Звездное вещество

Черненко Евгений Иванович

– Дурачок ты, дурачок, – говорила она полушепотом, – пойми меня и не сердись. Конечно, я многое переступаю, ты вправе меня уп­рекнуть... Филармония, ларец, наконец – эта шпилька, "засевшая" в щели. Вот прет из меня озорство, ничего с собой поделать не могу! Но есть в жизни такие моменты, Сашок, когда за черту заступать нельзя. Строгая граница... Я не хочу отбирать тебя, такого ясного и чистого, у одной чудесной девушки. Ты встретишь ее, непременно встретишь, и сейчас она спит где-то и не знает, что ты готов ее предать. Твой удел -преданность, а не предательство, я чувствую в тебе это...

Во мне все яростно протестовало против такой "философии". Сама же сказала, что любит.

– Нет и не будет у меня больше никого, – бубнил я. – Я тебя люб­лю и всегда буду любить, ты не подозреваешь, какой я постоянный.

Что же еще потом было?.. Утром в воскресенье отвезли рукопись в Сокольники на квартиру к пожилой женщине – редактору издатель­ства. Долго гуляли по парку. Купили Валере билет на вечерний авиа­рейс. Был еще "прощальный бал" в ресторане "Метрополь". Играл джаз, мы танцевали у фонтана... Были неожиданные Валерины слезы. В танце она льнула ко мне, будто бы это и не она оттолкнула меня но­чью. Было еще одно прощание – в аэропорту Шереметьево. Тогда про­вожающих допускали чуть ли не к самому трапу самолета. Мы стояли в сторонке от толпы, и Валера, гладя погон моего плаща, говорила, что верит в мою талантливость, что я многое в жизни должен и,

