Английские письма или история кавалера Грандисона
Шрифт:
ГЕНРІЕТТУ БИРОНЪ.
ПИСЬМО ІV.
Лондонъ, 24 Генваря.
Мы пріхали въ городъ; ничто не недоставало къ удовольствію нашему въ сей поздк. Ты легко вообразить себ можешь, что Г. Гревиль и Г. Фенвичъ при первой нашей остановк намъ представились. Они постарались для насъ изготовить обдъ; но они сами отдадутъ теб отчетъ въ своихъ намреніяхъ.
Оба они возобновили свои угрозы, что будутъ слдовать за мною въ Лондонъ, если я тамъ проживу доле мсяца; но я съ лишкомъ далеко уже простираю свою благосклонность. Ты
Г. Фенвичъ сыскавъ случай поговорить со мною на един нсколько минутъ, заклиналъ меня, чтобъ я его любила. Г. Гревиль съ столь же усильными прозьбами понуждалъ меня объявить ему, что я его ненавижу; такое объявленіе, говоритъ онъ, составляетъ все, чего онъ теперь ни желаетъ. Весьма странно, присовокупилъ онъ, что не можетъ отъ меня получить ни любви, ни ненависти; ето чудное дло. Я съ обыкновенною своею вольностію обратила его жалобы въ шутку, и отвчала ему, что еслибъ я и могла кого ненавидть; но онъ такой человкъ у коего бы мене недоумвалась я въ семъ случа обязать. Онъ весьма меня за то благодарилъ.
Сія два господчика хотятъ, кажется, провожать насъ дале, но какъ они никогда пути своего не оставляютъ, то захотлибъ хать и до самаго Лондона, а тамъ мало по малу приставалибъ они къ намъ и во все время, которое я тамъ прожить намрена. Входя въ коляску я весьма важнымъ видомъ просила ихъ насъ оставить. Фенвичъ … другъ мой… сказалъ Гревиль, надобно воротиться назадъ. Миссъ Биронъ показываетъ свой важной видъ, важность на ея лиц довольно ясно выражаетъ намъ ея волю. Они весьма почтительно со мною простились, однако я ихъ благодарила за учтивость, что они на прозд нашемъ намъ представили свои услуги, а особливо за ту милость, что насъ оставили. А особливо, повторилъ Гревиль: ахъ сударыня, чегобъ вамъ стоило пощадить насъ отъ сей жестокости, пойдемъ, Фенвичъ, сказалъ онъ другому, удалимся; соединимся еще на нкое время, дабы нсколько насладиться теперешнимъ удовольствіемъ, а потомъ повсимся.
Должно было прохать намъ, какъ теб не безъизвстно, мимо воротъ парка Г. Орма, онъ и самъ тамъ стоялъ у большой дороги; я не прежде его примтила, какъ весьма уже близко къ нему подъхали; онъ поклонился намъ даже до земли съ такимъ печальнымъ видомъ, что меня тронулъ. Бдной Г. Ормъ! я желалабъ хотя одно слово сказать ему мимоздомъ, но лошади весьма скоро бжали! за чемъ он такъ скоро бжали? однако я подняла свою руку и высунула сколько могла голову изъ коляски, чтобъ съ нимъ поздороваться. О Миссъ Биронъ, вскричала при семъ Гжа. Ревсъ! Г. Ормъ? конечно есть тотъ щастливой смертный… Я отвчала, что еслибъ ея догадка была справедлива, то не оказалабъ я того усердія, кое она примтила; но мн кажется, что я весьма была бы рада, когдабъ однажды могла сказать, простите Г. Ормъ; ибо Г. Ормъ весьма хорошій человкъ. Сердце мое чувствовало еще нжность при прощаніи съ дражайшею нашею фамиліею меня обнимавшуію; а ты знаешь, моя дорогая, что и слабое впечатлніе въ такомъ состояніи весьма легко дйствуетъ.
Домъ Г. и гжи. Ревсъ соотвтствуетъ ихъ имнію, т. е. онъ очень хорошъ и съ лучшимъ вкусомъ убранъ. Гжа. Ревсъ, зная что я страстно люблю писать, и что много писемъ отъ меня ожидаютъ, велла мн наготовитъ довольно бумаги, перьевъ и чернилъ; она мн охотно позволила немедлнно занять свои покои, дабы повиноваться моимъ друзьямъ, кои, какъ ты знаешь, приказали мн увдомлять ихъ о себ съ самаго нашего сюда прізда и къ теб обыкновенно надписывать мои письма. Но что могу я теб въ столь короткое время написать? Мои покои чрезвычайно хороши; не большое собраніе самыхъ отборныхъ книгъ, составляетъ въ немъ самое лучшее для меня украшеніе, выключая однако мои перья и чернила, коимъ я ничего предпочесть не должна, потому что помощію ихъ надлежитъ мн приноситъ нкое увеселеніе въ замокъ Сельби своими разсказами, кои въ ономъ привыкли сносить съ толикимъ снизхожденіемъ.
Я прошу у васъ благословенія, моя дражайшая и почтенная бабушка, также и у васъ моя любезная тетушка Сельби и мой дражайшій и почтенный дядюшка, коего мое отсудствиіе лишитъ можетъ быть удовольствія пріятнымъ образомъ утомлять свою Генріетту, но я не думаю чтобъ въ отдаленіи своемъ вовсе отдлалась отъ сихъ нападковъ.
