Застава на Аргуни

Иванов Николай Федорович

Лютую злобу затаил мстительный манегр на старика. Думал расквитаться, да судьба долго не сводила. А перед войной свела. Нежданно-негаданно свела, да чуть было не увела обоих на тот свет. Разошлись и на этот раз с «миром». Уползли в разные стороны, на четвереньках, оставляя на снегу кровавые следы. Еще большую ненависть на старого охотника затаил Кулунтай.

Взгляд манегра помутнел, в уголках раскосых глаз появились красные кровяные прожилки.

Так всегда бывало, когда вспоминал своего недруга. Спать не мог ночами — все лелеял надежду отомстить. Большего врага, чем старый таежный волк Моисей, у

Кулунтая не было. Вся советская власть, обходя законы которой он не раз подвергался смертельной опасности, не вызывала в нем столько ярости, сколько один Моисей.

Кулунтай допил остатки водки, вытащил из кармана бумажник, уплатил официанту. Когда официант отошел, Кулунтай начал пересчитывать свои сбережения. Ван Мин-до был прав. Деньги у Кулунтая водились. Было и золотишко. Был и счет в банке. Но только не в сахалянском, как нашептал Токмаков, — известный всем агентам наушник, а в другом. Не такой дурак Кулунтай, чтобы так просто довериться этому прохвосту! Не хватало еще, чтобы номер счета сказал.

Не собирался манегр заниматься и огородничеством. Стоило ли тратить силу на такую ерунду? Уж если пускать деньги в дело, то во всяком случае не в такое. Никому не говорил Кулунтай о своей мечте — открыть собственную лавку. Не говорил и не скажет. Придет время, когда и он сможет спокойно пожить. Дайте только разок сходить на ту сторону — расправиться с Моисеем, и тогда — поминайте, как звали. Заберется Кулунтай в такой угол, что сам черт не сыщет, не то что Накамура.

Вспомнив что-то, одному ему известное, Кулунтай хитро подмигнул официанту и вышел из харчевни, мурлыкая под нос случайно услышанную где-то песенку о веселых гейшах…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В один из ясных, теплых дней июня на заставу возвратился Слезкин. Он поправился, окреп и даже заметно возмужал.

Он соскучился по товарищам и вернулся на Стрелку, словно в родной дом. Все здесь радовало его. И чистый заставский двор, и распускавшаяся зелень в скверике, и образцовый порядок в казарме, и запах ружейного масла. Он сбегал к своей Жемчужине и долго стоял, обхватив ее за шею. С Айбеком они обнялись, как два боевых ветерана. Повар Михеев схватил его лапищами и приподнял над землей, как мальчишку. Валька Дудкин, изгибаясь в поклоне, подал ему цветок.

— Здорово, дружище! — крикнул издали Морковкин, возвращавшийся верхом из наряда.

Выслушав четкий доклад бойца о прибытии, Торопов весело сказал:

— Вы совсем молодцом! Вот недельку отдохнете — и в строй!

— Я чувствую себя хорошо. Прошу сегодня же назначить в наряд, — проговорил Костя. — Соскучился я по работе.

— Нельзя нарушать предписания врачей, — возразил лейтенант, показывая на медицинскую справку. — Если хочется работать, идите к старшине. Он готовится к посадке овощей. Помогайте ему.

— А еще лучше, пожалуй, так, — продолжал Торопов, вытаскивая из планшетки полевую книжку. Он что-то написал, вырвал листок и подал его бойцу: — Возьмите эту записку, поезжайте к Моисею. Захватите продуктов, поживите у старика недельку. В тайге хорошо отдохнете.

Предложение лейтенанта Костю обрадовало. Он слышал о старом охотнике много интересного, знал по рассказам товарищей всех обитателей таежной заимки, но виделся пока лишь с одним

Степкой — сыном Моисея, который иногда наведывался на заставу.

Пограничники встретили сообщение Кости с нескрываемой завистью. Нашлись желающие сопровождать его. Слезкин знал, что на заимке живет внучка Моисея — красавица Зойка, за которой многие из стрелкинцев пытались ухаживать. Любой из пограничников считал за счастье хоть на денек завернуть на заимку.

Костя не спеша укладывал в вещевой мешок продукты и слушал наставления товарищей.

— Возьми книжек побольше, — подсказывал Павличенко.

— Зачем они ему? Там будет не до книг. Нужно и поохотиться, и Моисею помочь, и за Зойкой приударить, — говорил Морковкин.

— Вот для нее и возьми, — пояснил Павличенко. — Любит дивчина почитать!

Слезкин сходил в ленкомнату, принес несколько книжек.

— Говорю заранее: расцелует она тебя, — пообещал Павличенко, перебирая книги. — С тоски помирает в этой глуши.

— Ты на Зойку особенно не заглядывайся, а то… знаешь… того… — предупредил Дудкин.

— Ну, таким щелкоперам, как ты, она запросто поворот даст, — бросил проходивший мимо Борзов.

— Я не о себе говорю, — огрызнулся Дудкин. — Моисей не любит, когда с Зойкой кто-нибудь шашни заводит. А насчет поворота вам, товарищ сержант, лучше помолчать. Вы его, кажется, одним из первых получили…

Борзов скрылся за дверью, сделав вид, что не расслышал замечания связиста.

— Еще тебе один совет, — проговорил Павличенко, помогая завязать мешок. — Не спорь со стариком. Жутко, как любит приврать. Хлебом не корми, а дай только поговорить. И, боже сохрани, перечить ему. В два счета выгонит. Станешь поддакивать — будешь есть сметану, сливки, мясо, ягодки. Попробуешь уличить в брехне — мигом скомандует: «Валяй-ка ты домой по столбам да больше не заглядывай!» А что это такое — спроси у Дудкина. Он тебе разъяснит.

Пограничники засмеялись. Дудкин сознался:

— Был такой случай, скрывать не стану… Через моисеевскую заимку проходит наша телефонная линия. Я частенько ездил «ремонтировать» ее. Первое время старик относился ко мне нормально. Я рассказывал ему о последних сводках Совинформбюро, возил Зойке книжечки.

— А «Даурию» ты, случайно, не туда уволок? — спросил неожиданно Павличенко, вспомнив, как ругались пограничники, обнаружив пропажу книги.

— Какую «Даурию»? — округлив глаза, спросил Дудкин.

— Будто и не знаешь — какую?

— Не знаю. Кроме Де Лапеги, я ей ничего не возил.

— Кого? — переспросил Павличенко засмеявшись.

— Ну, этого самого, который «Собаку на сене» написал.

— Будешь возвращаться — прихвати, — попросил Павличенко Костю, не обращая внимания на притворство Дудкина. — Только не Де Лапега, а Лопе де Вега.

Валька продолжал:

— А однажды Моисей увидел нас с внучкой за сараем. Не помню уж, о чем мы тогда шептались. Насупился старик, как барсук. Мне бы, дураку, к нему с подходцем, а я возьми да что-то возрази. «Что, говорит, по столбам захотел прошуметь?» Я на дыбки. Как же так: связисту и вдруг — по столбам? Тогда он мне и скомандовал. С тех пор «цепочка» там и не ремонтируется. Никак не могу осмелиться нанести старику «визит». Перед Зойкой стыдно… Будешь у них, разведай, какая там сейчас обстановка…