Западноевропейская поэзия XХ века. Антология

Коллектив авторов

ПАОЛИНА

Перевод Л. Заболоцкого

Паолина, друг мой Паолина, ты, как луч внезапный солнца, жизнь мою пронзила. Кто же ты? Едва знакомый, я дрожу от счастья, лишь тебя увижу рядом. Кто же ты? Вчера лишь я спросил: «Скажите ваше имя, синьорина!» Ты задумчиво взглянула, молвив: «Паолина». Паолина, плод земли родимой, бестелесная и вместе — самая земная, ты родилась там, где только и могла родиться, — в этом городе чудесном, где и я родился, над которым, что ни вечер, ходят в небе зори — свет божественный,

обманный, испаренье моря. Паолина, друг мой Паолина, что ты носишь в юном сердце, чистая душою? О тебе мое мечтанье так же непорочно, словно легкий след дыханья в зеркале прозрачном. Вся, какая есть, ты — счастье. Словно паутина ореол волос прекрасных. Девушка и ангел, друг мой Паолина!

КОНВОИРУЯ ПЛЕННОГО [157]

Перевод Евг. Солоновича

Все в этот полдень как бы переснято с гравюры старой. Площадь городка кишмя кишит мальчишками — пока по ней веду я пленного солдата. Вот из кафе выходит завсегдатай, вот булочник — на фартуке мука, вот нищий, но опущена рука — его шарманка не для супостата. Прощаясь, пленный отдает мне честь; наверно, не поет он за работой, но в нем от Ганса Сакса что-то есть. Он призван год назад, вооружен — старик сапожник, резервист, пехота, влекомый вихрем лист — другим вдогон.

157

Пленный, сапожник по профессии, был отконвоирован мною в город для покупки инструмента. ( Прим. автора.)

СЛОВА

Перевод Евг. Солоновича

Слова, в которых человеческое сердце когда-то отражалось — обнаженное и удивленное. Найти бы угол на свете мне, оазис благодатный, где я бы мог слезами вас очистить от лжи всеослепляющей. И тут же растаяла бы, словно снег на солнце, печаль, что вечно в памяти жива.

ТРИНАДЦАТЫЙ МАТЧ

Перевод Евг. Солоновича

Разбросанные по трибунам люди не испугались холода. Едва огромным диском за одной из крыш погасло солнце, тень легла на поле, размыла тени, предвещая ночь. Внизу мелькали красные футболки и белые футболки — в странном свете прозрачно-радужном. Холодный ветер мячом распоряжался. Фортуна натягивала на глаза повязку. Приятно, приятно зябнуть с горсткой увлеченных, сплоченных, как жители последние земли — свидетели последних состязаний.

ТРИ ГОРОДА

Перевод Евг. Солоновича

1. МИЛАН

Среди туманов и камней твоих проходит отдых мой. Брожу по Пьяцца — дель-Дуомо. Вместо светил слова, едва стемнеет, зажигаются. Ничто от жизни так не отдыхает, как жизнь.

2. ТУРИН

В любимый круг холмов твоих вернусь, на улицы протяжные, как звуки. И сразу же в молчанье странном стану знакомых сторониться и друзей. И только рядового Саламано найду, что самым был немногословным и верным долгу, твой достойный сын. Стареет он. Но ведь не он один.

3. ФЛОРЕНЦИЯ

Я обожал когда-то этот город, и вот я здесь, чтобы обнять поэта Монтале (благородна

грусть его). Как сердце — каждый камень под ногами, как боль моя былая. Сожалений нет. Рождается созвездьем новым новая пора.

РАЗБИТОЕ СТЕКЛО

Перевод Евг. Солоновича

Всё сразу. Непогода, свет погасший и сотрясаемые громом стены — свидетели твоих былых злосчастий, разочарованных надежд и редких просветов. В том, что твой последний час еще не пробил, видишь ты отказ считаться с установленным порядком вещей. И треск разбитого стекла звучит неоспоримым приговором.

РАБОЧИЙ КЛУБ

Перевод Евг. Солоновича

Серпом и молотом украшен зал и в пять лучей звездой. Но сколько боли во имя этих знаков на стене! На костылях вступает на подмостки Пролог. Взметнув приветственно кулак, он обращает к бедному партеру свой монолог, и весело подростки и женщины его словам внимают. Он, все еще робея, говорит о братстве душ и речь кончает так: «Ну, а теперь я следую примеру вояк немецких, то есть ретируюсь». В антракте в погребке на дне стаканов вино алеет — верный друг, который разглаживает скорбные морщины и раны зарубцовывает; люди, вернувшиеся из изгнаний страшных, ему, как мерзнущие — солнцу, рады. Таков Рабочий клуб, таким поэт в сорок четвертом этот клуб увидел, в сентябрьский день, когда еще, хотя и реже, где-то гремела канонада и Флоренция молчала, погруженная в руины.

УЛИСС

Перевод Евг. Солоновича

Я плавал в юности вдоль берегов Далмации. Всплывали над волнами покрытые темно-зеленой слизью, прекрасные, как изумруды, рифы, где птица редкая подстерегала добычу. А когда прибой и ночь стирали их, тогда, вбирая ветер, бежали в море паруса, страхуясь от неожиданностей. Нынче эта ничья земля — мои владенья. Порт огни готовит для других; меня же по-прежнему в открытые просторы упорно гонят дух неукрощенный и к жизни безотрадная любовь.

КАМИЛЛО СБАРБАРО

Перевод Евг. Солоновича

Камилло Сбарбаро(1888–1967). — Экспрессионистские стихотворения первого, еще во многом подражательного сборника поэта «Смолы» (1911) фиксируют каменистый, выжженный солнцем пейзаж Лигурии, которому скоро суждено найти новое воплощение в лирике раннего Монтале. Если для Сбарбаро «Смол» характерна подчеркнутая отстраненность от внешнего мира, то в его следующей книге, «Пианиссимо» (1914), контраст между поэтом и окружающим миром значительно углубляется, отстраненность от реальности перерастает в отчуждение. «Пианиссимо», самую известную и бесспорно лучшую книгу Сбарбаро, критика называет «дневником чувств». Интонация книги импульсивна, подчас близка к трагической, эпитеты, окончательно утратив прежнюю описательность, отражают внутреннее состояние поэта. На русском языке творчество Сбарбаро представлено в сборнике «Итальянская лирика, XX век».

«Я жду тебя на каждом перекрестке…»

Я жду тебя на каждом перекрестке, Погибель, я ищу тебя упорно во взгляде незнакомок… Хожу по ярмарочным балаганам, на женщину-змею гляжу с восторгом, на девушку в полете… Все ни за что отдать — какое счастье! Какое счастье жизнь ни в грош не ставить, единственное наше благо в мире! Умеющую весело смеяться, ту, что привычный мир молниеносно перевернет во мне движеньем бедер, молю, чтобы она мне повстречалась. Точь-в-точь как нищий, что в сердцах швыряет весь капитал свой — мелкую монетку, я жизнь к ее ногам мечтаю бросить.