За час до полуночи (пер. Максима Дронова)
Шрифт:
Самолет закачался на ветру, и Верда повернул, пройдя так низко над вершиной, что сердце переместилось у меня внутри. Мысль об ударе на секунду взволновала меня, и тут же Верда бросил «сессну» в пустоту.
Когда он пошел на второй заход, Берк, который должен был прыгать первым, встал и передвинулся на страховочном конце. Пайет последовал за ним, затем Легран; я пошел замыкающим. В моем желудке было пусто, во рту сухо, и я продвинулся вслед за остальными, заблудившись в кошмаре подозрений.
Красный фонарь мигнул раз, потом другой; «сессна» закачалась в воздушной
Затем настал мой черед. В открытую дверь свистел ветер. Только сумасшедший может прыгать в такую темень, сказал я себе, и пошел головой вперед, делая в воздухе сальто.
Я отпустил мешок со снаряжением, который крепко сжимал в руках, и он упал на двадцать футов ниже меня, до конца бечевки, привязанной к поясу. Я закачался под гигантским темным зонтиком цвета хаки – самое прекрасное чувство в этот момент.
Когда прыгаешь с восьми сотен футов, это занимает ровно тридцать секунд до земли, что не дает тебе много времени на размышления. На таком близком расстоянии от скал шли нисходящие потоки, и я начал раскачиваться. Как обычно, когда ты находишься в воздухе, свет нельзя рассматривать иначе, чем преимущество. Я бросил взгляд на один парашют, затем на другой, которые летели внизу, словно темный пух чертополоха, смещаясь в тень позади водопада, после чего сам быстро заскользил вниз.
Главная опасность ночного прыжка состоит в том, что земли не видно, и это является причиной высокого травматизма при такого рода операциях – люди не успевают сориентироваться и самортизировать.
Поэтому мне нравилось, что мешок со снаряжением висит на конце двадцатифутовой бечевки. Если сильно не раскачиваться, мешок гулко ударяется о землю, предупреждая тебя.
Я как раз подготовился вовремя. Мешок грохнулся о землю, и я последовал за ним полсекунды спустя, перекатившись на островке удивительно мягкого торфа. Перекатившись снова, я остановился, упершись в скалу, которая больно надавила мне на ребра.
Я лежал, обдуваемый ветром, и кто-то подошел и нагнулся надо мной. Блеснула сталь, но мой «смит-вессон» был уже наготове.
– Я только собирался перерезать бечевку, – сказал Пайет Джагер.
– А тебе не кажется, что ты добирался до моего горла?
– В другой раз, – сказал он. – Когда ты не будешь так полезен. Когда мы уже не будем в тебе нуждаться.
Его слова прозвучали так, словно он знал, о чем говорил. Он перерезал бечевку на моем поясе, и освободил мешок со снаряжением. Я вылез из сбруи и освободился от парашюта. Теперь, когда я приземлился, освещение, казалось, немного улучшилось, и я увидел приближающихся Берка и Леграна, несших парашюты и мешки со снаряжением. Француз хромал, но, как выяснилось, ничего серьезного у него не было. В воздухе он раскачивался столь сильно, что достиг земли раньше своего мешка, неподготовленным. Он, очевидно, получил хорошую встряску, но успел прийти в себя, пока мы распаковывались.
Мешки содержали рюкзаки коммандос, в которых были вода и пища, а также наше оружие и добавочная амуниция.
Мы присели на корточки под прикрытием скал, и Берк передал по кругу фляжку с бренди. Я сделал большой глоток и обнаружил, что улыбаюсь, радостный, что остался жив; мои ноги снова были на твердой земле, а по телу распространялось приятное тепло.
– Ну все, опоминаться некогда, – сказал Берк. – Прямо сейчас к вершине. Нужно перевалить через нее и достичь леса, пока темно.
Что оставляло нам не так много времени до рассвета, который должен был наступить десять минут пятого. Мы двинулись вперед плотной группой. Я шел впереди, поскольку – по крайней мере теоретически – лучше других знал эти горы, и следовал маршрутом, который вывел нас к водопаду.
Нам открылся прекрасный вид – стояла почти полная луна с облачками вокруг нее, и отовсюду сверкали звезды. Горы уходили вдаль, гряда за грядой, а далеко на востоке в лунном свете блестел снежный пик Этны.
Долины были в темноте, но в четырех тысячах футов внизу и в паре миль справа в направлении Беллоны светился единственный огонек. Я сразу же подумал о Серда, который, наверное, сидел и переживал за нас, поскольку я был практически уверен, что дед сообщил ему обо всем.
Надо признать, Серда был неплохим актером. Даже пистолет за спиной являлся частью представления. Он вел себя таким образом, что было логично предположить – он очень умен. Чего стоил только один трюк – его очевидное незнание о присутствии в горах Джоанны Траскотт. Вряд ли похоже на человека, во всем остальном так хорошо осведомленном о Серафино.
Да, чудесный розыгрыш, когда Марко держался в стороне, сидя где-нибудь в задней комнате. Совершенно нельзя было доверять никому в этом деле... Или это только кажется мне?
* * *
Мы перевалили через вершину сразу после трех, и я расположился между скал, поджидая остальных. Я чувствовал себя уставшим и не до конца оправившимся для такого рода игр. С другой стороны, остальные выглядели не лучше, особенно Легран. У Берка, по всей вероятности, были проблемы с дыханием.
Полковник снова передал бренди по кругу – видимо, как предлог, чтобы выпить самому.
– Итак, пока все в порядке. У нас остался почти час, чтобы спуститься на тысячу футов или около того. Если мы сделаем это, ключик будет практически у нас в кармане.
Он кивнул мне.
– Давай, Стейси.
ИТАК, Я ВСЁ ЕЩЁ ДОЛЖЕН БЫЛ ИДТИ ВПЕРЕДИ.
Я поднялся и зашагал по склону, чувствуя, как никогда раньше, что он идет за моей спиной.
* * *
Спуск был совсем не из легких. Почва была неровной, и при почти зашедшей луне свет на этой стороне горы был действительно очень плохим. Местами попадались большие поля глинистых сланцев, которые были такими же предательскими под ногой, как лед, скользя при малейшем движении.
Через полчаса я помедлил на небольшом плато и подождал остальных. Небо на востоке уже заметно просветлело, и я знал, что мы не успеем дойти до леса, если почва не улучшится.