Запах разума
Шрифт:
– Дзин, я половину слов не понимаю, - но, судя по лицу, ему хватило тех, которые он понял.
Мне надо было заткнуться, но меня понесло.
– А той зимой во дворе алкаш замёрз. И никто даже не удивился особенно. Просто утром приехала труповозка, подобрала - и всё. А в высотке напротив какой-то парень с крыши сбросился - или сбросили его. Разбился вдребезги. В девяностые у нас во дворе у братков разборки были, так они по машине дали очередь из автомата - всех в мясо там... Двор - "цанджач" целиком, понимаешь?
Цвик смотрел на меня во все глаза и всё повторял тихонько:
– Нет, Дзин, нет, я не знаю все эти слова. Я не понимаю, - ну, а я-то понимал хорошо: у него просто не укладывалось между ушей.
Ему было никак не составить правдоподобную картину из этого бреда. Тогда я сказал попросту:
– Пока я жил в том доме, в доме и вокруг убили человек пять. И ещё, может, столько же умерли сами по себе, но нехорошо. У вас ведь не пьют...
Цвик удивился:
– Почему? Пьют...
– Спирт не пьют. Чтоб окосеть... чтоб весело стало, ну...
– и я ему скорчил пьяную морду.
– Чтобы - вот так.
Он здорово меня удивил - похоже, понял.
– Вот так - лгин-го, весело и глупо. Скорпионы, красные сороконожки...
– и я видел, как ему отвратительно. Как законченный синячина отвратителен породистому трезвеннику. Но Цвик понял, это было удивительно и, пожалуй, грустно.
– К сороконожкам можно так привыкнуть, чтобы ошалеть до полной дури?
– спросил я, и Цвик грустно согласился.
– Значит, ты понимаешь про алкашей?
– "Алгаж" - это тот, кто привык к сороконожкам или скорпионам? Потерял "я"?
– Да.
– Им тяжело помочь. Они умирают. Это неверный выбор.
– Но среди Кэлдзи таких нет?
– В хорошем доме таких быть не может. Это - порченые гены.
– Значит, у вас алкаш тоже может замёрзнуть на улице?
– сказал я. Не порадовало, но... я же - человек, мне уже было стыдно до острой боли где-то под рёбрами, стыдно за людей. А раз у лицин тоже попадались такие фрукты - можно было не стыдиться хотя бы этого.
А Цвик печально шевельнул ушами и утвердительно моргнул. У них веки демонстративно опустить-поднять - как у нас кивок. Я увидел, что он этим тоже не гордится.
И ещё я понял, что мир лицин - тоже не эдем, а они - не ангелы ушастые. Мне даже стало на секундочку полегче - пока я не вспомнил про войны.
Цвик в это время тоже что-то обдумывал. И спросил, ужасно смущаясь - от него пахло младенцем и цветочным мёдом, "я - неопытный птенец или весенний цветок, не сердись, если ужасно ошибусь":
– Дзин, а Зергей кого-нибудь убивал? В вашем мире?
Я аж задохнулся.
– Нет, конечно! Что ты!.. а, ты про нож? Нет, не убивал, конечно. Он... ну, как тебе сказать... он пугает. Делает вид, что может и убить. Чтобы те, кто вправду может, к нему не цеплялись. Как-то так.
Цвик расслабился, и очень заметно: у него даже усы больше не нацеливались вперёд, а распустились в стороны. Я его успокоил.
– В вашем мире бывают такие тяжёлые конфликты...
– сказал Цвик медленно, будто пытался что-то обдумать или представить себе.
– Убить - не "хен-кер"...
– Вообще-то, убить - "хен-кер", - сказал я.
– Но... как бы... ну... у нас же нельзя наложить биохимическое табу. А словами многим и не объяснишь.
– Есть такие глупые?
– удивился Цвик.
– Или такие злые? Или чарг... не чуют чужую боль? Тупые? Каменные, деревянные, как те генетики, которые "цанджач"?
Но тут мне пришла в голову ещё одна мысль.
– Цвик, - сказал я, - а вот если... Ну, вот Кэлдзи принадлежит эта земля, да? Сад. Лес вокруг. А если она кому-нибудь другому понравится, и её захотят отобрать? Ну, какие-нибудь бродяги соберутся вместе и решат...
Цвик удивился до глубины души:
– Это же "хен-кер"! Есть "до-рди", защита. Её ставят "гзинз-рди", как Лангри. А все...
– наверное, он сказал "разрешения" или "пароли", - всегда у матриарха. Ты думаешь, может прийти кто-то злой? Кто может забрать чужое без спроса - вор?
Ему это было даже смешно. Думая о том, как забавно, что я простых вещей не понимаю, Цвик немного развеселился, а я чувствовал себя виноватым, что сейчас снова его огорчу. Но хотел договорить.
– Понимаешь, - сказал я, - у нас защиты нет.
И умница-Цвик сразу всё понял. Ему даже не потребовалось объяснять. Но радости ему эта мысль не прибавила.
– Я догадался, зачем Зергей носит этот нож, - сказал он.
– И зачем он ходил с дубиной. Вы можете только драться, да? Если кто-то нарушает табу, вы ничего не можете сделать, только бить его. Палкой. Или ножом. Чтобы остановить.
– Да, братишка, - сказал я.
– И вот представь: какой-нибудь клан живёт бедно, а твой - богато. И те, кто бедно, думают: надо пойти к этим жирным и всё у них забрать. И идут толпой. И можно только драться. Не хочешь, чтобы твоих сестрёнок и маму убили и всё отобрали - надо пришлых убить.
Цвик поднял страдающие, но понимающие и даже сочувствующие глаза.
– Ты ходил?
– Ты почти угадал, - сказал я.
– Меня уже начали учить. Нас всех уже начали. Ну это... отбиваться, если кто придёт. Или пойти с нашей толпой. Мне это не нравилось и Артику не нравилось, но нельзя у нас отказываться, "хен".
И Цвик сделал радостный вывод:
– Так вы сбежали! А я так и думал.
– Почти, - сказал я.
– Почти что сбежали.
Я чувствовал себя таким уставшим, будто целый день грузил кирпичи. По-моему, Цвик тоже устал, но старался не подать виду.
Цвик ткнул меня носом в нос. Улыбнулся:
– Ты пахнешь мыслями. Грустными мыслями. Хочу, чтобы стало веселее - завтра праздник. Нганизо родит ребёнка Чероди, это славно, да? Будем радоваться, Дзин - и делать что-нибудь хорошее.