Зелёная земля
Шрифт:
упражнения в икебане и оригами,
радость обнаруженья простых законов,
управляющих жалко что не тобой – другими,
предпочтение фокусникам танцоров и акробатов,
избегание случаев слишком прямой наживы,
рисование на прибрежном песке атрибутов
императорских – скажем, скипетра и державы…
Облака, ракушки, морская лёгкая пена -
в совершенной памяти больше нет ни соринки,
то есть, помнишь ещё свирель тростниковую Пана,
но
2005
А на самом-то деле совсем я не прав,
и на самом-то деле совсем я не граф -
я на самом-то деле народ:
собирательный образ, простите, такой,
обобщённый пример, что всегда под рукой, -
море, переходимое вброд.
Это сказано, дальше пойдёт веселей -
обойдёмся-ка, стало быть, без главарей:
всё равно их потом истребят!
Будем дружно идти развесёлой толпой -
за анапеста за колченогой стопой:
хоть топчась, да не глядя назад.
Мы счастливые овцы – бери нас гуртом:
мы счастливые овцы в руне золотом,
к месту казни мы сами трусим:
рассчитаемся сами, построимся в ряд
(это здесь убивают у вас, говорят?) -
и потребуем казни засим.
Это кислая, это горячая смесь,
из холопства и гордости сводит нас здесь:
черпаками нацелясь в котёл,
мы готовы хлебать и хлебать сообща
смерть за смертью, совсем ни на что не ропща -
дескать, кто же иначе хотел?
И в кровавом ряду – в карнавальном бреду,
друг у друга опять, так сказать, на виду
подаёмся на блюдах к столу -
пир последний без нас состояться б не мог,
и, смеясь, мы приветствуем свежий дымок,
исходящий от нас же – в пылу
и в чаду торжества… Раз такая жратва,
всем пожертвуешь ради сего торжества -
потому что обычай таков!
Мы как те, из Рязани, грибы: нас едят,
а глаза наши с нежной любовью глядят
на жующие рты едоков.
Мы к вину хороши и к застольным речам -
к братству, к равенству, к разным другим мелочам,
обиходным за каждым столом,
и мы помнимся долго: ах, что за обед!
–
говорят едоки, через несколько лет
вспоминая о сытном былом.
А история дальше бурлит и гудит,
а история дальше плодит и плодит
нас… и в поле обильна трава!
И опять мы бежим терпеливой трусцой
прямо в самое пекло, овца за овцой, -
раз такая жратва…
Я забыл написать это всё, а хотел, но теперь уж
ни к чему, да и нет
только глупость и глупость: отмеришь-отрежешь-отмеришь,
и останется маленький сборник воды – ерунды.
Два десятка шагов – по канату меж датой и датой
(между первым стихом и последним – пустыня лежит,
и идёт караван, неуверенный, шаткий, поддатый,
и пустыня под ним, будто таз жестяной, дребезжит),
а стихов-то и нетути… с музыки сбилось дыханье,
где-то в области синего неба – ком глины сырой.
Но ребёнок шестнадцатилетний, безумная Ханне,
на цыганский сбиваясь, по-датски твердит: «Вы король!»
Я, конечно, король… если это Вам, Ханне, поможет,
но, гонимый толпой взбунтовавшейся (злы мужики -
с топорами и вилами – стайка кровавая мошек!),
за полцарства прошу не коня, но прошу полстроки:
полстроки – уже в полубреду, в неживом бормотаньи,
полстроки, наконец, – и тогда уже жизнь прожита.
До чего же вы все, дорогие, меня измотали,
что горька мне, как яд, золотая моя немота!
Под весёлыми под молодыми Его небесами
написать бы Ему бы какой-нибудь маленький гимн!
Но не пишут стихов короли – никогда не писали:
как-то заняты были всегда то одним, то другим…
Новые года летят -
чередуются глаголы -
новые года летят…
и один новей другого:
промелькнул – и был таков,
и не хватит (хоть в избытке!)
колпаков на дураков
и бумаги – на открытки,
и не хватит пятаков
разложить по всем чулочкам,
яблоков и облаков -
ангелам и ангелочкам,
и не хватит жизни всей,
чтоб угнаться за полётом
стаи жареных гусей
по заяблочным высотам.
С Новым годом, Старый Бог,
ибо это – самый новый:
нов – до хруста на зубах,
нов с иголочки, еловой!
Вам зачем, Ваше Непостоянство,
раньше времени в город Москву?
Раньше времени только пространство,
небеса да пучина Ау:
ни тебе переправы, ни брода,
ни плеча – преклонить бы чело!
Раньше времени только свобода,
то есть, в сущности, нет ничего.
То ли день близко к ночи был начат,
то ли век уж своё отшагал -
ты катись, неприкаянный мячик,
по пустым безымянным снегам:
ты резиновый, ты разноцветный,
с полосой поперёк живота,
погоняемый мыслью заветной -
дескать, жизнь ещё не прожита!