Звездное вещество
Шрифт:
Когда сбегал по лестнице, было такое чувство, что это я тогда ночью после дедовых похорон ухожу, что не было двух недель самообманного счастья... Ну и ливень же! Тропики в сезон дождей! А ведь сколько могло бы из этой бесполезной воды получиться первоклассного снега!.. Подумав это, я с удивлением обнаружил, что сожалею только об этом несостоявшемся снеге и ни о чем более. Жаль еще, что в общежитии нет камина, не лишне было бы прогреться после такой купели... Я уснул сразу же, едва дотащился до подушки. Но часа в три ночи меня подбросило. Сел на постели и ощутил удушье от осознания утраты.
– Что же, "Любовь и слезы" не такой уж и фиговый был фильм, папочка. Ваш треугол ь ник подобен тому, арабскому, что и следовало доказать. Как же ты смог жить дал ь ше? – Старинный автор написал бы так: "К утру со мною сделалась горячка … "А по-нынешнему – меня свалил грипп и очень сильный. Ну, и стресс был, разумеется. Стресс он и есть стресс в любом веке, как
– Юля Стрельцова к тебе больному не приходила? – Нет. я ей отправил с ребятами записку. Просил извинить за невольную грубость, кот о рая вышла у меня сгоряча со стихами Бунина. – Ты ее тогда ненавидел или презирал? Только говори честно. – Сначала я сильно болел и не очень хотел жить. А потом сделаюсь так... Трудно сказать, что это было со мною. Я подходил к окну, смотревшему на площадь. Проклад ы вали газопровод, и площадь вся была изрыта траншеями. Горы рыжей глины, кучи выв о роченных старинных булыжников, и все это под обильным дождем. И здесь же тра м вайное кол ь цо, последняя остановка. Цепочки людей, пробирающихся по самодельным кладкам из булыжников и досок. Вот при созерцании этой чудной картины и приходило ко мне пон и мание, такое ясное-ясное, всего случившегося... Ты сейчас поспешила сделать вывод о подобии треугольников. Но треугольники эти далеко не одинаковы. Все три ст о роны здесь налицо – кр а савица, бедняк и богач. Но в чем была моя бедность? В том, что стипендия студента раз в двадцать меньше зарплаты директора завода? Нет, Даша, я чувствовал и осознавал свою духовную убогость. Не смог уберечь любимую девушку от соблазна. Не смог ничего убедительного противопоставить директорской зарплате и четырехко м натной квартире... Хотелось как-то подняться над собой, научиться той душевной тонкости, которой недост а чо мне в моей кончавшейся уже таганрогской жизни. Ну хоть музыку серьезную научиться понимать, что ли! – Так в чем дело? Проигрыватель и пластинки. Слушай себе. – Вот именно. Проигрыватель у нас в комнате был. Меня навестил Кухаревский, он и пр и нес хорошие пластинки. Сороковую Моцарта, Пятую Бетховена, "Зимние грезы " Чайковского. И ты знаешь ли, музыка лечила душу. Убеждала, что все не так безнаде ж но. О д нажды я выглянул в окно и увидел, что желтые лужи и озера на площади сковало льдом, и ложится на зеркальный этот лед тихий снег. Вечером я впервые вышел прог у ляться. Увидел белые трапеции крыш, снег на ветках. Вдох нул морозную свежесть. И захотелось мне в Подмосковье, захотелось новой жизни, новых ее очарований. Нет, я р е шительно созрел для Подмосковья и знал, что уже не буду духовно убогим! – Стрельцову ты еще видел . – Разумеется. Семестр же еще не кончился. В январе были экзамены, самые п о следние. И в июле мы снова собрались в Таганроге защищать свои дипломные работы и получать дипломы. Так что Юлия Николаевна Головина еще появится па страницах м е муаров. – Послушай, в Синявино ты приехал зимой 59-го. А маму встретил только в 62-м. И ты любил трех женщин. Значит, была та, которая между Юлей Стрельцовой и Женей Снежиной. Кто же она? – Потерпи, Даша, ничего не утаю.
Глава 4. БЕСЕДЫ С СОКРАТОМ
Три года до встречи с Женей...Эти три года почему-то редко тревожат память, я словно бы стыжусь там чего-то. А ведь нечего там стыдиться. Там, если угодно, становление инженера. Там Стаднюк раннего периода и мое подражание его жесткому "вычисленному" рационализму. Потом приобщение к дикой свободе с туристами-водниками, то есть крушение и этой рациональной программы. И еще, и еще там что-то в этом Же духе... Ну да, там Валерия Борисовна и наши "турецко-шведские отношения"!.. До чего бы я еще докатился без Жени? А ведь еще целых три года мне предстояло прожить без нее!В первые же свои дни в Синявине я выложил Георгию Ивановичу Стаднюку свои соображения, как следовало бы по-настоящему строить электронные пушки вроде той, которую мы с Витей Филоненко делали знойным и душным летом 58-го года именно для лаборатории Стаднюка. Я ждал восхищения, но увидел на губах нового своего шефа, руководителя моей дипломной работы, только легкую усмешку. Стаднюк взял с полки и молча протянул
– Приятно знать, что вы пришли к этому самостоятельно, -улыбнулся Стаднюк. – Будем считать, что теоретическая часть вашей дипломной работы вами уже выполнена и преоригинально, должен вам сказать. Я и не догадывался, что здесь можно так использовать интеграл Дюамеля и получить на "кончике пера" то, что мы добыли экспериментально "большим потом"... Ну а теперь нам следует вместе идти дальше. Возьмете электронную пушку "Эскиз", возьмете все остальное от нашей старой лампы "Элегия", тогда вам не придется долго ждать изготовления деталей. Будете просто взрезать баллоны "Элегии" и соединять их "начинку" с новой пушкой. Разумеется, оптимального прибора здесь не получится. Но результатом вашей дипломной работы должно стать ясное понимание, что и как в этом "гибриде" изменить, чтобы получить полноценный прибор с такими параметрами, каких не имеет ни один прибор этого класса в мире. Надеюсь, так оно и будет. Вопросы есть?.. Ну тогда вам необходим помощник, и за дело. Знакомьтесь: Галина Павловна Улыбышева. Обратите внимание – редко бывает, чтобы фамилия так точно соответствовала характеру.
В тот же день мне был выделен рабочий стол у окна, и, расположившись за ним, я сразу же ощутил небывалый прилив деятельной энергии. Попросил Улыбышеву принести макет новой пушки и вскрыть одну "Элегию". Уже к концу первого дня я выдал Гале задание на сборку экспериментальной лампы для своей дипломной работы.Стол Стаднюка занимал угол той же комнаты. Начальник сидел лицом к своим сотрудникам, и это было не случайностью. Все вообще в облике и манерах Стаднюка обнаруживало тонкую умную продуманность и как бы отутюженность, как его темно-серый костюм и всегда свежая белая сорочка. Был он сдержан и ровен в обращении с сотрудниками, но его боялись. Умел Георгий Иванович незаметно – не упреками или гневным разносом, а лишь сопоставлением и сцеплением фактов – довести подчиненного до белого каления или жгучих слез. Так оно и было дня через два с Улыбышевой...
Я занималась макетом для Величко, Георгий Иванович,-оправдывалась Галя, не выполнившая в срок какое-то другое задание Стаднюка. – Вы же сами поручили мне заниматься экспериментом Величко!
