеся глаза. Когда они целуются, сталкиваются языками, почти зубами, она ерзает на нем так нетерпеливо, порывисто. Девичья ладонь ползет выше, пальцы оставляют на мужской коже горящий след, а он прижимает ее к себе сильнее, заставляя прогнуться в талии, пальцем прочертить линию спины и выдохнуть ему в губы, когда хватит силы оторваться. Трис чуть опускает голову, и Тобиас оставляет мягкий поцелуй на ее лбу.
— Знаешь, — тихо говорит он, лаская пальцами ее волосы, пропуская
Девушка поднимает голову, смотрит на любимое лицо, улыбается.
— Но мы не имеем на это права, — заканчивает Приор за него.
— Да, черт возьми, — раздосадованно отвечает он, и все равно сжимает Трис в объятиях, садится так резко, что тонкая простыня сползает с женской груди, и тугие кнопки сосков прижимаются к его горячей коже.
— Тобиас, — ее сбивчивый шепот на ухо, — что ты делаешь?
— Я бы любил тебя до тех пор, пока ты бы не стала молить меня остановиться, — говорит он, целуя ее плечо, а Трис смеется. Чисто и красиво.
— Это звучит словно строки из дешевого бульварного романа.
— А мне плевать, — и она хохочет еще громче, замирает, в ворохе простыни, сбитой ткани около поясницы, с этими беспорядочно разбросанными локонами, горящими глазами, едва приоткрытыми, манящими губами, чуть припухшими от его жадных поцелуев ночью и того, как он дразнит ее утром.
— Нам надо вставать, — говорит Трис в самый рот Четыре, — будем благоразумны.
Он делано кривится, еще раз горячо целует ее, так, что она чувствует весь жар его плоти, жесткую поросль волос на его груди, ощущает колкую щетину под своими пальцами, когда касается мужского лица. Он сжимает ее так сильно, что, возможно, ей больно, но Трис не чувствует этого. Лишь губы и руки. Она знает, что она счастливая, везучая. Золотая девочка, не иначе. Потому что это самый бесценный дар — сидеть вот так, видеть любимые глаза и осознавать, что кто-то в этом огромном, таком бескрайнем мире столь сильно тобой дорожит. Конечно, есть еще родители. Но эта любовь иного толка. Найти своего человека, понимающего тебя с полувзгляда, полуслова — это наивысший дар, бесценный подарок судьбы. Мир жесток, но столь прекрасен. Трис Приор это знает.
Когда она оказывается на полу, стоя босыми ногами, то тут же начинает одеваться. Тобиас лежит на кровати, раскинувшись на всю ее длину, и наблюдает за девушкой с ленивой улыбкой. Трис косит на него глаза и молча продолжает одеваться. Когда сантиметры вожделенной кожи скрываются под слоем материи, лишь тогда молодой человек тянется, потом резко садится, напрягая мышцы пресса, и ищет на полу рядом с кроватью свою футболку.
— Я пойду на завтрак. Он уже начался. Хочу, чтобы мне хоть что-то досталось.
— Иди, — кивает он и смотрит так лукаво. Трис закатывает глаза, скрываясь за тихо скрипящей дверью, а Тобиас продолжает шально улыбаться.
Они ненормальные, отравленные чувством счастья. Им не вредит даже то бедственное положение, в котором они оказались. По правде, последние часы молодой человек просто старался об этом не думать. Наслаждался
Девушка же спускается вниз. На выходе из комнаты, отведенной Тобиасу, она сталкивается с его матерью. Эвелин Джонсон смеривает Трис взглядом и уходит в противоположном направлении. Приор сверлит ее спину взглядом, а потом берется за перила лестницы, начиная считать ступени подошвой своих ботинок. Девушка знает, что не нравится матери Тобиаса. Джонсон достаточно к ней благосклонна, но иногда Трис кажется, что она говорит со змеей или со зверьем похуже. Та так улыбается, так смотрит, что неприятное, сосущее чувство завладевает всем существом Приор. Она лишь морщится и отводит взгляд. И чем только эта Джонсон лучше Мэттьюс?
В большом зале стоит гвалт. Такой знакомый, что Трис кажется, что она вновь в Бесстрашии. Там всегда было так шумно в столовой. Она помнит смех и шутки Юрая, громкий голос его старшего брата, добрую улыбку Уилла, смачное чавканье Эдварда, хохот Кристины и глаза Тобиаса, которые смотрели на нее через все столы, всех людей, прожигая и обволакивая, даря невероятное тепло. Кажется, что это было в другой жизни, что прошли века, а не какой-то месяц.
Трис хмыкает своим мыслям и садится рядом с Юраем Педрадом. Друг задумчив, нехотя копается вилкой в еде, как-то рассеянно отправляет себе в рот куски тушенки, медленно пережевывает мясо. Трис смотрит на него несколько секунд, а потом щелкает перед носом юноши пальцами.
— Юрай?
— А? Да? Что? — Он моргает несколько резко и, наконец, признает подругу. — Ты хочешь есть?
— Вообще, хочу, — отзывается Приор. — Ты такой задумчивый, — говорит она, когда Юрай протягивает ей консервную банку тушенки. Трис брезгует вилкой и достает мясо пальцами. И плевать, как это выглядит со стороны.
— Задумчивый… — Эхом отзывается он, а девушка хмурит брови. Видеть такого младшего Педрада ей еще не приходилось. В любой ситуации юноша шутил, ерничал, язвил, выделывался, вызывая всеобщий хохот или как минимум слабое движение губ. Он всегда был таким живым и непосредственным. Столь отстраненного, без улыбки на лице Юрая Трис не узнавала. — Я думаю о ней, — говорит юноша и кивает в сторону склоненной фигуры.
Приор оборачивается, ловит взгляд зеленых глаз, не может сдержаться от улыбки, тревожно-искренней, а потом снова сморит на Юрая. Кристина. Он думает о ней.
— Что между вами произошло? — Осторожно интересуется девушка. — Ты ведь целовал ее. — На этих словах Трис вздрагивает, потом что жестяная банка встречается с каменным полом слишком громко. — Прости, — тут же говорит девушка и втягивает носом воздух.
— Ничего, Трис, — и Приор не может понять, то ли это ответ на ее вопрос, то ли на ее извинение. — Мне кажется, что я ее потерял, толком и не обретя.