Он меня затащил послушать свой оркестр. Он садится в углуи кларино подносит к губам. Начинается адское нечто.От безумного ветра снаружи и пощечин дождягаснет свет то и дело. В темноте музыкантызнай по памяти жарят, с волненьем борясь,танцевальный мотивчик. Мой бедный приятельиз угла своего в рукавицах ежовыхдержит всех. А когда остальные смолкают,начинается соло: кларино в сухой тишинеодинокой душою изливается, корчась.Эти бедные медные трубы частенько страдают от вмятин, —ведь крестьянские руки на клапаны давят,и упрямые лбы больше в землю глядят по привычке.Кровь бедняцкая, ставшая жидкой водицейот трудов непосильных,
хлюпает в нотах,и приятель с трудом управляет оркестром,он, чьи руки в борьбе за существованьеогрубели от молота, от фуганка.Он им старый товарищ, хоть ему только стукнуло тридцать.Он из послевоенных, из тех, что росли, голодая.Этот тоже искателем жизни приехал в Турин,но нашел лишь неправду. Пришлось научитьсябез улыбки работать на фабриках. Он научилсямерить собственной лямкою голод других. Попыталсяуспокоиться было, бродя по ночам, полусонный,бесконечными улицами, но увидел лишь тысячи яркихфонарей, освещающих несправедливость:сиплых женщин, пьянчужек, заблудшие пугала.Он приехал в Турин зимой, среди грязного дымаи огней заводских, он знал, что такое работа,и ее принимал как мужскую нелегкую долю.Если б каждый вот так же ее принимал,на земле справедливость была бы. Завел он товарищей.Он страдал от пространных речей, но с речами пришлось смириться.И завел он товарищей. В каждом доме товарищи были.Были целые семьи товарищей. Городими был окружен. И мира лицоими было покрыто. И столько отчаяньяощущали в себе эти люди, что впору бы мир победить.Он играет сегодня сухо. А ведь этих людейон играть научил — одного за другим. Он не слышит дождяи мигающих лампочек не замечает.На суровом лице только боль. Он кусает мундштук.Я такие же в точности видел глаза,когда с братом его, что печальней, чем он, лет на десять,ночи мы коротали при свете неярком.Брат пытался освоить токарный станок-самоделку.А приятель мой бедный судьбу поносил,приковавшую к молоту их и к фуганку,чтоб непрошеных двух стариков прокормить. Неожиданно онзаорал, что судьба непричастна к страданиям мира,непричастна к тому, что невзвидели света они:виноват человек. Было хоть бы куда податься,голодать на свободе, решительно бросить «нет!»этой жизни, пускающей в ход состраданье,и любовь, и семью, и клочок земли, чтобы нас по рукам связать.
* * *
«Ты не знаешь холмов…»
Перевод Евг. Солоновича
Ты не знаешь холмов,где кровь пролилась.Мы бежали, бросаяимена и оружие.Мы бежали — и женщинасмотрела нам вслед.Лишь один передумали остановился,сжав кулак. Он увиделпустынное небо —и упал у стены.Там теперь его имяи кровавый лоскут.Не дождется нас женщинау подножья холмов.
* * *
«И тогда, малодушные…»
Перевод Евг. Солоновича
И тогда, малодушные,мы, что шепот вечерний любили,и дома, и тропинки над речкой,и сомнительный цвет абажуровв заведеньях особого толка,и подсахаренную боль,о которой молчали, —мы живую нарушили цепь,вырвав руки из рук,и умолкли, но сердцесодрогнулось от крови.Больше не было нежности,и отчаянья не былона тропинке над речкой:пробудившись от рабства,мы узнали, что мы одиноки,и причислили к жизни себя.
