Блестящая будущность
Шрифт:
— Кузенъ Джонъ, — замтила другая лэди:- мы должны любить ближняго.
— Сара Покетъ, — возразилъ кузенъ Джонъ:- если человкъ самому себ не ближній, то кто же ему ближній?
Миссъ Покетъ засмялась, и Камилла засмялась и сказала подавляя звокъ:
— Вотъ что выдумали!
Но мн показалось, что они находятъ выдумку хорошей! Третья лэди, которая еще не говорила ни слова, произнесла важно и напыщенно:
— Вполн врно!
— Бдняга! — продолжала Камилла (и вс они, какъ я чувствовалъ, глядли все время на меня):- онъ такой странный! Повритъ ли кто, что, когда умерла жена Тома, онъ не могъ понять,
— Онъ добрый человкъ, — замтилъ кузенъ Джонъ:- Боже сохрани, чтобы я сталъ отрицать, что онъ добрый человкъ; но онъ никогда, никогда не пойметъ, что такое приличія.
— Вы знаете, что я вынуждена была проявить твердость, — продолжала Камилла. — Я сказала: это будетъ позоромъ для нашей семьи. Я сказала ему, что безъ плерезъ наша семья будетъ опозорена. Я плакала отъ завтрака до обда. Я разстроила себ пищевареніе. Наконецъ онъ вспылилъ по обыкновенію и, выругавшись, сказалъ: «Длайте, какъ знаете». Слава Богу, для меня всегда будетъ служить утшеніемъ, что я тотчасъ пошла въ проливной дождь и купила плерезы.
— Но вдь заплатилъ за нихъ, конечно, онъ? — спросила Эстелла.
— Вопросъ не въ томъ, дорогое дитя, кто заплатилъ за нихъ, — отвтила Камилла. — Я купила ихъ. И я часто съ умиленіемъ думаю объ этомъ, когда просыпаюсь по ночамъ.
Звуки отдаленнаго колокольчика и крикъ или зовъ изъ коридора, по которому я пришелъ, прервали бесду, и Эстелла сказала мн:
— Пора, мальчикъ!
Когда я уходилъ, они вс глядли на меня съ крайнимъ презрніемъ, и, уходя, я слышалъ, какъ Сара Покетъ проговорила:
— Скажите на милость! Что еще дальше будетъ!
А Камилла прибавила съ негодованіемъ:
— Бываютъ же фантазіи! вотъ что выдумали!
Когда мы шли со свчкой по темному коридору, Эстелла вдругъ остановилась и повернулась ко мн; наклонивъ свое лицо близко къ моему, она проговорила съ свойственнымъ ей задоромъ, точно дразнила меня:
— Ну?
— Что прикажете, миссъ? — отвчалъ я, споткнувшись и чуть не упавъ.
Она стояла и глядла на меня, и я, конечно, стоялъ и глядлъ на нее.
— Я хорошенькая?
— Да; я нахожу, что вы очень хорошенькая.
— И я дерзка?
— Не такъ, какъ въ прошлый разъ.
— Не такъ?
— Нтъ.
Она вспылила, задавая послдній вопросъ, и, какъ только я отвтилъ ей, изо всей мочи ударила меня по лицу.
— Ну, что? — произнесла она. — Грубый уродъ ты эдакій, что ты тенерь обо мн думаешь?
— Не скажу.
— Потому что я перескажу наверху? Потому не скажешь?
— Нтъ, не потому.
— Отчего ты не заплакалъ, негодный мальчишка?
— Оттого, что я больше никогда не заплачу изъ-за васъ, — сказалъ я.
И это было самое лживое увреніе въ мір, такъ какъ я уже въ ту минуту внутренно обливался слезами изъ-за нея. Никто не знаетъ лучше меня, какъ много горя причинила она мн впослдствіи.
Посл этого происшествія мы поднялись по лстниц и встртили джентльмена, который спросилъ:
— Кто это съ вами? — онъ остановился и глядлъ на меня.
