Золотой истукан (др. изд.)
Шрифт:
– Ну, так и должно быть. Теперь у него появился желтуха, сыпь на коже, кровь из носа будет течь. Через неделю он бы опять запылал - и умер, если б ты, Пинхас, не сообразил меня позвать. Пустынная лихорадка.
Пинхас - поучающе:
– К нему прикоснулись злые духи «малахе-хаболе», средь которых есть «шедим» - пустынники, кои, по слову рабби Иоханана, делятся на триста видов. И еще есть «цафрире» - утренние духи, и «тигарире» - полуденные, и «лилии» - ночные. И есть…
Сахр прекратил его красноречие резким движением руки:
– Хватит, хватит! Придержи эти оглушительные сведения для своей доверчивой паствы. В пустыне есть нечисть похуже твоих злых духов.
– Какая?
– Блохи, клещи зловредные. Пинхас - уничтожающе:
– Хе! Меня каждую ночь блохи грызут - и хоть бы что.
– Он самодовольно почесал волосатую жирную грудь.
– Угрызут когда-нибудь насмерть. Вот что, премудрый книжник. Если ты хочешь, чтоб рус выжил, не скупись, - его надо кормить легкой и сытной пищей: телятиной, курицей, медом, сливочным маслом. Творогу чаще давайте. И больше жидкостей разных: ну, молока, соку арбузного, дынного…
– Водки ячменной, - подсказал Аарон.
– Ни в коем случае! Нет. При этой болезни она вредит. Можно очень слабого вина, разбавленного холодной водой. А снадобье - вот оно.
– Он вынул из сумки бутыль.
– По три полновесных глотка трижды в день.
Пинхас - плачуще: - Ох, этот мерзкий рус меня разорит!
Сахр - сухо:
– Как знаешь. Не хочешь - вели отнести его ко мне домой. Я его вылечу. Молодой, - жаль, если умрет. Ему жить да жить.
– Тебе-то какой прок от него?
– Какой еще прок? Я лекарь. И к тому же еще - человек. Причем с совестью. Слыхал про такую штуку? Но в Талмуде о ней, наверно, не сказано, а?
– О чем?
– О совести, червь!
Пинхас - высокомерно:
– У меня ее вполне достаточно - для своих единоверцев.
– Покосившись на хмурого Лейбу, он закричал, чем-то очень обиженный: - Я в своей общине человек уважаемый! А этот грязный рус? Разве он человек? Он хуже пса. Он раб, язычник.
– Эх, милый! У вас короткая память. В вавилонском плену, и у древних ромеев, и еще недавно - у их наследников византийцев, твои предки тоже считались всего лишь рабами, грязными псами-язычниками. Или за былые унижения вы срываете зло на совершенно безвинных людях? Нехорошо, нечестно. И сейчас - кто ты есть? Это здесь, в своей общине, ты бог и царь. А выйдешь туда, за «эруб», - пресмыкаешься пред каждым встречным.
– Кто, я!? Даже сам хорезмшах, его величество…
Сахр - с нетерпением:
– Ты замолчишь когда-нибудь, проклятый болтун?
Сразу скис гордый Пинхас:
– Молчу! Уже молчу, господин придворный лекарь.
– Но сразу умолкнуть ему было трудно. И он добавил, сладко улыбаясь: - Сегодня среда, у нас, евреев, - самый добрый день недели. В этот день было создано солнце. И солнце твоего посещения, о высокий гость, озарило наш убогий двор…
Озабочен Лейба. Вернувшись в свою лачугу, он долго думал, молчал. Жена поставила перед ним миску с холодной куриной ножкой.
– Откуда?
– спросил он изумленно.
– С хозяйского стола. Толстая Фуа расщедрилась, кинула подачку. Ешь.
– Нет.
– Он сглотнул слюну.
– Отнесешь это русу.
Решившись после долгих колебаний, он торжественно обратился к семейству:
– Жена моя Рахиль, сын Аарон и дочь Иаиль! Знайте: этот безродный рус, язычник, спас меня в пустыне от смерти и бесчестья. Как это случилось, - потом расскажу. А сейчас я хочу сказать: относись к нему, Рахиль, как к сыну, а вы, Аарон, Иаиль, - точно к брату родному. От Пинхаса ему не видать легкой и сытной еды. И кто с ним, хворым, станет возиться? Умрет. Придется тебе, Аарон, и тебе, Иаиль, ухаживать за ним. Лучшее, что добудем, ему отдадим. Нам не привыкать к пустой похлебке. Потерпим. Наедимся досыта на грядущем пиршестве праведников, удостоимся чести вкусить от Левиафана и Шор-Хабора.
Аарон уныло свистнул.
– Левиафан, говорит Пинхас, это рыба длиною в триста миль; если б она расплодилась, то могла бы сожрать весь мир. Бог оскопил Левиафана, убил его самку и сохранил для будущей трапезы в раю.
Иаиль облизнулась:
– Мне бы сейчас хоть кусочек той рыбы.
– Шор-Хабор, - продолжал старик, нахмурив брови в ответ на слова Иаили, - это бык-великан, который лежит на тысячах гор, каждый день съедает на них всю траву и выпивает одним глотком всю воду, которую Иордан приносит в полгода. Из сладкого мяса Шор-Хабора бог изготовит в конце всех дней множество вкусных блюд для благочестивых.
Теперь облизнулся Аарон:
– Сейчас бы кусок бычатины на вертеле.
Лейба - строго: - Воздаяние праведным - в будущем!
Седая Рахиль вздохнула:
– Будет ли оно для нас, безродных, не знающих писания?
Лейба - с внезапным озлоблением:
– Будет! Ради чего страдаем? Я, может быть, плохой еврей, но - тоже человек, и к тому же, как говорит добрый Сахр, с совестью.
Какова длина божьей бороды?
Через девять столетий после грека Эратосфена, который вычислил длину окружности земного шара и ввел в научный обиход слово «география», в еврейской общине понятия не имели о его трудах, зато могли точно сказать, сколько парсангов в божьей бороде, а именно - 10 500, то есть 47 250 верст…
О, тут знали много такого, что другим народам, конечно же - темным и диким, даже не снилось.
Тут знали, например, что добрые и злые устремления человека связаны с двумя его почками: правая побуждает к добру, а левая - ко злу.
Тут знали, что:
1. Бог - создатель и руководитель всех существ.
2. Бог един.
3. Бог бестелесен.
4. Бог есть первый и последний.
5. Молиться следует только богу.
6. Слова пророков истинны.
7. Моисей - великий пророк.
8. Тора (Моисеево Пятикнижие) есть откровение божье.
9. Тора неизменима.
10. Бог вездесущ.
11. Бог всеправеден.
12. Бог ниспошлет мессию.
13. Бог воскресит мертвых.
И если кому-нибудь пришло бы в голову спросить, откуда же у бестелесного бога борода, да еще такой внушительной длины, талмуд-хахамы ответили бы ему словами пятнадцатого раздела главы третьей трактата Абот: «Кто открывает в Торе смысл, не согласный с законоположением, тот лишается удела в будущей жизни».