Белокурая гейша
Шрифт:
– Что вы имеете в виду?
– Он не понимает, что мир гейш очень сложен и эротичен, - пояснила Симойё, тщательно выбирая слова и энергично обмахиваясь веером.
– В текучем мире не секс и не чувственное удовольствие под запретом, а только любовь.
– Но вы же влюбились.
– И заплатила за это свою цену. Именно поэтому я и надеялась, что девочка, которая является настолько близкой мне, что я считаю ее дочерью, не уподобится мне в глупости.
Я посмотрела ей в глаза. Симойё обладала чувствительной душой, а сердце ее познало много
– Верно, что я нарушила правила, окасан, но я не сожалею, что отдала тело и душу этому мужчине.
– Сев прямее и гордо расправив плечи, выставив при этом груди вперед, я решительно сказала: - Я не сделала ничего дурного, потому что не я выбрала барона Тонда-сама для продажи своей весны.
– Но ты отдалась другому мужчине без оплаты…
– Это не так. Мою любовь нельзя купить.
– Варвару!
– Это барон Тонда-сама варвар, со своими угрозами и приказами. Я не могу исполнить вашу волю. Не могу.
– Ты должна, Кэтлин-сан, - молвила Симойё низким внушительным голосом.
– От этого зависит твоя жизнь.
– С резким щелчком она закрыла веер, подчеркивая значимость своих слов.
Я прищурилась:
– Что?
– Ты должна внимательно меня выслушать, Кэтлин-сан, пока я закончу гримировать твое лицо. Я поклялась никогда не рассказывать тебе эту историю, но, боюсь, если я этого не сделаю, принц отомстит нам.
Я села на пятки, вся обратившись в слух, а окасан принялась пуховкой аккуратно наносить пудру мне на кожу. Рисуя красным карандашом линии бровей, а потом черным - стрелки вокруг глаз, Симойё посвятила меня в то, что произошло в ночь, когда отец привез меня в Чайный дом Оглядывающегося дерева. Как люди принца разыскивали меня, дочь Эдварда Маллори, а если бы нашли, то предали бы смерти, заставив отца смотреть, как я корчусь в предсмертных муках.
Теперь, когда Симойё раскрыла мне секрет, который не осмеливался сообщить отец, на меня нахлынул новый шквал эмоций. Я не могла пошевелиться и чувствовала себя так, будто мне снова пятнадцать лет и меня переполняют печаль и понимание. Моя жизнь была в опасности и тогда, и теперь.
Лицо мое будто застыло, когда Марико приготовила краску для губ, разведя в теплой воде палочку цвета пиона с добавлением сахара для придания блеска. После чего окасан нанесла красную краску мне на нижнюю губу и присыпала сверху золотой пудрой. Губы у меня были полными, поэтому было особенно важно зрительно их уменьшить, так как это считалось наиболее привлекательным.
Нижняя губа у меня дрожала, напоминая лепесток, трепещущий на холодном ветру прошлого, застигнувшем меня врасплох. Теперь, осознав, какую опасность я навлекла на обитателей Чайного дома Оглядывающегося дерева, разгневав барона, я чувствовала себя неблагодарным ребенком. На сердце тяжелым бременем лежала вина.
Я сделала глубокий вдох.
– Я исполню свой долг сегодня вечером, окасан, как вы и хотите, - с поклоном произнесла я.
Симойё кивнула и надела
Однако дыхание мое участилось при виде кимоно, которое мне предстояло надеть, таким оно было красивым и чувственным. Сначала я облачилась в нижнее кимоно, сотканное из шелка телесного цвета и расшитое серебристыми волнами, поверх него надела еще одно прозрачное кимоно с черной лодкой на белом фоне.
Два этих предмета одежды, надетые один поверх другого, создавали иллюзию пейзажа, вырисовывающегося на моем обнаженном теле.
Пояс мой был изготовлен из жесткого зеленого шелка с бело-красными розами и серебристо-золотыми нитями, прошитыми поверх них. Симойё расправила кусочек розового шелка, заправленного внутрь моего пояса спереди, затем обвила мою талию золоченым шнуром, который прихватила тяжелым золотым зажимом в виде цветка лотоса - то был подарок барона. Он также преподнес мне шпильки с вырезанными из слоновой кости головками и несколько желтовато-белых бриллиантовых нитей для волос. В качестве меры предосторожности я спрятала свой серебряный кинжал в складки пояса.
Симойё притворилась, что не заметила, когда я заправила за воротник красную ленту, которая должна была сообщить барону, что я девственница. Майко меняет шейную ленту с красной на белую только после того, как лишится невинности. Я улыбнулась, невзирая на опасность своего положения. Рид уже занимался со мной любовью, или, как сказала бы Марико, оборвал лепестки моей принцессы цветов. Но это не изменило моего отношения к нему. Хотя разум мой был отяжелен страхом за будущее и болью настоящего, я знала, что гайджин является самым благородным и честным мужчиной, который попытался сделать для окасан то, чего не могут даже боги. За это я пообещала ему то, чего никогда не получит ни один другой мужчина, - мое сердце.
Суетясь и волнуясь, точно беспокойный кавалер, окасан одергивала и оглаживала мое кимоно и все поправляла тяжелый пояс, пока не добилась, чтобы оба его перекрещивающихся конца свисали до пола в идеальной симметрии. Мое многослойное кимоно производило при ходьбе чарующий эффект, и лодка, изображенная в нижней его части, колыхалась на волнах, ударяясь носом о…
– Мои светлые лобковые волосы!
– вскричала я, глядя вниз и понимая, что причинное место выдаст меня.
– Нужно покрасить их в черный цвет, - сказала Симойё, стирая следы моей потерянной девственности бумажными салфетками, а потом с помощью кисти тщательно нанося черную, как полночь, краску на мои вьющиеся волосы на лобке.
– Думаете, это сработает?
– нервно поинтересовалась я.
– Даже в тусклом свете будет нелегко дурачить барона, заставив его поверить, что он погружает пальцы в лунный грот японской майко, а не белокурой гайджин, - произнесла Симойё.
– Я очень опасаюсь за всех нас, если твой секрет будет раскрыт.