Западноевропейская поэзия XХ века. Антология

Коллектив авторов

НА ПРУТЬЯХ ИВ

Перевод Евг. Солоновича

Ну неужели нам до песен было, когда пришелец сердце попирал, и мертвые на площадях лежали на ледяной подстилке, и не молк скулеж детей и черный вопль несчастной, которая в распятом на столбе узнать боялась и узнала сына? На прутьях ив, как мы и поклялись, и наши лиры в эти дни висели, качались на пронзительном ветру.

СТИХИ, НАПИСАННЫЕ, БЫТЬ МОЖЕТ, НА МОГИЛЬНОМ КАМНЕ

Перевод Евг. Солоновича

Мы здесь — вдали от всех, и снова солнце искрится

медом в волосах твоих, и нам последняя цикада лета и вой сирены под ломбардским небом о том, что живы мы, напоминают. О, выжженные ветром голоса, чего хотите? Все еще исходит тоска мучительная от земли.

ЦВЕТ ДОЖДЯ И ЖЕЛЕЗА

Перевод Евг. Солоновича

Ты говорила: молчание, одиночество, смерть, как говорят: любовь, жизнь. Это были промежуточные слова. И ветер поднимался каждое утро, и время цвета дождя и железа проносилось над камнями, над нашим замкнутым жужжанием проклятых. До правды еще далеко. Так скажи, человек, расплющенный на кресте, и ты — с окровавленными руками, как я отвечу на все вопросы? Сейчас, до того как другое безмолвие ворвется в глаза, до того как поднимется новый ветер и снова ржа расцветет.

СОЛДАТЫ ПЛАЧУТ НОЧЬЮ

Перевод Б. Слуцкого

И креста, и молотка с Голгофы, и святых воспоминаний детства мало, чтобы раздавить войну. Ночью, перед самой смертью, сильные солдаты плачут у подножья слов, давно известных, выученных в годы мира. Многими любимые солдаты… Слез безымянные потоки…

МАРАФОН

Перевод Евг. Солоновича

Материнских стенаний в Марафоне, раздирающих душу воплей никто не услышал. Греция была свободна. Греция свободна. В Марафоне остались солдаты, а не тени, никаких тут храмов или алтарей. Могильный холм нетронут, с высоты его видна Эвбея. Червь истории приводит в мире все в согласие: на кургане — столб, под землею — мечи и шлемы. И каким бы ни был Марафон, человек живет здесь в хижине, подобной будке часового.

Я НИЧЕГО НЕ УТРАТИЛ

Перевод Евг. Солоновича

Я все еще здесь. Солнце кружит за плечами, как ястреб, и земля повторяет мой голос в твоем. И возобновляется зримое время в глазах, открывающих все сначала. Я ничего не утратил. Утратить — значит отправиться за диаграмму неба мимо течения снов, вдоль реки, полной листьев.

В ГОСТИ ЗОВУ ТОПОЛЯ

Перевод Евг. Солоновича

Тень моя — на другой больничной стене. Рядом цветы, и ночами в гости зову тополя и платаны из сада, деревья с опавшею листвою — не желтой, а белой почти. Ирландки-монахини не говорят никогда о смерти, они, как бы влекомые ветром, не удивляются собственной молодости и доброте; удивленье приходит во время суровой молитвы. Мне кажется, будто я эмигрант, бодрствующий в своих одеялах, спокойный, и что лежу на земле. Быть может, я всегда умираю. Но охотно прислушиваюсь к голосу жизни, к словам, которых так и не понял, останавливаюсь на пространных гипотезах. Конечно, мне никуда не деться, останусь

предан жизни и смерти душою и телом на всех возможных зримых маршрутах. Время от времени меня обгоняет что-то легкое — терпеливое время, абсурдное безразличие, что проскальзывает между смертью и иллюзией сердцебиенья.

ЧЕЗАРЕ ПАВЕЗЕ

Чезаре Павезе(1908–1950). — Прозаик, переводчик, автор двух поэтических книг. В течение ряда лет работал в издательстве «Эйнауди», во многом определяя независимую политику издательства при фашизме. В 1935 г. был арестован и приговорен к трем годам ссылки.

Сборником стихотворений «Работа утомляет» (1936) Павезе предвосхитил неореалистическое направление в итальянской поэзии. Глубокий знаток и пропагандист американской литературы, Павезе в своем стремлении приблизить поэзию к действительности ориентировался в большой степени на опыт Уитмена. Современник герметиков, он обратился к форме стихотворения-рассказа, наполнив лиро-эпическое повествование реалистическим и социальным содержанием. Впоследствии Павезе отошел от эксперимента своей первой книги, однако и поздние стихи поэта, опубликованные уже после его смерти, отличаются ощущением реальности и эпической тональностью.

В 1974 г. на русском языке вышел однотомник избранной прозы Павезе. Переводы отдельных стихотворений Павезе печатались в периодических ц-даниях, в сборниках «Из итальянских поэтов», «Итальянская лирика, XX век», «Ярость благородная».

УЛИСС

Перевод М. Алигер

Этот старик одурачен, потому что завел себе сына слишком поздно. Нет-нет и скрестят они взгляды, а ведь прежде хватало одной оплеухи. (Выходит старик и сына, бывало, приводит, и держится за щеку сын и больше не может поднять на отца глаза.) Теперь ежедневно старик до ночи сидит у окна и смотрит в окно на пустынную улицу, по которой никто не приходит. Сегодня мальчишка с утра убежал, он только лишь ночью вернется, придет, улыбаясь чему-то, не скажет, где ел и где пил. Может быть, у него будут очень тяжелые веки, п он молча завалится спать. Башмаки его будут в грязи, хоть утро стоит голубое, но до этого лили дожди. Целый месяц лили дожди. Струится прохладно в окно горький запах листвы. Но старик недвижим в темноте, он не спит по ночам, а хотел бы заснуть и забыться, как забывался когда-то, вернувшись домой издалека, когда он ругался и дрался, показывал, как он силен. Сын, когда он вернется, уже оплеух не получит. Он становится юношей, мальчик, — что ни день, то открытья, и ни слова о них никому. А улица смотрит в окно, и всю ее видно в окно. Но мальчик по улице бродит целый день. Нет, он еще женщин не ищет и уже не играет в песке. Каждый день он приходит домой. Уходить же из дома у него есть испытанный способ, чтобы тот, кто остался, поверил навеки, что не может его удержать.

УТРО

Перевод Евг. Солоновича

В приоткрытом окне — лицо человека над равниною моря. Легкие пряди вторят мягкому ритму бескрайнего моря. Нет решительно воспоминаний на этом лица, Только тень мимолетная, словно от облака. Тень влажна и прохладна, подобно песку в углублении пляжа в сумерках. Нет решительно воспоминаний. Только шепот — голос моря, сделавшийся воспоминаньем, В зыбких сумерках вялый прилив рассвета, становясь все прозрачнее, освещает лицо. Каждый день — это чудо, вечное чудо: всходит солнце, пропитанное солью и пропахшее живыми плодами моря. Ни единого воспоминанья на этом лице. Ни единого слова — печати, которая с прошлым роднила бы это лицо. Вчера из недолгого окна оно исчезло, как растает через мгновенье без грусти, без единого слова над равниною моря.