Застава на Аргуни
Шрифт:
Восьмидесятилетний охотник Моисей Васильевич Потапов, коренной русак, неизвестно по каким соображениям нареченный родителями библейским именем, жил верстах в пятнадцати от заставы, в пади Дальджиканской. Добрая слава ходила по границе о старом охотнике.
Спросите у любого пограничника, знает ли он Потапова, и он вам непременно ответит:
— Моисея? Как же, как же! Кто же не знает Моисея?
Если собеседник разговорчивый, то из такого вопроса может возникнуть длинное повествование о доблестных похождениях смелого старика. Если вам предстоит дальняя дорога, будьте уверены: время
Но лучше всех знают Моисея все-таки стрелкинцы. Для них он — свой человек. Не зря старшина Кукушкин сказал однажды: «Мы зачислили тебя, Моисей, в списки личного состава навечно. Ты — наш!»
Когда поселился Моисей в Дальджиканской пади, никто толком не знал. Поговаривали, что этот глухой уголок выбрал еще его отец — беглый каторжник с Карийских приисков. Говорили, что это было лет сто назад, если не больше. Может быть, поэтому моисеевскую заимку до сего времени по старинке и называли «выселком».
Вместе с Моисеем на заимке жили: его жена Фекла, двадцатипятилетний сын Степан и внучка Зойка — дочь старшего сына Иннокентия, погибшего на Хасане. Глуховатый Степка, в детстве сломавший ногу, — она срослась так, что стала короче, — получил освобождение от службы в армии и помогал отцу.
Было на выселке небольшое хозяйство: домик, банька по-черному, амбарчик, огородишко, пара коровенок, лошадка. Зимой старик охотился, летом заготавливал ягоды и грибы.
Так и жил он на отшибе, вдали от людей. Попытка втянуть старика в колхоз провалилась. Он хоть и не был против колхоза, но переезжать в Кирпичный Утес отказался. «Нечего мне там делать, — заявил он представителю укома партии, приезжавшему агитировать его. — Здесь как-никак своя земля. Помру, будет где крест поставить».
В удачливый, урожайный, как говорят охотники, год Моисей промышлял белку, колонка. Иногда бродил по горным речушкам с лотком — мыл золотишко. Пока не была закрыта граница, поддерживал кое-какие связи с китайцами-золотишниками, сбывал им свои небольшие трофеи. С установлением в пограничной полосе строгих порядков бросил это занятие, стал жить как бог пошлет. Ни о чем он не тужил, ни на кого не жаловался. Лишь изредка, когда удавалось пропустить чарочку самогонки, Моисей приговаривал: «Конечно, с китайцами было неплохо. Все доходишко кой-какой давали».
Сухой, длинный, как жердь, он был необыкновенно здоров и живуч. Хворь обходила его стороной. Прожив без малого восемь десятков, Моисей сохранил зоркость следопыта, неутомимость охотника, предусмотрительность единоличника.
Степка пошел весь в отца. Был такого же, почти двухметрового роста, такой же жилистый и костистый. Как и Моисей, он был медлителен, смекалист, хитроват.
Оба они — и отец и сын — русоголовы, белолицы, немножко веснушчаты.
Зойка —
Лет с четырнадцати Зойка почти полностью заменила начавшую прихварывать Феклу. В хозяйстве не было работы, которой бы не попробовали проворные худенькие внучкины руки.
За последние два года девушка выросла, округлилась, налилась красотой. Неспроста старый Моисей глаз не спускал с приезжавших пограничников.
До поры до времени Зойка была покорна, во всем слушалась старших. Обитателям заимки это нравилось. Старик души в ней не чаял.
Убедившись, что на Степку надеяться особенно нельзя, Зойка начала забирать бразды правления в свои руки. Первых шагов ее в этом направлении никто и не заметил. А когда Зойка вдруг объявилась полновластной хозяйкой дома, Моисею это очень понравилось.
«Молодец, внучка! Молода, а крепка! И в хозяйстве толк знает!»
Постепенно дело дошло до того, что Зойка перестала не только советоваться, но даже и считаться с мнением стариков, с извечными порядками на выселке. Она уже по своему усмотрению тратила те немногие деньги, которые удавалось скопить, определяла, что следует купить или продать. На стол теперь уже подавалось не то, что хотелось домочадцам, а то, что считала необходимым поставить молодая хозяйка.
Моисей захотел было круто повернуть все по-старому, однако из этого ничего на вышло. На его окрики Зойка не обращала внимания. На приказания деда она согласно кивала головой, а потом все делала по-своему.
Но однажды произошла стычка, чуть было не закончившаяся изгнанием Зойки с выселка. Все случилось из-за бани.
При всей покладистости характера, внешней степенности Моисей был человеком не без странностей. Как всякий старик, а тем более таежный охотник, он очень любил побаловаться веником. Считая баньку величайшим жизненным благом, Моисей давным-давно ввел, как домашний закон, топить ее дважды в неделю. Сперва все шло обычно, как у людей. Попарится, попарится старик в свое удовольствие, да на том и успокоится. Сядет за стол, покряхтит, глядя на пустеющий самовар, вытрет с лица капельки пота и повалится на деревянную скрипучую кровать.
На седьмом же десятке жизни Моисей как взбесился. Он ввел в доме свод строжайших правил, определявших поведение жителей выселка в дни его наслаждений паром. Согласно этим правилам, домочадцам вменялось в обязанность: своевременно натопить баню (да так натопить, чтоб стены трещали!), подготовить коня (если летом — подседланного, если зимой — запряженного в сани), вскипятить ведерный самовар.
Когда все оказывалось готовым, старик брал веник, белье и садился на коня, хотя до бани было не больше сорока шагов. Домочадцы все это безропотно выполняли. Хозяин есть хозяин! Попробуй ослушаться!