Звездное вещество
Шрифт:
Соболева улыбнулась мне одними глазами и положила трубку.
– Это моя подруга Валерия Борисовна, историк. Вы поезжайте сейчас к ней, пока она никуда не упорхнула. Вот адрес, с троллейбуса сойдете у мечети. А я без вас переговорю по-доброму с заводчанами.
На Кировском проспекте я зашел в кондитерскую и купил коробку хороших шоколадных конфет. Положив ее в портфель, где у меня лежали две белых рубашки, бритва с зубной щеткой да томик Тютчева, зашагал вдоль тротуара, отыскивая номер дома, указанный Соболевой. Через арку я вошел во двор, похожий на глубокий колодец и, найдя нужную квартиру в сумрачном подъезде, трижды нажал кнопку, извещая неведомую Валерию Борисовну о своем приходе. Дверь открыла тоненькая женщина. Она ввела меня в узкий коридор с такими высокими и прокопченными стенами и потолком, что их и не видно было при желтом свете лампочки, свисавшей на
– Вы и есть тот самый москвич? Можно я вас буду называть просто Сашей? И меня зовите просто Валерой, терпеть не могу это рычание Валер-рия Бор-рисовна. Конфеты очень кстати к чаю. Я начала вас ждать с полчаса назад, и чай у меня уже готов.
Она ввела меня в комнату, где на диване сидел китайский желто-черный плюшевый тигр с таким натуральным оскалом, того и гляди, вцепится в щиколотку.
– Осваивайтесь. Это комната моего бывшего мужа. А тигр вовсе не так страшен. Его хозяин куда пострашней, – тут плечи Валеры пере-
дернулись. – Вы очень кстати, Саша, я втайне рассчитываю на вас эти полчаса.
Я никак не мог привыкнуть к ее манере говорить и не мог вспомнить, когда и где я слышал этот немного распевный нежный голосок протяжными интонациями... Вот! Радиоспектакль "Таня" по Арбузову... Голос Валеры похож на бабановский.Валера накрыла чай на круглом столе под горящей люстрой, а з высоким окном была серая стена с множеством окон, и самый верх этой стены наискосок залит был солнечным светом.
– Я готов вам служить, – тут я запнулся, не решаясь произнести непривычное имя, – ...Валера. Но вы не сказали, каким образом.– О, это так великодушно с вашей стороны! – снова патетически звонко запел голос Марии Бабановой.– Вы сейчас отправитесь на Невский в агентство Аэрофлота и купите два билета на завтра, на утренний рейс до Москвы, мне и себе. И я рассчитываю, что вы не оставите бедную женщину без помощи и в Москве.-Завтра в Москву? – оторопело спросил я и вдруг заметил, какой яркой, эмалевой какой-то, синевы глаза смотрят на меня с самой искренней надеждой. Сколько ей лет? От силы – тридцать. Тонкий носик с прелестной горбинкой и короткая легкая стрижка. И эти глаза, как окна, распахнутые в весеннее утро! "Кем надо быть, чтобы обижать такое чудо?" – с неприязнью подумалось о хозяине саблезубого тигра.– Да, да. В Москву, в Москву! – звонко расхохоталась Валера.
– Как чеховские три сестры. У вас, мой рыцарь, такой испуг на лице. А дело совсем простое. В московском академическом издательстве лежит уже лет пять, все очереди ждет, моя книга "Турецко-шведские отношения в эпоху Петра Первого". Фактически, это моя докторская диссертация, увы, пока не защищенная. Так вот, полчаса назад мне позвонили из Москвы и сообщили, что книге дают, наконец, "зеленую улицу", да так спешно, что уж и наборщик сидит там и нетерпеливо стучит своей укладкой. А у меня остались не сверены библиография, цитаты и] именной указатель. Все это нужно сделать до конца недели. Минимум] три дня работы в архиве Исторической библиотеки. Мне так нужен помощник!.. Вам может показаться, что все это пустяки. Но это не так. Для меня, во всяком случае.
Нет, я не думал, что все это пустяки. Я поймал себя па том, что жадно любуюсь, какая у Валеры женственно нежная высокая шея, гордо несущая красивую головку с круто остриженным затылком. Я обнаружил даже, что меня неудержимо тянет целовать эту шею. Ощутив что непоправимо краснею и промямлил:
– Я бы очень рад, Валера, но у меня в Ленинграде весьма нелегкой дело. Сегодня мне с ним не управиться.
– Это с Соболевой у вас такие нелегкие дела? Ах ты, Лидка-инвалидка! Она вам в чем-нибудь отказывает? Не хочет делать свои противные магниты?
Я сбивчиво объяснил существо проблемы. В глазах Валеры заиграло озорство.
– Сейчас мы все уладим, – сказала она и, схватив меня за руку, повела в коридор, как оказалось, к телефону.