скорее всего, смогу совершить. Пусть только там, в этом своем далеком, ми­лый Саша не станет с насмешкой вспоминать одну моложавую ста­рушку, которая рядом с ним на одну неделю ощутила себя девочкой.– Прощай, милый Керубино, – улыбнулась она и пошла к самоле­ту.И был взлет "ТУ-104". круто вверх унесшего Валеру к яркому диску луны, сиявшей над взлетной полосой... Желто-красный автобус "ЗИС", увозивший меня к Москве, дребезжал и надсадно ревел и, каза­лось, готов был, повинуясь моей тоске и любви, оторваться от шоссе и помчаться вдогонку за "ТУ-104".Утром в понедельник я шел на работу, помахивая драгоценной ленинградской папочкой – этакий деловой и подтянутый сотрудник славной лаборатории Георгия Ивановича Стаднюка, с блеском вы­полнивший свою нелегкую миссию.Была потом долгая и прекрасная золотая осень. На меня на­валилась подготовка ОКР "Эллинг" к Госкомиссии. Предварительные испытания, кипы чертежей и технологической докумен­тации – все это требовало моего неусыпного внимания и постоян­ных усилий. Тянуло в Ленинград, но вырваться было невозможно. Однажды я позвонил ей. "Можно я приеду?" – "Нет". – "Почему нет?" – "Все потому же". Я понимал односложность ее ответов. Она говорила из мрачного коридора с высокими, как в замке, по­толками, где шмыгали любопытные соседки мимо телефона, ви­сящего на самом людном перекрестке необъятной квартиры... Но мне казалось, что и Валера ожидает перемены в жизни, что мы вот-вот бросимся друг к другу, превозмогая барьер, разделяющий нас... "Просто фантастика какая-то, – думал я, выходя из кабинки междугородного телефона. – Рэй Бредбери, ей-богу! Мы с нею в разных временных сериях, разделенные промежутком в эти три­надцать непреодолимых лет. Ей тоже двадцать пять, но она в сво­ем 1949-м и отвечает мне своими скупыми "да" и "нет", потому что выходит замуж за Петра Хоперского и никак не решится ему отказать..."В Ленинград я попал 31-го декабря.С утра я намеривался еще поработать над проектом технических условий. Сидел, однако же, за своим рабочим столом и смотрел в окно. За забором НИИ, за редколесьем бывшего когда-то здесь соснового бора была видна заснеженная река, где рядом со старым деревянным мостом начали строить новый, железобетонный, ведущий прямо от нашей проходной к станции электрички на том берегу. Хорошо, хоть быки-опоры догадались поставить летом. За окном кружил и кружил невесомый снег, и лезла в голову туристская песня, будто бы для меня сочиненная Городницким: "Над Петроградской твоей стороной вьется вечерний снежок, вспыхнет в ресницах звездой озорной, ляжет пушин­кой у ног..."И так просто оказалось вдруг – подняться с места, запереть в сейфе секретные документы и перенестись на Петроградскую сторону. В девять вечера я уже троекратно нажимал кнопку звонка на высокой двери, покрытой вековыми наслоениями плохой краски. Она открыла дверь и побледнела. Я бросился к ней, опасаясь ее падения. Потом она ввела меня в комнату с плюшевым тигром на диване, и я услышал, не веря:– Мы снова сошлись с Петром Львовичем в одну семью. Когда-то ведь столько хорошего у нас было. В конце концов, это я виновата в нашем разводе с моей-то взбалмошностью. Оставайтесь у нас, Саша, вместе Новый год встретим.Новый 6-й год я встретил в воздухе где-то над верховьями Волги вместе с пассажирами рейсового "ТУ-104" и его экипажем. Не было такой невыносимой боли, как три года назад. Однажды перенесенная болезнь дала неплохой иммунитет. Было лишь опустошение и тоска...И Госкомиссия по приемке ОКР "Эллинг", начавшая работу с первых чисел января, приготовила для меня свое лечение. Испыта­ния, испытания, испытания... Протоколы... Нервотрепка при не­больших, но досадных срывах. Поиски приемлемых для нас и для заказчика способов выйти из затруднений. А в общем-то я мог гор­диться: "Эллинг" вставал в строй. Но пока не будет прибор освоен заводом, придется выпускать его в лабораторном производстве и не в таких уж малых количествах. Виделись мне мрачноватые бли­жайшие перспективы – года два "клепать" поставки. Но не это бы­ло причиной ежевечерней тоски. Тоски, заставлявшей иной раз по­калякать с Сократом за поздним одиноким чаем на кухне.Одетый в маловатую для него старую ушанку, он неотразимо на­поминал колхозного бригадира."Как дальше жить, Сократ Сократыч?" – спрашивал я с тоской."Познавай, познавай себя, парень! Другого тебе просто не оста­ется, – бурчал философ. – На недавнем примере ты еще ни в чем не убе­дился?""Однако же вы с Клавдией Семеновной – душа в душу. А, Сокра­тыч?""Что и говорить, у нас разрыв во времени аж две с лишним тыся­чи лет. Просто я мужик неплохой"."Брось, Сократыч, не лукавь. У Клавы муж – пьяница и колотит её иной раз до синяков. Тебя она ценит за душевность, а не за тысяче­летний твой опыт!.. Не кажется ли тебе, мудрец, что вообще не дано человеку познать себя в одиночестве? Все равно, что за волосы себя от земли оторвать. Потому и ищет каждый из нас милого своего друга, самого лучшего и самого чистого человека, чтобы отразиться в нем, как в зеркале, и только из этого извлечь о себе почти полную прав­ду...""Напрасно ты с Галей расстался, парень. Крепкая добрая жена в жизни много значит. Тылы нужно иметь надежные. Особенно, если ты и дальше намерен так вкалывать на работе. Возьмешься за новую ОКР?""Не знаю. Придется заниматься внедрением "Эллинга" на заво­де"."Мой тебе совет, ставь себе новую задачу выше сегодняшней. Только так и можно познать, чего ты стоишь! Будет в жизни счастье или нет, это уж как тебе повезет. А высокий профессионализм – непре­менное условие, чтобы совесть не казнила"....В конце марта зацепило меня что-то ошеломительно мимо­летное. Я услышал Секундомер Судьбы, иначе и не назовешь. Про­снулся среди ночи и услышал... Перекрывая дыхание спящих ребят, в тишине отчетливо звучали секунды. Ясно слышалось: тик-так, тик-так. Что за черт? Галлюцинация, что ли? В квартире нет бу­дильника, ручные часы так не могут стучать. И возник образ руки, держащей секундомер. Палец на кнопке, готовый прервать отсчет секунд твоей жизни. Дошло, наконец: "Это же капель! Каплет с карниза на наш балкон... Настоящие водяные часы-клепсидра..." Мимолетность пронеслась, острив лежать с колотящимся сердцем. Принялся вычислять число секунд, уже отсчитанных тем секундо­мером. Их оказалось совсем немного, что-то около миллиарда. А сколько еще осталось? Миллиарда полтора или два, если повезет. Но как же быстро они уходят, отмеряемые этой мартовской капе­лью. Как стремительно иссякает их скромный запас. Берет ото­ропь – что такое твоя жизнь? С какой самоотверженностью и отва­гой твое неотдыхающее сердце отстукивает свои удары! Что надо делать, чтобы все это было не впустую? И как быть с этой зияющей пустотой в груди?..До встречи с Женей Снежиной оставалось каких-нибудь два ме­сяца... Знаешь что, папочка, я всерьез ревную. За маму обидно... Инте­ресно, а у нее был кто-нибудь до встречи с тобой? Тебе она что-нибудь про это рассказывала?