Эмоции, Галина Павловна, опять одни лишь эмоции. Я хочу, чтобы вы осознали, что стоило вам потратить полчаса и "озадачить" вовремя монтажницу, не было бы сейчас нашего препирательства. Повода бы не оказалось. Всего лишь макет для дипломника? Это с вашим-то опытом! ·
Разговор этот длился минуты три, касаясь существа, а главное -почти государственной значимости работы, сорванной Галей Улыбышевой, и Стаднюк ни единого раза не повысил голос, он только смотрел на Галю, слегка хмуря левую бровь при безмятежной правой. Потом он вышел из комнаты, и бедная Галя залилась в три ручья. Дело было в конце рабочего дня. Чувствуя себя виноватым, я вызвался проводить девушку, так несправедливо пострадавшую из-за меня... Немного позже я понял, что Стаднюк в первые мои часы в лаборатории, когда я ходил еще "неозадаченным", уловил слабые токи интереса к новому дипломнику со стороны Улыбышевой. Он ловко пристроил меня к ней, нагрузив при этом Галю вдвое, потому что при любом опыте Гали исследования, проводимые дипломником, требовали от техника-технолога тех же усилий, что и плановая работа....Галя не щадила своих вечеров, обеспечивая сборку, заварку, откачку и "тренировку" моих макетов. В эти вечера я непременно оставался в лаборатории, и мы вместе выходили за проходную сначала в морозные и метельные вечера, потом в мартовскую или апрельскую слякоть. К маю у нас уже были получены все необходимые экспериментальные результаты. В июне с готовым дипломным проектом я отправился в родной институт для защиты. И там с бешено колотящимся сердцем лицом к лицу встретился с Юлией Николаевной Головиной... Ехал в Таганрог, полагая, что прогулки с Улыбышевой излечили мою немую боли. Какое заблуждение!Юлия была одета в светло-зеленое непривычно просторное платье, и сотни несвойственных ей веснушек проступили на переносице и скулах. До меня не сразу дошел смысл перемен в ее облике. Мы стояли и говорили у окна, из которого видно было море, взъерошенное до густой синевы ранним суховеем. Вышла вполне светская беседа.
– Санька, ты огорчился, когда узнал, что они там все уже изобрели без тебя?
Действительно, огорчился ли я? Это ли я испытал, читая отчет по НИР "Эскиз"? Пожалуй, я ощутил даже какую-то свою неполноценность перед этим логически стройным и методически продуманным научным решением. Мое озарение могло придти, а могло бы и задержаться до неведомого часа. Вот не уехала бы тогда Юля в Ростов, и не было бы у меня трагической какой-то потребности в обдумывании этой задачи!.. Придя же, мое озарение высветило только самую красивую часть замысла, совершенно не давая представлений ни о генетической связи с предыдущими решениями, ни четких перспектив дальнейшего прогресса в этой области. Решение же у Стаднюка не могло не появиться. Оно пришло потому, что этого потребовал сам ход развития электроники...
– Что ты, Юля, – сказал я, преодолев задумчивость. – Не огорчился ни капельки, напротив, почувствовал даже и гордость в умеренных пределах. Как-никак, а ведь кое-что я сам "дотумкал". Они эмпирически, методом "тыка", нащупывали путь к новому способу формирования электронного потока, а у меня это "сошло с кончика пера", как сказал мой шеф Стаднюк... Знаешь ли, мы тут в провинции привыкли о себе невысоко думать. Куда, мол, нам до Москвы-столицы! МЭИ, МГУ, а тем паче Физтех – вот где готовят специалистов. И что же? Оказывается, мы ни в чем не пасуем перед ними. Более того, отсутствие в нашем "захолустье" профессоров заставляло нас самих вгрызаться в американские журналы. Мы здесь сами себе профессора!
– А как тебе сама столица, Санька?
Да как столица?.. В первые недели я очень остро переживал чудо Москвы. Утром поднимался уже в радостном предвкушении и трепетном ожидании вечера... Был наш дипломник зачислен на должность старшего техника, но все же пользовался некоторой свободой в отношении табельного режима, номерок утром не перевешивал. Иногда "жажда Москвы" становилась так нестерпима, что уезжал и посреди рабочего дня в полупустой электричке. Заснеженная и морозная Москва радостно возбуждала, нехвастливо открывая известные по литературе места. Вечером непременно оказывался в Консерватории. Живая музыка, особенно органная, никакими записями не передаваема... Не стал я рассказывать Юлии только то, что именно в этих зимних поездках в Москву почему-то стискивалось у меня сердце от взгляда иных серо-зеленых глаз или от светлой пряди, выпавшей из-под шапочки, или увиденных вдруг похожих губ с глубокими уголками. Она, Юля, как бы рассыпалась для меня среди множества женщин без надежды быть собранной когда-нибудь воедино.А теперь, в Таганроге, ни единой подробностью, ни даже интонацией или случайным словом не сказала она мне ничего о своей новой жизни. Я же страшился представить себе квартиру, дачу, машину – все, чем Головин одарил юную жену. Страшился представить себе их близость, взаимную нежность и утренние улыбки друг другу... Потому и держался в своих расспросах о ее жизни единственной незаминирован-ной тропки – ее дипломной работы.