— Мальчикъ, — отвчала Эстелла.
Господинъ былъ плотный мужчина съ чрезвычайно смуглой кожей, чрезвычайно большой головой и такими же большими руками. Онъ взялъ
Онъ былъ совсмъ посторонній для меня человкъ, и я не могъ тогда предвидть, что когда-нибудь онъ будетъ играть роль въ моей жизни; но тмъ не мене я хорошо разглядлъ его.
— Мальчикъ изъ здшняго околодка? — спросилъ онъ.
— Да, сэръ, — отвчалъ я.
— Какъ ты сюда попалъ?
— Миссъ Гавишамъ послала за мной, сэръ, — объяснилъ я.
— Хорошо! Веди себя, какъ слдуетъ. Я довольно хорошо знаю мальчиковъ и могу сказать, что вы бдовый народъ. Смотри же, веди себя хорошо! — пригрозилъ онъ мн, кусая ногти.
Съ этими словами, онъ выпустилъ мой подбородокъ, чему я очень обрадовался, такъ какъ его руки пахли душистымъ мыломъ, и пошелъ внизъ по лстниц. Я подумалъ: «Не докторъ ли это?» но тутъ ршилъ: «Нтъ, не докторъ; онъ былъ бы тогда спокойне и привтливе». Но мн некогда было раздумывать объ этомъ, потому что мы скоро пришли въ комнату миссъ Гавишамъ, гд она сама и все вокругъ нея было какъ разъ въ томъ же вид, какъ и въ прошлый разъ. Эстелла оставила меня у двери, и я стоялъ тамъ до тхъ поръ, пока миссъ Гавишамъ не взглянула на меня.
— Такъ! — сказала она, не вздрогнувъ и не удивившись:- дни прошли, не правда ли?
— Да, ма'амъ, сегодня…
— Хорошо, хорошо, хорошо! — она нетерпливо задвигала пальцами. — Я не хочу знать. Готовъ ты играть?
Я вынужденъ былъ отвтить съ смущеніемъ:
— Не думаю, ма'амъ.
— И въ карты не можешь, какъ въ тотъ разъ? — спросила, она, пытливо глядя на меня.
— Нтъ, ма'амъ; въ карты я могу, если прикажете.
— Если домъ этотъ кажется теб такимъ старымъ и мрачнымъ, мальчикъ, — сказала миссъ Гавишамъ нетерпливо, — что ты не хочешь играть, то можетъ быть ты будешь работать?
Я могъ успшне отвтить на этотъ вопросъ, чмъ на первый, и сказалъ, что готовъ работать.
— Ну, такъ ступай въ ту комнату, — она указала своей морщинистой рукой на дверь за моей спиной, и дожидайся, пока я приду.
Я перешелъ черезъ площадку лстницы и вошелъ въ указанную ею комнату. Эта комната была точно такъ же темна, и воздухъ въ ней былъ спертый. Въ камин развели недавно огонь, но такъ неискусно, что онъ скоро потухъ, и дымъ, нехотя наполнявшій комнату, длалъ ее еще сыре… онъ походилъ на туманъ нашихъ болотъ. Свчи, горвшія въ громадныхъ подсвчникахъ на высокомъ камин, слабо освщали комнату: было бы врне сказать, что он чутьчуть нарушали ея потемки. Комната была просторная и, я сказалъ бы, красивая, если бы все въ ней не было покрыто пылью и плсенью и не находилось въ разрушеніи. Самымъ выдающимся предметомъ въ ней былъ длинный столъ покрытый скатертью, точно тутъ когда то давно готовился пиръ. Посреди скатерти стояло что-то въ род вазы или какого-то украшепія, что именно — трудно было разобрать изъ-за паутины, которая окутала все густымъ покрываломъ. Пауки бгали по ней взадъ и впередъ, точно они были чмъ-то обезпокоены.