– Разумеется. У нас не было друг от друга никаких тайн. В то

ле­то, когда я пл а вал по Хамсаре, Женька была серьезно увлечена одним ас­пирантом-физиком. Звали его Стае. У него был мотоцикл "Ява", на­дежное будущее и прочное настоящее, обеспеченное выс о ким постом родителя в нашем, как говаривал Стаднюк, рабоче-крестьянском госу­дарстве. – Господи, и с этой стороны все делалось так, чтобы нам с Маш­кой никогда не родиться. Спасибочки же вам!

– Да, представь себе. Стае ее уже и с родителями познакомил. Де­ло шло уверенно к свадьбе, как я понимаю. Женя была влюблена и носилась со своим Стасом на "Яве " по всему Подмосковью.

– Что же нас спасло? – Вышло так. Стас привез Женю на пикник с ночевкой. Собрались его приятели, все н о менклатурные наследники, все с мотоциклами или на машинах. И оказалась там некая Лариса. Женя так поняла, что эта Ла­риса в свое время дала Стасу полную о т ставку. И вот теперь Стае сво­ей красавицей Женей перед Ларисой козырял. Они только к лагерю пи к ни­ка подъехали. Женя на себе ее взгляд поймала, па Стаса глянула и сразу все поняла. Так Стае ею ловко Ларису эту казнит, что та аж корчит­ ся... Как ты думаешь, могла наша Женя такое снести и простить? Об­рубила все это одним махом! – Молодец мамочка! А каким образом?

– Она умела это делать хладнокровно. Спросила у Стаса: "Заметил прелестную церквуху у поворота с шоссе на проселок? Отвези меня сейчас туда" . – "Зачем?" – "Хочу сфотографировать на слайд в вечернем освещении". Приехали к церкви. Женя споко й ненько так шлем расстегнула, Стасу его отдала и зашагала к автобусной остановке. Он принялся хв а тать ее за плечи, чуть не на колени становился, прощения просил. "Видишь милиционера у остановки?" – спросила Женя: "Считаю до трех и закричу и скажу, что впервые тебя вижу. Раз... два... " Стас, наконец, развернулся и укатил навсегда.

– А ты маме свою историю с Валерией рассказывал? Как она отне­слась ко всему этому?

– Восхитилась: "Какие, оказывается, прекрасные женщины тебя любили!"

Глава 5. РАЙ ПО ИМЕНИ БУРЕДАН

У Александра Грина в "Бегущей по волнам" есть пронзительные слова о власти Несбывшегося над человеческой душой. Весной 62-го мое Несбывшееся выжигало до дна мою душу, как подземный огонь в торфяниках в сухое лето. Снаружи не видно никакого огня, никакой беды. Ходит себе здоровенный парень. Встречные девушки смотрят на него в общем-то не без интереса, а его сжигает тоска по тому, что не сбылось и не могло сбыться... На двадцать пятом году жизни я серьез­но думал уже, что для меня все кончено, жизнь исчерпала свое очаро­вание. Впереди череда разработок вроде "Эллинга" – каторжный по сути своей труд, а для души лишь походы, "края далекие, хребты высо­кие", чью красоту до этого видели только тоскливые глаза многочис­ленных зэков.

