Золото Волка
Шрифт:
– Позвольте мне проводить вас к. Гервульф стоял неподвижно, уставившись вдоль ряда палаток на что-то, скрытое от взгляда Марка. Римлянин отступил в сторону и понял, что немец, прищурившись, смотрит на Люпуса и Муса, когда двое мальчиков направились к ним, слишком занятые болтовней, чтобы заметить, что он стоит у них на пути.
– Ну вот, вещи, которые человек видит, когда меньше всего этого ожидает! Звук голоса Гервульфа заставил обоих мальчиков замереть на месте, и в то время как Люпус поднял глаза в простом недоумении, на Муса это произвело совершенно противоположный эффект. Едва задержавшись, чтобы переварить, кто это стоял перед ними, он повернулся и бросился прочь через лагерь, не оглядываясь, явно напуганный этим здоровяком. Вернись сюда, ты, маленький ублюдок!
Германец
– Это не имеет к тебе никакого отношения, центурион, и я бы сказал, что ты несколько выше по званию. Отойди, и я уйду с этим маленьким вороватым ублюдком. Отнюдь не отступая, Марк подошел ближе, его ноздри раздувались от гнева, когда он цедил слова сквозь оскаленные зубы. Отпусти ребенка. Гервульф заколебался, крепче сжимая кинжал, прикидывая шансы на то, что ему удастся сбежать из лагеря тунгрийцев, но римлянин предостерегающе покачал головой, его голос был холоден.
– Если этот нож достанется из ножен, у тебя не будет руки, чтобы положить его обратно. Отпустите ребенка. Когда двое мужчин балансировали на грани драки, Скавр с изумленным видом вышел из своей палатки, быстро подошел и встал между ними с испуганным Арминием за плечом. Он выкрикнул приказ голосом, который не терпел ничего, кроме немедленного повиновения.
– Что, во имя Аида, здесь происходит? Отдай мне этого ребенка. . Он протянул руку и взял Муса за руку, оттаскивая его от Гервульфа и передавая Марку.
– Придержи его, центурион, пока мы не докопаемся до сути того, что заставило нашего коллегу так бурно отреагировать. Марк отвел Муса в сторону, чувствуя, как напряжение и желание убежать разливаются по дрожащему телу ребенка. Трибун снова повернулся к Гервульфу, приподняв брови. Итак, префект? Гервульф впился взглядом в Муса, обвиняюще указывая на него пальцем.
– Несколько месяцев назад мы поймали ребенка, который воровал из наших магазинов, и когда мы попытались поймать его, он вонзил нож в руку одного из моих людей и лишил его возможности держать меч. Он сбежал, едва не сломав свои окровавленные зубы, и я поклялся, что, если наши пути когда-нибудь снова пересекутся, я лишу его жизни за этот маленький коварный трюк.
– Это интересно. Скавр обернулся и увидел Юлия, стоящего у него за спиной.
— Когда моей женщине удалось разговорить мальчика прошлой ночью, он рассказал нам, что его деревня была стерта с лица земли вооруженными людьми, одетыми так же, как мы — и очень похожими на ваших людей, если уж на то пошло, - и что он избежал смерти от этих солдат, убежав в лес. Действия, которые он описал, показались мне массовыми убийствами и изнасилованиями. И вот что самое худшее, префект. Деревней мальчика была колония, деревня, основанная ветеранами Тринадцатого легиона на окраине провинции. Кто бы ни был тот, кто разорвал их мир на части, он сознательно убивал римских граждан, людей, с честью уволившихся со службы. Как вы думаете, что за человек мог отдать приказ о таком зверстве, и что за люди последовали бы такому приказу? Гервульф сердито рассмеялся, пренебрежительно махнув рукой. Я могу распознать ложь, когда слышу ее, Первое копье. Интересно, сможешь ли ты? Юлий шагнул вперед, пока не оказался нос к носу с немцем, его лицо было суровым. Хотелось бы так думать, префект. По моему опыту, одним из самых явных признаков лжеца всегда была уловка отвечать вопросом на вопрос, а не говорить правду. Прежде чем разъяренный немец успел ответить, Скавр покачал головой и решительно вмешался.
