Белокурая гейша
Шрифт:
На первом этаже не было ни души. В других чайных домах его всегда провожали на второй этаж смотреть девушек.
Памятуя об этом, Рид стал подниматься по крутой лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки, надеясь лишь, что самурай еще долго не придет в себя после полученного удара в челюсть. Оказавшись почти на самом верху, Рид почувствовал древесный пряный аромат. Благовония. Внезапно все ночи поисков по чайным домам, карабканье по лестницам черного хода, чтобы попасть в крохотные комнатки и всмотреться в маленькие круглые лица девушек, которые в поклоне касаются лбом татами, окупились.
Воскурение
Поднявшись на верхнюю площадку, Рид оказался в начале длинного темного коридора. Он сделал несколько крадущихся шагов, прислушиваясь и тяжело дыша, надеясь отыскать Кэтлин в первой комнате. Но это было маловероятно, и ему было об этом отлично известно. В некоторых комнатах за закрытыми бумажными дверями раздавалось хихиканье, в других - громкое пение. Где-то в чайном доме кто-то играл на бамбуковой флейте. Перед Ридом простирались одна, две, три комнаты, все скрытые дверями из толстой рисовой бумаги.
Рид колебался. Одно неверное движение - и он навсегда потеряет Кэтлин.
За одной бумажной ширмой он заметил силуэт женщины, который внезапно исчез. За следующей ширмой также виднелся стройный женский силуэт, сменившийся двумя мужскими. Все ширмы казались живыми благодаря находящимся в комнатах людям, то приближающимся к ним, то удаляющимся.
Какая из дверей вела в комнату, где он найдет Кэтлин?
Какая дверь?
Глава 16
Я никогда не думала о том, чтобы смотреть на дефлорацию своей сестры-гейши, хотя и знала, что секс приносит наслаждение даже тем, кто наблюдает.
Вместо этого я прислушивалась.
Чувственные приглушенные звуки юного голоса Марико срывались с ее малиновых губ гортанным стоном. Слышалось чувственное журчание горячих любовных соков, струящихся из ее фонтана. За гранью наслаждения гладкие длинные пальцы барона, не слишком жесткие и не слишком мягкие, касались ее, проникали, двигаясь в идеальном ритме.
Я продолжала слушать, как барон проталкивает в маленькую майко свои липкие, смазанные яйцом пальцы, двигает ими, проворачивает.
Я стояла за ширмой, утирая пот с лица рукавом своего прозрачного кимоно. Пульс мой участился, а между лопатками воцарился мертвенный холод.
Расстроенная происходящим на футоне, я напоминала себе, что это я должна быть на месте Марико, изгибая спину, точно гусеница, в то время как барон раздвигает мои половые губы. Я представила, как он тщательно исследует шелковистую поверхность лона девушки, волнообразно двигая пальцами и проникая все глубже, заставляя трепетать ее тело.
А на седьмую ночь барон прорвет ее девственную плеву и выпустит бабочку в новый мир. Мир, наполненный бесконечными волнами наслаждения и глубокими вздохами, когда бабочка обнимает своими крыльями его пенис и…
Нет!
Я сорвала шнур с талии и стала наматывать его виток за витком на руку, стараясь не сорваться, хотя мне очень хотелось это сделать. Верно, я не могла изменить того, что происходило этой ночью и следующей. Такова была воля богов.
Но на седьмую ночь я не разрешу моей сестре-гейше подвергаться пыткам со стороны этого сумасшедшего, раздвигающего ее ноги и проникающего в нее своим пенисом, раскачиваясь и извиваясь, точно угорь. Я не стану смотреть, как он продвигается все глубже, а потом как пиявка сосет ее лоно.
Жар моих мыслей разворошил угли гнева, кожа моя покрылась холодным потом. Я больше не могла выносить пытки не видеть происходящего, поэтому подняла бумажную шторку, скрывающую смотровое отверстие - ни одна ширма не обходилась без него в этом подсматривающем и выведывающем мире, - и приникла к нему лицом, почти уверенная, что если барон бросит взгляд в мою сторону, то заметит пылающий зеленый огонь моего глаза и раскроет мое присутствие.
Глаза мои широко раскрылись, я заморгала. Что я вижу?
Лицо Марико блестело от пота, в глазах стояли слезы. На ней лежало тяжкое бремя смирения, но она при этом демонстрировала невыносимое удовольствие.
Барон склонился над девушкой, и из гигиенического отверстия в его штанах выглядывал его пенис, огромный и возбужденный. Его ухмыляющееся прекрасное лицо раскраснелось, на месте глаз сверкали бездонные темные омуты дьявольского огня, дыхание сделалось прерывистым.
Я отметила, что одна палочка благовоний догорела почти дотла. Точно прочитав мои мысли, барон зажег вторую и положил ее рядом с москитной сеткой недалеко от футона. Не прошло и нескольких секунд, как кончик палочки вспыхнул ярким пламенем, заполнив тесное пространство комнаты навевающим воспоминания ароматом фруктовых лесов и специй. Я осмелилась глубоко вздохнуть. Зажжение палочки могло означать только одно.
Он еще не закончил.
Я увидела лежащее на покрывале одно яйцо, казавшееся в тусклом свете желтоватым и смотрящее узким концом вверх. Лежащее в складках красного покрывала яйцо в скорлупе, будто согреваемое теплом шелкового футона, вызвало в моем сознании сравнение с влагалищем женщины, обнимающим твердый мужской член.
Я коснулась своего собственного выставленного на обозрение лона и ощутила на пальцах капельки влаги. Пот? Или любовный сок? Я готова была поклясться, что не позволю своим эмоциям стать заложниками шторма с дождем и тучами нынешней ночи с бароном или какой бы то ни было другой. Я не растворюсь в стремительном потоке сексуальных наслаждений, обхватывая ногами талию барона и постепенно поднимая их к его плечам.
Резким движением я вытерла пальцы о кимоно, пребывая в смятении. Моя подверженность соблазну беспокоила меня. Что еще хуже, эмоции поставили меня на грань срыва, что лишь усугубляло ситуацию.