А была уже середина мая, зацветала черемуха, и соловьи залетали ночью на березу под окнами нашего квартирного общежития. В один из майских уик-эндов я ввязался в байдарочный поход по реке Наре, проводимый секцией водников Московского турклуба. Пять байда­рок – четыре трехместных "Луча" и двухместная надувная "Саламандра" человек на двадцать народу. Только жребий мог расса­дить эту компанию, оставив за бортом неудачников. Жребий тянули из каскетки инструктора. Я развернул свою бумажку – "Саламандра" И тут она подошла ко мне, та очень красивая девушка, на которую я бо­ялся смотреть, чтобы не влюбиться и не добавить к своему "торфяному пожару" еще огонька.

– Я тоже "Саламандра" – сказала, улыбаясь. – Значит, вы мой ка­питан. Будем знакомиться?

На меня глядели карие яркие глаза с чудесным татарским разрезом. Руку тонкую узкую мне протянула: "Женя Снежина..." От этих ее "и" и "ж" и холодом и нежностью на меня потянуло... Тогда в ходу была шуточка "Альпинизм – школа мужества, туризм – школа замуже­ства", и на свадьбах туристов-водников обязательно обыгрывался тост, мол, теперь вы отправляетесь в плавание по бурной порожистой реке по имени Жизнь в байдарке с названием "Любовь". Знакомясь, мы и не подозревали еще, что садимся именно в такую байдарку и что вытащили из каскетки не бумажки, а судьбу. В электричке мы сидели друг против друга, и я по-прежнему страшился задерживаться взгля­дом на Женином лице...Поплыли. "Саламандра" оказалась очень ходкой, гребнешь раза три, и перегруженные "Лучи" сразу остаются за кормой. Нам кричали: "Эй, на "Саламандре", не зарывайтесь!" Мы и не заметили, как ушли далеко вперед. И тут приключение – Том Сойер с Гекльберри Финном всех своих дохлых кошек отдали бы за такое! Полноводная Нара вдруг на глазах начала мелеть. Еще десяток минут– и мы на дне илистого речного русла. Пришлось вылезать и проводить байдарку по жалкому ручейку между камней и коряг.

– Что за чудеса? – удивилась моя спутница. – Не могу предста­вить, куда подевалась река.– Все очень просто. Женя, – объяснил я. – В верховьях Нары есть водохранилище, наверное, там перекрыли сток. Придется загорать. Дотащим только байдарку вон до того места, где елки на скале стоят.

Есть в среднем течении Нары небольшое ущельице со скальными бортами. В каменном ложе речки там оказался омут, глубокий и чис­тый от родников. Мы искупались и загорали, лежа на горячих камен­ных плитах. Сверкало в омуте низкое солнце. О чем говорили? Разуме­ется, о походах. Я воспевал свои Саяны и Хамсару, Женя была уверена, что Карелия, где она побывала прошлым летом, ничуть не хуже.

– Куда пойдете этим летом, Женя?

– Не знаю. Моя прошлогодняя группа тоже собирается в Саяны. По меня не берут, нет вакансий. Все там занято женами, а я вот ничья не жена.

Наконец "Лучи" показались из-за поворота в речном русле. Мы кинулись им помогать. Оказывается, нас уже считали погибшими, и экспедиция эта настойчиво шла вперед только ради того, чтобы найти и предать земле наши останки... О, этот натужный юмор случайных туристских компаний! А еще дребезжащая гитара и песни у костра до полуночи... И вот все уже угомонились и полезли в палатки. И только экипаж "Саламандры" почему-то остался у догорающего костра. Ста­ло видно в нашем омуте отраженное звездное небо – непривычный, зеркально опрокинутый Стрелец. Я показал его Жене.