You raped my heart
Шрифт:
Эрик делает движение пальцами, и девушка протягивает ему бутылку. Их руки соприкасаются на короткое мгновение. Кристину обжигает с такой силой, что она поспешно отдергивает ладонь и прячет глаза на полу. Где ее дух Бесстрашной? Где острота Искренней? Где врожденное девчачье любопытство? С ней происходят такие разительные перемены, что она сама пугается.
А всему причиной он.
Эрик.
Кристина это уже поняла.
Осталось лишь осознать природу этих изменений.
Если бы у нее спросили, зачем она солгала, то девушка не смогла бы дать ответа на этот вопрос. Что-то
— Я никогда не хотел причинять тебе настоящую боль.
Кристина так и замирает.
— Врешь, — это слово слетает с губ непроизвольно.
— Как и ты, Искренняя.
Он говорит как Питер. И девушка от этого морщится. Упоминание Хэйеса в нестройном ряду ее мыслей вызывает неприятие и легкую рябь раздражения.
— Это жестоко, Эрик.
Глаза ее такие огромные, чистые, в них плещутся дикие эмоции сродни боли.
— Я вообще жесток, — он вливает себе в глотку большую порцию обжигающего виски. — Разве ты забыла, кто я? Я жестокий, Кристина. Жестокий, эгоистичный, наслаждающийся болью других, беспринципный. Я еще та паскуда. Неужели забыла? Или что ты решила? Что я, провалявшись на больничной койке и поиграв с тобой в дурацкую игру, вдруг изменюсь? — Он встает, с громким стуком ставит бутылку на стол и делает шаг вперед. Девушка же отступает назад. — Ты заигралась, девочка. Потеряла все ориентиры. Я — отнюдь не покладистая шавка. — Он заставляет ее линией лопаток ощутить стену, упирается одной рукой в камень рядом с головой девчонки. — Я — монстр. Помни об этом.
— Я помню, — вдруг выдает она, и голос ее звучит на грани истерики и злости. Чего в нем больше Эрик разобрать не может: то ли обиды и женских эмоций, то ли чего-то лютого и страшного, явно позаимствованного из его арсенала. — Я прекрасно помню, что Уилл приказал Эдварду изнасиловать меня из-за тебя! — Она выплевывает эти слова ему в лицо. А мужчину они обезоруживают.
— Что? — Глупо повторяет он, но Кристина змеей юркает по стене, кидается к двери, дергает за ручку и скрывается в коридоре, хлопая деревом так, что оно скулит еще пару вязких секунд.
Эрик моргает. Пытается осознать. Слова, сказанные с такой странной, даже страшной интонацией, бьют в его мозгу. И черное чувство патокой разливается где-то внутри. И мужчина не понимает, отчего в нем начинают бурлить мрачные эмоции. То ли от осознания собственной вины, то ли от агрессии в отношении двух ублюдков. Внезапно Эрик приходит к простому пониманию.
Он не может безразлично относиться к этой девушке. Капкан захлопнулся, лязгнув зубами.
А руки Кристины, чьи широкие шаги гулко разносятся по узкому коридору, дрожат. Это злость. Лютая, стылая. У Эрика научилась. И вдруг губы ее размыкаются, выдыхая смешок.
Кристина больше не верит браваде Эрика. Баста. Он теперь ее не обманет.
Все поменялось. Раз и навсегда.
========== Глава 24 ==========
Трис Приор открывает глаза. Первое, что она видит — это полоску света, падающую из плохо зашторенного окна. Стекло грязное, с разводами сажи, словно тут давно что-то горело, в деревянной раме
Девушка едва шевелится и чувствует рядом с собой теплое тело. Итон спит, закинув руку за голову и вытянувшись на постели. Простыня сбилась вокруг его поясницы, обнажая ступни и икры ног, мерно вздымающуюся и опадающую грудь, края татуировки на спине. Трис так и замирает. Смотрит на его спокойное во сне лицо, на чуть приоткрытые губы и подрагивающие веки — Тобиасу что-то снится. Она улыбается и осторожно, аккуратно шевелится, стягивая со своего тела часть простыни, желая спустить ноги на пол, бесшумно одеться и выскользнуть из комнаты Четыре.
Трис разучилась чувствовать смущение. Она даже почти привыкла к своему нескладному телу, к изобилию родинок и такой белой коже. Она больше не чувствует себя постыдно обнаженной. По крайней мере, не рядом с Тобиасом. Она знает, что они нарушают правила. Ведь ее не должно быть здесь. Она, как все рядовые солдаты и простые афракционеры, должна быть в общей спальне, ворочаться на жестком матраце, пытаться взбить подушку, давно превратившуюся в камень, и чувствовать подземный холод. Но она здесь, в этой простой комнате на широкой кровати рядом с любимым человеком.
Наверное, она счастливая. Смутное время настало в Чикаго, пошатнулись все привычные устои, грядет война, а может она уже идет. Скрытая, латентная, не столь очевидная глазу обывателя. Но иногда она забывает обо всем. Просто не помнит, кто она такая, ради чего здесь. Она помнит лишь губы и руки, теплую улыбку, слова, что шепчут ей на ухо, ласковые, тихие, идущие от самого сердца. Будь ее воля, она бы провела в кольце рук Тобиаса Итона всю жизнь, была бы по-женски слабой, мягкой и податливой. Была бы женщиной, которой рядом с ним стала. Но Трис Приор не может себе этого позволить, поэтому она тихо садится на постели и отбрасывает край простыни.
Чужая рука обхватывает ее запястье быстро и крепко. Девушка чувствует знакомую хватку мужских пальцев и поворачивает голову.
— Сбежать удумала?
Тобиас еще не до конца проснулся. Взгляд его несколько расфокусирован, но Трис видит, как по кромке его глаз скачут искры проказы, сущей шалости. Она широко улыбается и едва склоняет голову на бок.
— Отпусти мою руку, — просит девушка.
— Нет, — и хватка мужских пальцев становится лишь сильнее.
— Тобиас, — улыбается, почти мурлычет, и копна ее светлых волос падает Приор на лицо.
— Повтори еще раз. Мне нравится, как мое имя звучит из твоих уст.
Она улыбается, кончики ее губ дергаются в жесте той единственной улыбки, что она дарит лишь ему.
— Тобиас, — рот ее размыкается, звуки вылетают легко и просто.
Молодой человек дергает Приор на себя. Трис взвизгивает от неожиданности, врезается в жилистое, поджарое тело, ладонью упирается в широкую грудь, пытаясь встать и приподняться. Но Итон ей этого не позволяет. Он тянет ее на себя, заставляя оседлать, стать так близко, что лишь сбившаяся ткань простыни мешает им.