Зелёная земля
Шрифт:
Я учился в земле этой множеству точек:
все итоги подвёл, все счета подписал -
и журчал исторически минеральный источник,
безуспешно подпрыгивая к небесам.
Наши карты, Оливия, получается, биты -
и пора мне с орбиты твоей прочной души
в средиземные воды наступившей субботы
на случайной лодчонке такой…
Пиши.
2002
Вот как тонкая лодка, как маленький струг сизокрылый
проплывает по небу… ну, ладно, пускай не по небу-
проплывает над нами тарелка с далёкой планеты…
хорошо, не с далёкой планеты, а с этой планеты!
На тарелке стоит Вавилонская башня – ну, ладно,
просто башня стоит на тарелке одна небольшая -
прихотливая, стало быть, горка такая: из риса,
плюс чуть-чуть ветчины, овощей и чего-то такого…
Бог смешал языки – и я больше не помню названий,
и никто их не помнит (Вы, кстати, не помните тоже,
так что нечего Вам тут особенно и распаляться -
распыляться на частности: дело ведь, в общем, не в этом!).
Вслед за башней на стол опускается, значит, гербарий:
это всё лепестки, розоватые с оранжеватым,
это тонко нарезаны (просто рукою хирурга!
–
хорошо, не хирурга, а повара, если угодно)
хризантемы, пионы… ну, ладно, пускай буженина -
Вам не всё ли равно: Вы же прямо сейчас, в это время,
не едитетото, что читаете, – или едите?
Значит, так: лепестки буженины, бекона, тюльпанов -
их опять можно было б сложить, было б только желанье,
в хризантемы, пионы, тюльпаны: ведь всё обратимо,
возвратимо на круги своя – хорошо, пусть частично…
хорошо, не частично, а… попросту невозвратимо!
Но в глубоких фиалах… простите: конечно, в пиалах -
аравийские джинны представлены взорам досужим
в виде светлых паров или в образах лёгких курений…
да, бульон… да, куриный! Всё в точности как Вы хотите:
мы сейчас к нему жирными после бекона губами
припадём – и глотать, и глотать, и давиться, и булькать!
И проглотим всех джиннов – на что они, в сущности,
джинны?
Пусть сидят в животах и не балуются чудесами:
их эпоха прошла – и настала Эпоха Бульонов,
Щей, Борщей и Супов… романтизм, господа, да и только!
А придёт Аладдин за какой-нибудь лампой дурацкой,
мы ему в тот же миг: не хотите ли, дескать, бульона?
Но потом всё равно приплывает огромная рыба -
золотая такая (не щука… а в общем-то, щука) -
и вращает печальными и голубыми глазами
как бы в недоуменья: куда же я, дура, попала?
У неё, этой рыбы, полно всякой дряни с собою:
от хором расписных до палаццо в классическом стиле -
я уж не говорю о какой-нибудь мелочи вроде
драгоценных камней или, там, драгоценных металлов.
Но на всё и про всё существует особая вилка -
специально для этой огромной причудливой рыбы:
пара точных движений – и нет ни дворцов, ни палаццо,
ни камней, ни металлов, а только вот: кожа да кости.
Тут, однако, ещё прибывает встревоженный агнец -
он не знает зачем и глядит как чужой на приборы,
он глядит и глядит, и поистине не понимает,
что тут можно сказать и к чему вообще говоренье!
Но пытается, впрочем, сказать – видно, что-то большое,
что с трудом помещается в этом встревоженном агнце:
вот я, стало быть, здесь, говорит, а потом добавляет:
и меня вы сегодня приносите, стало быть, в жертву, —
и молчит. А потом заключает: и правильно, в общем.
Он с собой ничего не имеет – лишь пару крылатых
выражений на случай чего… Но они неуместны -
и, расправивши крылья, они улетают куда-то.
Начинается плесень: сыры, а к сырам всё такое -
что продукты распада способно украсить собою…
например, виноградные лозы, чьи крупные слёзы
то зеленага, то голубага, то алага цвета
проливаются рядом – и, в сущности, прямо на скатерть.
Впрочем, что же тут плакать, когда уже заплесневело,
когда тиной затянуто чистое озеро жизни -
и почти что не видно далёкого синего неба!
Говорят: обойдётся, пройдёт, разложенье – начало…
я не помню, начало чего, но чего-то другого -
вероятно, какой-нибудь новой, с иголочки, жизни.
Это тоже неплохо. А прежняя жизнь миновала.
Вот ведь слово: десерт! Полуявный намёк на заслугу -
перед кем же такое? – и дальше: намёк на пустыню,
на такую пустыню, в которой кричи – не услышат,
и никто не придёт, и уже ничего не случится.
Все уснули – за взбитыми сливками: сладкие горы,
что навек погребли под собой очевидное прежде -
ах, воздушное месиво, ах, белоснежная лава,
всё тут склеилось, слиплось… а в общем-то, здорово: сладко!
И забудем-ка мы – на минутку, на часик, на время