* * *
«Нагрянет смерть с твоими глазами…»
Перевод М. Алигер
Нагрянет смерть с твоими глазами,смерть, что плетется за нами следомс утра до вечера, глаз не смыкая,глухая, как совести давний укор,как дурная
привычка. С твоими глазами.Твои глаза — как напрасное слово,как возглас без звука, безмолвие.Такими ты видишь их каждое утро,над одиноким своим отраженьемсклоняясь. О дорогая надежда,в тот день наконец-то узнаем и мы:ты — жизнь и ты — пустота.На каждого смерть по-другому посмотрит.Моя — на меня — твоими глазами,и что-то случится, как будто рассталсяс дурною привычкой, как будто увидел,как в зеркале мертвое всплыло лицо,как будто услышал я сжатые плотно уста.Безмолвие. Мы погружаемся немо в пучину.
АЛЬФОНСО ГАТТО
Перевод Евг. Солоновича
Альфонсо Гатто(1909–1976). — Поэт, искусствовед, художник. В 1938–1939 гг. редактировал с Васко Пратолини «Кампо ди Марте», журнал флорентийских герметиков. В ранних стихах поэта, при всей их лексической изысканности, нередко слышатся фольклорные интонации. Эмоциональность живописной лирики Гатто, насыщенной емкими метафорами, подчеркивается исключительной напевностью поэтической речи, определяющей разнообразие стиха в границах традиционных ритмов.
В 1936 г. поэт был арестован по политическим мотивам и отбыл шесть месяцев тюремного заключения. В годы немецкой оккупации антифашистские стихи Гатто распространялись в списках и в виде листовок, составив после войны сборник «Голова на снегу».
Основные поэтические книги Гатто: «Остров», 1932; «Стихотворения», 1939; «Любовь к жизни», 1944; «Флегрейская остерия», 1962; «История жертв», 1966; «Любовные стихотворения», 1973.
На русском языке поэзия Гатто представлена в сборниках «Итальянская лирика, XX век» и «Ярость благородная».
ВЕЧЕР В ВЕРСИЛЬЕ
Когда пустынным морем на закатеподчеркнут мол, лишь на железном скатеодной из крыш еще мерцает вялопоследний отблеск дня. Мало-помалуи голос умолкает монотонный.Смеркается. Прохладой напоенный,лежит простор нетронутой пустынейвдаль уходящих пастбищ, кроны пинийнепроницаемы, внизу, под нимиуже темно. Безмолвье все ранимей.И ночь не за горами: лето, чары,танцующие на верандах парыи невесомый месяц, льнущий к Альпам.
ВЕТЕР НАД ДЖУДЕККОЙ
Ветра, ветра срывают мокрый паруси, погружаясь в холод,умирают.Кто, кто расправит их в разгарепылких отплытий,когда звучанье моря громче,громче и реет на высоких реях утро?Вся — женщина, вся — сила, вся — любовь,и ало яблоко и желт куличапрельской Пасхи… Ты была огнем,огнем и солнцем, и за той кирпичнойстеною — поле, а за полем — небо.
ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ
Кариатиды вечерних деревьеввозносят небо бульваров,римские экипажи по Аппиевой дорогек катакомбам везут луну.Все мы долго ходили под смертью.Но жизнь не кончалась вечерами,отражаясь во взглядах, обращенныхк домам.За пределами небанеужели на свет родниковый,на голос колоколен, на голубыеимена, — неужели сердцеотзываться уже не будет?О, среди мокрых веток на фоне домов и небанебо бульваров,прозрачное небо ласточек!О человечный вечер, собравшийусталых людей, добрых людейза нашей приятной беседойв мире без страха!Неужели так и пребудетсердце в спячке,не обрететслова?Не окликнет предметы, свет, живых?Кто мертвых, кто побежденных разбудит?
СТРЕЛЯЛИ НОЧЬЮ
Стреляли ночью, в тишине, я слышал,как мальчик опрокинулся на снеги на снегу остался, безымянный.И снова городу смотреть на мертвыхдо посинения. Когда светаети хлопья снега падают с фронтонови черных проводов, его руинына женщину, подавленные, смотрят,что ищет непослушными губаминезрячие глаза-ледышки сынаи волосы, подхваченные первымпрозрачно голубым ручьем весны.