А ты, дорогая Люция, люби меня столько, сколько я стараться буду заслуживать твоей нжности, и не оставляй меня въ неизвстности о состояніи дорогой нашей Нанси. Сердце мое о ней кровію обливается; я бы почла себя вовсе неизвинительною, еслибъ пріхавъ въ городъ на три мсяца, не повторила ей изустно увренія моего дружества и того нжнаго участія, кое я въ здравіи ея пріемлю. Какое новое достоинство пріобртаетъ она изъ моего терпнія! Коль драгою становится она мн по своимъ страданіямъ! Если я когда либо впаду въ скорбь; то подай мн Боже толь же сладостное и добродтельное на тебя въ самыхъ тяжкихъ искушеніяхъ упованіе!
Пребываю дражайшая моя сестрица,
искренняя твоя.
Генріетта Биронъ
ПИСЬМО V.
25 Генваря.
Ты много меня обрадовала, моя дорогая, извстя, что новые ваши врачи подаютъ надежду къ выздоровленію нашей любезной Нанси; да услышаны 6удутъ молитвы наши!
Мн три дла наказывали при моемъ отъзд, первое, чтобъ писала часто, очень часто, повторено было мн. Такой приказъ не былъ нуженъ; сердце мое теб предано, и щастливыя извстія, кои ты мн подаешь о всемъ томъ что ниесть дражайшаго для меня въ свт, приносятъ мн сладостную утху; второе, чтобъ наименовать теб тхъ особъ, съ коими опредлено мн жить въ семъ великомъ город, и описать ихъ свойства; третіе, чтобъ извщать тебя съ самаго начала о всхъ попеченіяхъ, всхъ ласкательствахъ даже и о самыхъ нмыхъ засвидтельствованіяхъ отличія, вотъ настоящія выраженія моей тетушки, кои могутъ отнестись къ той молодой особ, которую мы толь нжнымъ дружествомъ удостоиваемъ. Помнишь ли ты, какъ отвчалъ мой дядя на послднюю изъ сихъ страстей? я повторю его слова, дабы ему показать, что его добрые совты не будутъ забыты.
Суетность пола, говорилъ онъ въ собраніи, не допуститъ, чтобъ отъ нашей Генріетты что нибудь такое выдти могло. Женщины, продолжалъ онъ, съ такою вольностію во всхъ частяхъ города въ публику показываются, что тамъ больше стараются видть новыя лица, нежели съ удовольствіемъ смотрть на пригожія, коимъ по привычк мене уже удивляются. Генріетта на щекахъ своихъ при нжной младости являетъ честную простоту, могущую привлечь на нее вниманіе, какое обыкновенно къ новоприбывшей особ имютъ. Но для чего вперять въ нее мысли о побдахъ и любовныхъ длахъ? Женщины, прибавилъ мой дядя, показываются въ публичныхъ собраніяхъ по рядамъ и по порядку, словно какъ на рынк. А изъ того, что трое или четверо сумозбродокъ нашего узда кажется имютъ о ней какіе-то замыслы, такъ какъ купцы, кои другъ предъ другомъ превышаютъ цну въ продажахъ; вы заключить можете, что въ Лондон не будетъ она вызжать изъ воротъ, не видя пріумноженія числа своихъ почитателей.
И такъ мой дядюшка не полагался на мои мысли, и не думалъ, чтобъ я могла пребыть въ томъ род жизни, которой по снизсхожденію прочихъ моихъ друзей я провождала. Правда, моя дорогая Люція, что нашъ полъ чрезвычайно склоненъ считать себя ласкаемымъ по усматриваему удивленію отъ другого; но я всегда старалась преодолвать сію безразсудную гордость слдующими разсужденіями: Ласкательство есть общій порокъ мущинъ. Они не для иннаго чего ищутъ насъ возвышать, какъ для того, чтобъ низринуть насъ въ уничиженіе, и самимъ возвыситься на развалинахъ той гордости, кою въ насъ находятъ, и кою имютъ искуство намъ внушать. А какъ смиреніе паче всего въ инныхъ положеніяхъ похвально бываетъ; то и приноситъ самую большую честь тмъ женщинамъ, кои наиболе ласкательству были подвержены. Та, которая надымается похвалами мущинъ, касательно личныхъ выгодъ, кои они въ ней по видимому предполагаютъ, споспшествуетъ ихъ намреніямъ, и кажется познаетъ, что главнйшею своею славою обязана ихъ удивленію; а симъ столько себя унижаетъ, сколько ихъ возноситъ. Не одарены ли женщины душею способною пріобртать вышшія совершенства! Для чего же боле стараются он украшать телсныя свои дарованія? Нжная младость не долговременна; для чегобъ не стремиться намъ къ тмъ благамъ, коихъ обладаніе приносилобъ достоинство нашей старости? Мы вс былибъ столь же благоразумны и почтенны, какъ моя бабушка. Она будетъ намъ примромъ, моя дорогая. Какую женщину столько любятъ и уважаютъ молодые и старые, какъ мою бабушку Шерлей?