Жан Баруа
Шрифт:
Долгое молчание.
Жан размышляет, не отводя взора от энергичного лица аббата.
Впрочем, я твердо убежден, друг мой, что через некоторое время все образованные богословы придут к такому же выводу; они станут удивляться тому, что католики девятнадцатого века так долго понимали буквально все эти поэтические рассказы. «Это видения, легенды, полные смысла, но рожденные воображением людей, – скажут они, – а евангелисты приняли их за правду, как и подобало людям древности, необразованным и легковерным».
Жан. Но факт остается фактом. Либо догматы истинны, либо они ничего не стоят.
Шерц. Ах! «Истинность»,и «реальность-»– вещи разные!.. Возражение, подобное вашему, можно услы шать часто. Но вы говорите «истина», а думаете «подлинность». Это не одно и то же. Надо научиться видеть истину не в самом факте, а в нравственном значении этого факта… Нам дорог смысл таинства воплощения или воскресения Христа, но мы не можем считать их по этой причине подлинными историческими событиями – такими, как, например, капитуляция под Седаном или провозглашение Республики!
Аббат встает, обходит вокруг стола и садится перед Жаном, погруженным в раздумье.
Шерц взволнован. Серьезное, степенное выражение исчезает с его лица; теперь на нем – отблеск такого внутреннего огня, какого Жан в нем не подозревал.
(Жестом указывая на распятие.)Когда я стою на коленях здесь, перед этим распятием, и чувствую, как меня захлестывает, поднимаясь из самой глубины души, волна любви к Христу, и уста мои при этом шепчут: «Спаситель», – клянусь вам, это происходит не оттого, что я вспоминаю в эту минуту о догмате искупления, словно ребенок, изучающий катехизис!.. Нет… Но я глубоко сознаю, что Христос сделал для людей: все, что есть действительно хорошего в человеке сегодня, все, что обещает расцвести в нем завтра, – все это исходит от него! И я совершенно сознательно склоняюсь перед нашим спасителем, перед тем, кто олицетворяет собою самопожертвование и бескорыстие, перед добровольным страданием, очищающим человека. И когда утром я ежедневно совершаю перед алтарем свое причастие, которое дает мне новые силы и поддерживает дух мой в течение всего дня, волнение мое столь сильно, как будто господь действительно находится здесь, со мною! И все же евхаристия – всего лишь символ, символ действенного и постоянного влияния бога на мою душу; но душа моя взыскует этого влияния и жадно стремится к нему.
Жан размышляет. Воодушевление аббата только увеличивает спокойствие юноши и усиливает в нем дух противоречия.
Жан. Допустим. И все же простой католик, твердо верящий в подлинность воплощения и евхаристии, вкладывает в свои молитвы нечто гораздо большее, нежели вкладываете вы в силу всех ваших оговорок!
Шерц (с живостью).Нет! Главное – уметь извлечь истину в той мере, в какой она благотворнадля каждого из нас.
Давайте рассуждать практически: наш разум не может согласиться с тем или иным догматом, от этого никуда не уйдешь; в то же время символический смысл догмата ясен, близок нам, помогает нам сделаться лучше. Как же можно колебаться в этом случае?
Жан. А разве, пренебрегая традиционными формами, мы не наносим ущерба христианскому вероучению? Христианство всегда было и остается учением. «Итак, идите, научите все народы…» Лишь тот, кто полностью согласен с этим учением, вправе, считать себя христианином.
Шерц. Да, но как раз для того, чтобы сохранить вероучение незыблемым, сейчас необходимо видоизменить его форму! История учит нас, что на протяжении веков догматы изменялись, число их возрастало, они подвергались влиянию общего процесса развития – словом, они жили. Зачем же ныне превращать их в безжизненные мумии, придерживаясь старых традиций? Коль скоро мы понимаем, что религия в наше время более не соответствует развитию современной мысли, почему мы должны лишать себя права внести, в свою очередь, вклад в труды богословов, живших до нас?
Часы на площади Сен-Сюльпис бьют четыре.
Аббат встает, подходит к Жану, взгляд которого устремлен в пустоту, и трогает его за плечо.
Мы еще обо всем этом потолкуем.
Жан (как бы проснувшись).Ах, я ничего больше не понимаю… Я издавна привык считать традиционные формы абсолютной истиной… Ваш взгляд на религию поражает меня своей непоследовательностью!
Шерц: (застегивая накидку).Мы видим различия на каждом шагу. Почему бы людям, столь непохожим друг на друга, не верить в одного и того же бога по-своему? (С улыбкой.)Пора идти… Верьте мне, друг мой… И помните слова апостола Павла: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно…» «Videmus nunc per speculum, in aenigmate…»
Они выходят на улицу.
Несколько минут молча идут рядом.
Жан (неожиданно).Нужно быть последовательным. Почему вы продолжаете соблюдать обряды, если полагаете, что они имеют всего лишь символическое значение?
Шерц резко останавливается, поднимает голову и смотрит на Жана, словно желая понять, не шутит ли тот. На лице его появляется страдальческое выражение.
Шерц. Ах, вы меня, стало быть, не поняли!
Несколько мгновений он собирается с мыслями.
(Взвешивая слова.)Потому что бессмысленно отказываться от такого живительного источника, как соблюдение религиозных обрядов…Религию следует исповедовать так, будто она верна во всех деталях, ибо она верна… в своей сущности. Возьмите, например, католическую молитву: где вы еще найдете столько чувства?
Жан. Но вы ведь больше не нуждаетесь в обрядах!
Шерц. Ошибаетесь! То, что исходит от бога, проникает в нас через обряды. Нужно, чтобы все мы, без исключения, соблюдали религиозные обряды, но каждый должен понимать их сообразно своему умственному развитиюи извлекать из них для себя возможную пользу.
Жан. Это все равно что перейти в протестантство…
Шерц. Вот уж нет! Протестантская религия насквозь проникнута духом индивидуализма и анархии: она совершенно не соответствует нашей природе. Между тем католицизм – религия организованная, социальная… я бы сказал… проникнутая духом общности…Она отвечает человеческой природе!
Жан. Стало быть, полная свобода мысли?
Шерц. Нет, друг мой. У нас, католиков, никогда не будет права на такой разрыв…
Жан. Права?