Знай обо мне все
Шрифт:
Но это была – присказка. Потом он, постепенно строжея голосом, рассказал, что бывает тем, кто не слушает милицию и, стало быть, нарушает закон.
А кончился наш разговор на крике. Майор обозвал меня пособником врагу, а я его – чуть ли не тыловой крысой.
В ту пору я не знал другой власти, кроме милиции, поэтому не видал, кому можно было пожаловаться на ее произвол.
Мама уже заводила со мной разные разговоры.
«Может, отдадим ее, Ген? – начинала она. – Там она будет бандюг разных отыскивать».
«А их нечего отыскивать! –
Я, конечно, говорил глупость и, если честно, совсем не верил этим своим словам. Но – в запале – что только не шлепнешь.
И, как я сперва думал, тоже в запале, начальник пригрозил:
«Тогда мы ее застрелим, как собаку!»
«Попробуйте!» – дерзко ответил я.
Майор понизил голос:
«И что будет?»
В нем, как я пойму, когда повзрослею, горел такой же юный спорщик, потому что, хотя и было ему много лет, по сравнению со мной все же жило где-то в душе мальчишество, когда хочется, как говаривал Савелий Кузьмич: «Обваляться, но не поддаться».
«Тогда увидите!» – неопределенно, а оттого и зловеще пообещал я.
Все случилось неожиданно, хотя у меня из головы не шла угроза майора. Пришел я с работы. Стою, руки мою под умывальником, который кого-то угораздило прибить к живой яблоне. Норма, услышав мой голос, заскулила и заскреблась в запертую дверь.
«Ну подожди малость!» – успокоил я ее. Но она, видимо, приняв мои слова за зов, забежав в комнату, вскинулась на подоконник.
И в это время раздался сухой ломкий выстрел. Я, кажется, влетел в дом вместе с рамой. Во всяком случае, точно помню, что скинул ее со своих плеч. Норма, на вихлючих ногах, крутилась на одном месте, словно пыталась догнать свой хвост. Потом, подвихнув голову, упала и из ее глаз закапали на пол медленные тяжелые слезы. Умерла она на моих руках.
На выстрел во двор сбежались пацаны с нашей улицы. Потоптались у закрытой двери. Потом Юрка Чуркин первым подошел к окну.
«Кто ее? – спросил тихим голосом и добавил – на ложном порыве: – Я бы их!..»
Я ничего ему не ответил, хотя знал, что из Чурки и жалельщик, и заступник липовый.
А потом пришли те слова, не испугаться которых мог только безумец.
«Гива! – позвал я Ивана Гордеева. – Узнай, где он живет. Его фамилия Пахомов».
Зато Бугор по-своему рассудил мое состояние. Коротко куда-то сбегав, он заявился с бутылкой в рукаве.
«Хлебни! – сказал. – А то весь зеленый сделался».
Я отпил глоток, потом еще. Водка укрепила решимость. Мы хотели похоронить Норму в Мишкином саду. Но тут внезапно запротестовала мама.
«Здесь же Мишина бабушка лежит!» – устыдила она меня.
А мне, если откровенно, Норму было жальчее многих людей. Я не мог в ту пору понять, кем для меня была эта собака. Конечно же, не в простой привязанности и преданности дело. Она, как я уже говорил ранее, была частью моей, в общем-то далеко не легкой и не безгрешной судьбы.
Я
Он пришел часу в двенадцатом и молча опустился рядом со мной.
«Где?» – спросил я ровным тоном.
«За Яблочным, в яру», – ответил он.
«Ты хорошо запомнил дом?» – поинтересовался я, поощряя пожатием руки его, как потом пойму, тоже преступные действия.
«А если не он?» – осторожно спросил Гива. Так осторожно, словно от его вопроса мог упасть потолок.
Я не мог объяснить, что мне подсказало: его это пуля. Больше некому. Не будет же сам майор заниматься такой черновой работой.
«Но он мог приказать?» – задал я самому себе вопрос. Но тут же расплавил его в жарыни злобы, что подкатила под горло.
Наутро первым ко мне прибежал Чурка.
«Ну чего ты удумал?» – спросил.
«Ворота суриком покрасить», – ответил я.
«Зачем?» – насторожился Юрка. Он всегда «клевал» на дешевую «покупку».
«Чтобы козлы меня десятой дорогой обходили».
Хлюпнул он носом, уморщил его, как при чохе, и промолчал.
Гляжу я на него: вылизанный он какой-то весь, словно корова его языком причесала и кольцо кудрявое на лоб слюной прилепила.
Не любят у нас на улице Чурку. Враждовать с ним никто не враждует, но и дружбы не водит. Так – неприкаянно – и мотыляется он промеж пацанов.
Мы с Гивой дважды обошли дом Пахомова. Находился он у самого края оврага. Забором был огорожен только с двух сторон.
Потому что слева, на всю глубину двора, стояли соседские дома, катух и сарай-дровник. А сзади и вовсе нечего городить. Там был – яр.
Со дна оврага мы оценили, что двор Пахомова стоит на порядочной верхотуре, на которую взлезть будет не так-то просто.
Стали думать.
«Может, петлю вон на тот столбик накинем?» – показал Гива.
«Тоже мне табунщик! – высказал я сомнение и добавил: – Накинуть-то можно. Но только не с твоей ухваткой».
И, как потом пойму, зря обидел друга. Он эту науку где-то постиг, без отрыва от нашей улицы.
Теперь надо было узнать, есть ли на пахомовском подворье собака. Вообще-то не должна быть. Иначе бы стрелять в Норму у него рука не поднялась.
Однако через яр было видно, что в левом углу что-то наподобие халабуды имеется.
И тут нас внезапно разыскал Юрка Чуркин. С биноклем.
«Нате, – говорит, – не ломайте зря глаза».
И я сразу же увидел конуру. И не только ее, но и собачонку рядом с ней. Маленькую такую, пузатенькую, чем-то на Пахомова похожую, только в миниатюре.
«Значит, утремся рукавом и подумаем, что отобедали», – мудрено выразился Гива. – Во двор без шума нам не попасть».
«Ну тогда швыряй свою петлю!» – озленно выкрикнул я.
И он – швырнул. И точно накинул ее на тот самый столбик. А через нее протянул телефонный кабель, на который я потом – уже ночью, – укреплю груз.