– Лида, нужно помочь твоему москвичу, действительно очень симпатичному. Мне нужно срочно лететь с ним в Москву. Вот именно – наконец-то книга. Лидка!.. Вам необходимо выполнить все требования Александра Николаевича, он же разработал замечательный прибор! А я по его глазам вижу, что замечательный... Откуда я свалилась? И ты еще спрашиваешь. Я же по твоей милости свалилась с турника в 34-м году. Не помнишь? В Сестрорецке. Я висела на согнутых ногах головой вниз, а ты догадалась пощекотать мне пятки. Да, да. С тех самых пор я такая чокнутая. Даю, даю.
Валера передала мне тяжеленную телефонную трубку, и я услышал неторопливую обстоятельную речь Соболевой:
– Александр Николаевич, кроме вас на завод
– Ну что я вам говорила! – торжествующе пропела Валера, и мы вернулись к чаю.
– Может быть, следует ехать вечерним поездом, – нерешительно раздумывала Валера. – Утром мы бы уже приступили к работе Но вы же не видели толком Ленинграда! Просто нечестно с моей стороны. А, была – не была, летим, Саша! В наш век нужно летать в прямом и переносном смысле...
И покатилось, как в кино – эпизод за эпизодом... Я купил на Невском авиабилеты. Стоя в недлинной очереди, открыл Валерии паспорт и полюбовался милым тонким личиком на фотографии. Прочел, что Валерия Борисовна Багрова, русская, родилась в 1924-м году в городе Ленинграде, что в 1949 года она вышла замуж за Хоперского Петра Львовича, а в 1958 году этот брак был расторгнут... Потом я доехал на троллейбусе до фирмы магнитчиков. На территорию входить не стал. Лидия Степановна вынесла бумаги в бюро пропусков и хорошо, совсем по-свойски, мне улыбнулась. Я подписал документы и уложил свой экземпляр в специально купленную на Невском папочку. Мысленно показал язык Стаднюку: "Вот так-то, нас не пугают и такие пороги, Георгий Иванович!"
"Я сошел у мечети и облегченно зашагал по тротуару, помахивая своей драгоценной папочкой, в которой обреталось теперь многолетнее благоденствие разлюбезного "Эллинга". И обнаружил вдруг, что образ великого города, возникший в моем представлении сегодня утром, странно сливается с образом тоненькой синеглазой женщины, что город этот прекрасен не потому лишь, что обладает неповторимыми ансамблями, а потому что здесь живет она и видит их... "Глупость какая, – чуть не расхохотался я. – Влюбляюсь я, что ли? Она же мне в матери годится!" Но сопоставив даты рождений, обнаружил, что это была бы уж очень юная тринадцатилетняя мама, и обрадовался этому, будто бы сами по себе эти тринадцать лет ровным счетом ничего не значили.Она открыла дверь уже не домашняя, а одетая строго и немножко парадно. На ней был серо-голубой костюмчик "в облипочку" с узким собольим воротничком, подчеркивающим бархатную нежность шеи и нежно льнущим к ней. Глаза светились молодо и радостно. Сказала:– Программа сейчас такая: поужинаем на Невском, потом идем в филармонию. Сегодня Мравинский дает в честь моего московского гостя 5-ю симфонию Чайковского и его же симфоническую поэму "Франческа да Римини".Я вымылся под душем в огромной ванной комнате этой таинственной и необъятной коммунальной квартиры. Надел свежую рубашку и новый галстук... Вышли на вечереющую улицу, и Валера взяла меня под руку, чуточку на ней повисая. Это странно и радостно волновало меня.К филармонии пришли с небольшим опозданием. В кассе билетов не было, мои старания "выхватить билетик с рук" тоже успехом не увенчались. Загадочно усмехнувшись, Валера кивнула мне: "Пойдем!" и решительным шагом пошла через фойе. Немного томно обратилась к контролерше:
– Евгений Александрович обо мне не спрашивал? – и кивнула через плечо в мою сторону. – Аспирант Величко идет со мной.
По лестнице она шла впереди, я видел, как твердо она ставит ногу, обутую в узкую туфельку на немыслимо тонкой шпильке, и как красиво напрягается в разрезе юбки ее нога. За поворотом я спросил наивно:
– Вы знакомы с Мравинским?!– Ни боже мой, – рассмеялась Валера.– А если бы не поверила?
– Не пустила бы и только. Но честное пионерское вам даю, Саша, этим приемом я пользуюсь только в безвыходных ситуациях. Не подумайте обо мне слишком уж плохо. Ваше осуждение меня бы ранило.
Мы прошли на хоры и нашли два свободных места рядышком. Симфония уже шла, перекатываясь и замирая. Будто бы по чеховской степи, раздольно богатырской, тянулся тот с детства памятный обоз, с которым мальчик Егорушка ехал навстречу тревожной своей судьбе, всматриваясь в жизнь природы и людей... Или же это я сам, белявень-кий хлопчик Сашко, выпасая за терриконами Благовещенки стадо,
жадно смотрел с земли в небеса, где громоздились и мощнели, наливаясь темной и гневной силой, облака, чтобы слиться в грозовую тучу, сверкнуть молнией и раскатиться громами, как этот барабан в оркестре... В перерыве Валера сказала: