Блестящая будущность
Шрифт:
Одну минуту, подъ вліяніемъ страха передъ сестрой, я думалъ было пуститься вскачь вокругъ комнаты, изображая собой одноколку м-ра Пэмбльчука, но у меня положительно не хватило духу, и я отказался отъ этой мысли, и стоялъ, уставясь на миссъ Гавишамъ; мой взглядъ показался ей дерзкимъ, и она спросила:
— Неужели ты упрямъ и золъ?
— Нтъ, ма'амъ, мн насъ очень жаль, и мн очень жаль, что я не могу играть въ ету минуту. Если вы пожалуетесь на меня, сестра прибьетъ меня, и я бы очень хотлъ играть, если бы я могъ; но здсь все такъ ново, такъ странно, такъ красиво и… такъ печально…
Я замолчалъ, боясь сказать лишнее, и мы онять уставились другъ на друга.
Прежде, чмъ заговорить, она отвела глаза отъ меня и поглядла на свое платье, на туалетъ и наконецъ на себя въ зеркало.
— Такъ ново для него, — пробормотала она, — и такъ старо для меня; такъ странно для него и такъ привычно для меня, и такъ грустно для насъ обоихъ. Кликни Эстеллу.
Такъ какъ она все еще глядла на себя въ зеркало, я подумалъ, что она и это говоритъ про себя, и не двигался съ мста.
— Позови Эстеллу, — повторила она, сверкнувъ глазами. — Надюсь, ты можешь это сдлать. Кликни Эстеллу, у дверей.
Стоять въ потемкахъ въ таинственномъ коридор незнакомаго дома и звать Эстеллу, которой нигд не видно и которая не откликается, и чувствовать, что позволяешь себ страшную вольность, выкрикивая ея имя, — было почти такъ же тяжело, какъ и играть по приказу. Наконецъ она откликнулась, и ея свча показалась на конц длиннаго темнаго коридора, точно путеводная звзда.
Миссъ Гавишамъ приказала ей подойти и, взявъ драгоцнное украшеніе со стола, приложила его къ ея юной груди и къ красивымъ темнымъ волосамъ.
— Все это будетъ твое со временемъ, душа моя, и очень теб къ лицу. Дай я погляжу, какъ ты поиграешь въ карты съ этимъ мальчикомъ.
— Съ этимъ мальчикомъ! Да вдь онъ простой, деревенскій мальчикъ!
Мн показалось, что я ослышался, до того удивителенъ было отвтъ миссъ Гавишамъ:
— Что жъ такое? ты можешь разбить ему сердце.
— Во что ты умешь играть, мальчикъ? — спросила меня Эстелла съ величайшимъ пренебреженіемъ.
— Только въ дураки, миссъ.
— Оставь его дуракомъ, — сказала миссъ Гавпшамъ Эстелл.
И мы сли играть въ карты.
Тутъ только я понялъ, что все въ комнат остановилось, какъ и часы, много лтъ тому назадъ. Я замтилъ, что миссъ Гавишамъ положила драгоцнности какъ разъ на т мста, откуда ихъ взяла. Пока Эстелла мшала карты, я снова поглядлъ на туалетъ и увидлъ, что башмакъ, когда-то блый, а теперь желтый, ни разу не былъ надтъ, а шелковый чулокъ, на той ног, гд не было башмака, нкогда блый, былъ теперь желтый и сношенъ до дыръ.
— Этотъ мальчикъ называетъ валетовъ хлопами! — сказала Эстелла съ презрніемъ, прежде чмъ мы доиграли игру. — И какія у него грубыя руки. И что за сапожища!
Я до сихъ поръ никогда еще не стыдился своихъ рукъ; но теперь он представились мн въ иномъ свт. Ея презрніе было такъ сильно, что оказалось заразительно, и я заразился имъ.
Она выиграла первую игру. Я конфузился, и она нсколько разъ сряду оставила меня въ дуракахъ, объяснивъ, что я глупый, тупой, деревенскій мальчикъ.
— Ты ничего про нее не говоришь, — замтила миссъ Гавишамъ, обращаясь ко мн. — Она говоритъ про тебя такія непріятныя вещи, а ты ничего про нее не скажешь. Что ты о ней думаешь?
— Мн бы не хотлось говорить, — пролепеталъ я.
— Скажи мн на ухо, — наклонилась ко мн миссъ Гавишамъ.
— Я думаю, что она очень гордая, — шепнулъ я.
— А еще что?
— Я думаю, что она очень хорошенькая.
— А еще что?
— Я думаю, что она обидчица (она глядла на меня въ эту минуту съ великимъ отвращеніемъ).
— А еще что?
— Мн хочется итти домой.
— И никогда ее больше не видть, не смотря на то, что она. такая хорошенькая?
— Я не увренъ, захочу я ее видть или нтъ; но теперь мн хочется итти домой.
— Скоро пойдешь. Доиграй сначала игру, — громко сказала мн миссъ Гавишамъ.
Я доигралъ игру съ Эстеллой, и она опять оставила меня дуракомъ. Потомъ бросила карты на столъ, точно въ доказательство своего презрнія къ моей игр.
— Когда теб опять прійти ко мн? дай подумать, — сказала миссъ Гавишамъ.
Я напомнилъ было ей, что сегодня среда, но она нетерпливо остановила меня, задвигавъ пальцами правой руки.
— Будетъ, будетъ! Я ничего не знаю о дняхъ въ недл; я ничего не знаю про недли въ году. Приди опять черезъ шесть дней. Слышишь?
— Да, ма'амъ.
— Эстелла, сведи его внизъ. Дай ему чего-нибудь пость, и пусть онъ осмотрится, пока будетъ сть. Ступай, Пипъ.
Оставшись одинъ во двор, я поспшилъ оглядть свои грубыя руки и простые сапоги. Ни то, ни другое мн не понравилось.
До сихъ поръ они не тревожили меня, но теперь я находилъ ихъ неприличными. Я тоже ршилъ спросить Джо, зачмъ онъ научилъ меня называть валетовъ хлопами. Я тоже желалъ, чтобы Джо былъ благовоспитанне, потому что тогда онъ сумлъ бы научить меня, какъ держать себя въ обществ.
Эстелла вернулась и принесла немного хлба и мяса и кружечку пива. Она поставила кружку на мостовую двора и подала мн хлбъ съ мясомъ, не глядя на меня, такъ дерзко, какъ будто я былъ провинившеюся собакой. Я чувствовалъ себя униженнымъ, оскорбленнымъ, мн было досадно, — не знаю, право, какъ назвать овладвшее мною чувство, — такъ что слезы навернулись у меня на глазахъ. Въ эту минуту двочка взглянула на меня и, казалось, была въ восхищеніи, что заставила меня заплакать. Это дало мн силу подавить слезы и тоже взглянуть на нее: она презрительно вздернула голову, точно радуясь, что оскорбила меня, и ушла.