– И этого вполне достаточно для публичного спора, джентльмены.
– Ты собираешься поверить ему на слово, а не...
– Это ясно, префект? Германец с видимым усилием овладел собой.
– Да, Трибун. Гервульф отдал честь и отвернулся, побелев от ярости, а Скавр стоял и смотрел ему вслед, пока он благополучно не миновал охрану у низкой земляной стены лагеря. Что ж, вот и появился новый враг. И все шло так хорошо. Он вздохнул и посмотрел на Муса, все еще сильно дрожащего в крепких объятиях Марка.
– Я думаю, нам с вами нужно серьезно поговорить, молодой человек. Отведи его в мою палатку, центурион, но сделай это осторожно. Я думаю, для одного дня он пережил достаточно принуждения. Ты тоже, Первое Копье, поскольку, похоже, знаешь об этом больше, чем любой из нас. Вернувшись в палатку, он окинул Муса долгим испытующим взглядом, затем повернулся к Юлию, приподняв бровь.
– Так что за историю он тебе рассказал? Юлий криво поджал губы.
– Он мне точно этого не говорил, трибун. По его мнению, мы все солдаты, а солдатам доверять нельзя. Он рассказал это Аннии, в то время как центурион Корв и я сидели на заднем плане и делали то, что она нам говорила. И что это было? Заговорил Марк.
– Который заключался в том, чтобы держать наши рты на замке и позволить мальчику рассказать нам свою историю в свое свободное время. Скавр вздохнул.
– В глубине души я всегда знал, что есть причина, по которой солдатам не разрешается жениться. Похоже, мы нарушаем некоторые правила на свой страх и риск. Юлий приподнял бровь. При всем моем уважении, трибун, мы с этой дамой не женаты.Скавр глухо рассмеялся.
– Судя по тому, что я слышу, это звучит так, как будто с таким же успехом ты мог бы им быть. Неважно, расскажи мне, что именно этот мальчик хотел тебе сказать. Юлий и Марк посмотрели друг на друга, и после минутной паузы Марк заговорил.
– Мальчик, похоже, стал свидетелем резни всей своей деревни. Судя по тому немногому, что он мог рассказать нам об этом месте, они были достаточно процветающими, и их статус отставных солдат заставлял племена опасаться набегов на них, зная, что Тринадцатая Гемина обрушится на них, как разрушающаяся баня, если они позволят себе какие-либо вольности с ветеранами легиона. Армия, похоже, даже поддерживала их, регулярно покупая у них еду, потому что мальчик рассказывал о солдате с гербом, похожим на наш, которого он видел несколько раз. А потом однажды ночью все это было разнесено на куски вооруженными людьми, которые ворвались в дом за считанные минуты, убили всех мужчин, независимо от того, сражались они, защищая свои дома, или нет, изнасиловали женщин и забили их животных ради пропитания. Мус видел, как умерли его отец и братья, и он дал описание убийцы своего отца, которое очень похоже на нашего нового друга префекта Гервульфа. И...Это был он. Солдаты повернулись лицом к мальчику, почти забытому в углу.
– Это человек, который убил моего отца. Он снова замолчал, по его лицу снова потекли слезы.
– Хуже всего то, что мальчик сказал нам, что его мать и сестер насиловали, когда он спасался бегством. А потом он сказал нам, сколько лет было девочкам.
– И что? Самому младшему из них было семь, самому старшему тринадцать. Трибун отвернулся с озабоченным выражением лица, мгновение пристально глядя на мальчика.
– У нас нет доказательств, и только слово девятилетнего ребенка против слова ценного союзника империи, человека, доказавшего свою преданность и командующего более чем двумя тысячами закаленных в боях солдат. Если нет, то когда Гервульф обратится с этим вопросом к Беллетору, мой коллега просто скажет мне передать мальчика и покончить с этим, и любая попытка спорить с ним будет оправданием, которого он ждал, вдвойне, поскольку мне пришлось разоблачить его как некомпетентного он должен организовать эффективную оборону шахт. Он задумчиво уставился на крышу палатки.