Запах разума
Шрифт:
Цодинг полез лапищей в рассол - и выловил оттуда медузу. И - ляп её на Витьку!
А Витёк - трёхэтажным, от неожиданности.
Холодная она же, ёлки. Мокрая.
И Динька ахнул. А Тёмка, вроде, как-то подался вперёд, будто что-то сказать хотел. Но не сказал, не успел.
Потому что Витька под медузой начал исчезать! Таять, блинский-то блин! Сперва сама медуза исчезла, а потом - евонная кожа! До мяса - и видно, как оно там всё...
Я уже собрался начать орать. Ну, ясно: вашу ж мать, вы что с человеком делаете-то?
– всё такое... только Витька-то не орал. Охренел - да. Но - по морде видать, что больно ему не было. И кровь оттуда не текла, вообще говоря.
У него только глаза растопырились по пятаку - он на себя смотрел. Себе на бок. И все смотрели. А на боку у него уже мясо потихоньку исчезало. Сосуды виднелись, по которым кровь течёт, ещё какие-то штуки... а под этим всем уже рёбра просвечивали.
Тёма только и выговорил сипло:
– Виктор, ты как?
А Витёк так же сипло и ответил:
– Холодная, паскуда.
А в боку - дыра. Прям дыра. В форме медузы. И уже видно, как под рёбрами сердце вздрыгивается. Жуть. Прямо ком к горлу, ёлки - и блевать тянет.
А мы стоим, как три барана. В шоке, бляха-муха.
Только Цодингу, наверно, было плохо видно, или что - и он эту медузу взял и подвинул. Всего-навсего. Повыше.
И за медузой вся дыра съехала наверх - там постепенно начала исчезать Витькина шкура. А внизу - всё пошло обратно: сперва рёбра, потом мясо, а потом стало кожей затягиваться.
Динька осторо-ожненько палец протянул и потрогал. И выдохнул.
А Тёмка сказал:
– Да, господа, неожиданно. Мощная иллюзия.
– Мощная, - говорю.
– Я тут им чуть всю лабораторию не разнёс, ёлки. Так тонну кирпичей, блин, можно отложить.
Только тут заметил, что чебурашки, вроде, удивились. Вроде не ожидали, что мы распсихуемся.
Нгилан говорит чё-то, типа:
– Разве страшно?
– и ещё что-то там про посмотреть на то, что внутри.
Я себе по черепу постучал кулаком:
– Понимать надо, док, - говорю.
– Мы же не видали таких медуз, ёлки!
– а дальше перешёл на ихний.
– Я, - пальцем на себя, - думал, что она, - на медузу пальцем, - его ест. Ясно?
Они как расхохочутся.
– Мудачьё, - говорю.
– Козлы. Предупреждать надо.
И тётка Видзико меня погладила по морде своей обезьяньей лапкой. Запахла цветочком.
– Зергей, - сказала, жалостливо, вроде, - нельзя так. Ужасно-страшно. Как можно съесть Вигдора живьём? Как можно так думать?
– Кто вас знает, - говорю. По-русски. А потом - на ихнем.
– Ценг-ро.
В смысле, "бывает". Или "случается". Сами говорят "ценг-ро", если чего-то такое выходит непредвиденное. Болезнь-ураган, дрянь какая-нибудь.
И вдруг вижу - уже и не смеются. Смотрят на меня. И Цодинг с Витька медузу снял и в банку пустил.
Чего-то удивил я их, ёлки.
Они, главное дело, сразу перехотели нас изучать. Вообще. Пожилой стал банки с медузами закрывать плёнкой, Цодинг потянулся трубки вытаскивать - всё, в общем, кончен бал. И Динька прям чуть не плачет, губы кусает.
Тёмка чего-то заикнулся:
– Наверное, вы не так...
И тут Витёк себе пузо потёр, где от медузы мокрое, встал - и Цодинга так приобнял, за плечики, как они тут друг с другом ходят. И говорит:
– Слышь, док, вы, в натуре, не так поняли. Мы же видим, что вам интересно - так и нам интересно. Мне интересно. А на Серого не смотри, он просто медуз боится. У нас дома медузы... это... с зубами.
Забыл слово "кусаются". И, вроде, Цодинг ухмыльнулся малость, что медузы с зубами.
А Витька - дальше:
– Ты не кипишись. И другим скажи, пусть не дёргаются. Мы просто нервные. У нас это... мир такой, опасный. Там все с зубами. Шуточки у нас глупые: "я тебя съем!" - никто людей не ест, а шуточка осталась... с бывших времён. С этого... с дикости...
Смотрю - слушают. Перестали оборудование сворачивать.
А Витька - ещё:
– Артик, скажи, мы глупо шутим? Эта... как её?
– традиция. С древности. Мать младенцу говорит: "я тебя съем!" - ну не собирается же, в натуре! Или... это... что зверь придёт, зубами схватит... Не придёт, просто, ну, это... с дикости. Как это слово, пацаны?
И Тёмка говорит:
– Фольклор эпохи До Книг. Црен нге-зо, - и улыбается.
– Да, это так.
Тут Нгилан ухмыльнулся.
– Зергей, - говорит, - это как...
– и слово не помню. Но понять - понял: жук, которым достают водяных червей из-под шкуры.
– Безвредно-безопасно, - и пахнет детёнышем. Это не понял. То ли намекает, что, мол, безопасно, как младенчик, то ли - что я молокосос.
Только я спорить не стал.
– А я что, - говорю, - я же ничего. Я так... глупые шутки, как Витёк говорит.
Они продолжили. Мы хотели, чтоб они продолжили - и они продолжили. Но всё равно...
Они как напряглись, так и остались. Все. Даже Нгилан.
А что я такого сказал-то? Никогда не знаешь, на что обидятся. Сами, небось, руконожек со стола кормят. Или вот - блоху у себя выловят, на другого пересадят. Без штанов ходят. Им можно.
А как что-нибудь скажешь - обижаются на всякую хрень.
А как мы ушли из лаборатории - ещё и наши насели, приспичило им морали читать.
Тёмка выдал:
– Сергей, я тебя очень прошу, думай, что говоришь. А лучше молчи.
– Да чё, неправда, что ли?
– говорю.
– Нехрен ко мне вязаться! Можно подумать, ты сам не пересрался!
А Витёк:
– Да пшёл ты со своей правдой! Молодец, ёпт, объяснил ушастым, что у нас человека могут заживо сожрать в экспериментальном порядке. Ошизеть, что они теперь о Земле думают. Врубился, нет?
– А что, - говорю, - не правда?
У Витьки аж щека дёрнулась. И он как рявкнет:
– Да конечно правда! Господи, Боже ты мой, как же ушастые жили-то до сих пор без этой правды?! Кишки у нас интересно устроены, понимаешь? И бабы детей носят не снаружи, а внутри - вот обалдеть! И шкура, вот, голая - тем мы от них и отличаемся! И хватит пока! Или ещё что-нибудь расскажем? Что у нас и жрут, и режут, и медуз кормят, и баб насилуют, и атомная бомба, чего там?! Слишком вольно живётся, да, салага? Сбегай, расскажи им, расскажи! Они про твой нож забыли - ты напомни, ты им подробно объясни, что у нас делают такими ножиками, гопник хренов! Пусть нас в клетку запрут, а ключ выкинут!