Зелёная земля

Клюев Евгений Васильевич

говорила Оливия: поживи у меня.

И порхали слова её пестрыми голубями,

и на платье её цвели невменяемые цветы,

и поблизости – в каменной, правильной формы яме -

бил крылами источник немыслимой красоты.

А счастливые жители – надо ж так нарядиться!
–

ей согласно кивали, наполняя бадьи

прихотливыми брызгами сельтерского парадиса,

и по воздуху плыли их бадьи, как ладьи.

Это место такое, где непреклонные скалы

источают

медлительно свою нежную злость,

где у некоей Клары Карл украл минералы -

и, наверное, с этого всё вообще началось.

Только ради фонетики, волшебного пустозвонства

я бы и поселился здесь – до скончания дней,

и уж несколько брызгов рукодельного производства

перепало и мне бы от мастеровитых камней.

Ах, на воды, на воды, дорогие мои… ах, на воды -

Баден-Баден бадьями вычерпывать и без конца здороветь,

ублажая Оливию и извлекая из горной породы

третью треть своей жизни… четвертую, пятую треть.

2

Говорила Оливия: для чего тебе эти заметки -

всё тут слишком текуче, попробуй-ка уследи…

а потом, здесь Германия, здесь говорят по-немецки,

говорила Оливия, стоя Германии посреди.

Да и правда, Оливия! Слишком вредная это привычка -

регистрировать сущее, переходящее в грусть,

слишком бочка пустая, чтоб к ней полагалась затычка:

всё давно уже вытекло – пусть…

Но зачем ты сама тогда безутешным кувшином

ловишь тонкие нити – струистую память воды,

каждый день путешествуя к остроконечным вершинам,

пополняя попутчиков дружественные ряды?

Вспомни: нет ничего – ускользнуло, прошло, усочилось,

утончилось и высохло, и не осталось следа,

и теперь на том месте – только чистая велеречивость,

безупречных вокабул стремительная череда.

Только слушать да не понимать – тараторящий некто

упражняется в гулком, сошедшем на нет языке,

в каменистости дробного высокогорного диалекта -

Цицероном немецким, от слушателей вдалеке.

Всё на свете история – очевидцы поумирали

от здоровья, наверное… а живая вода -

это только катящиеся им вослед минералы

кисловатого вкуса, напоминающего «тогда».

3

Говорила Оливия: тут ведь водятся гномы -

я, конечно, не видела… но некоторым довелось,

говорила Оливия, между тем как у самого дома

этих гномов висела целая праздная гроздь.

Гномы были в обычных, красно-зелёных, одеждах,

а висели на окнах – полагая, что не видны:

эти гномы… они ведь любители поглазеть на приезжих,

на приезжих особенно с той стороны.

Между

прочим, я тут наблюдаю их повсеместно -

их и правда великая прорва: куда ни взгляни -

непременно наткнёшься на счастливое их семейство,

вечно полное всяких шалостей и возни.

И, понятное дело, никакие на свете камни

не способны очнуться и никогда не начнут

ничего источать, если гномы своими руками

их однажды, тайно от всех, не очнут.

Вот и бегают гномы со свёрлами, с молотками -

там провертят дыру, тут проломят ходок -

и вода начинает, значит, дырами и ходками

пробираться на свет, что Оливии невдомёк.

Ей гораздо понятней про податливость минерала,

чем про гномов, про свёрла, про молотки…

Впрочем, ладно, Оливия, это всё мне вода наболтала -

бестолковые сельтерские ручьи, ручейки.

4

Говорила Оливия: ты себя не узнаешь

через пару недель в минеральном этом раю,

ибо в каждом из нас есть одна потаённая залежь,

говорила Оливия.

Я себя узнаю.

Это пытка, Оливия: счастье бабочки-однодневки,

два весёлых крыла – и крохотная голова…

Всё засады кругом – всё подачки, подарки, обновки,

Бог всецело доволен собою, и жизнь розова.

Научись только топать в башмаках своих деревянных

за здоровьем за сельтерским, ёмкостей прихватив,-

и забудешь навеки обо всяких морях-океанах,

отпихнув башмаком приблудившийся где-то мотив.

Я себя узнаю: я треплюсь с убегающей струйкой

о куда-убежать, о когда-убежать, – и она,

убегая, смеётся – серебристою крохотной змейкой

над пустыми заботами птицы-говоруна.

Золотого руна не найдётся ли – хоть бы и сколько:

на щепотку, Оливия, на полщепотки, на грош?

Чтобы ветры рыдали и было на палубе скользко:

скользко так, что того и гляди – упадёшь… пропадёшь!

Я себя узнаю: я ловлю серебристую змейку -

безвозвратный побег в незаметную трещинку дня.

На полтинничек прошлого, будущего на копейку -

где-то есть за душой, где-то спрятано у меня.

5

Говорила Оливия: поживи до субботы,

поиграй в отдыхающего, поиграй в короля!

Минеральной воды твоей, минеральной свободы

я напился до одури, Сельтерская земля.

Наше дело такое… дело кислое наше:

эти искры выстреливают пустотою тоски,

мы сломались заранее – лишь в предчувствии ноши,

и весёлые, полые лопаются пузырьки.