Блестящая будущность

Диккенс Чарльз

Но когда она ушла, я посмотрлъ, нтъ ли угла, гд бы я могъ спрятаться, и, зайдя за одну изъ дверей пивоварни, приложился рукавомъ къ стн, а лбомъ уперся въ рукавъ и плакалъ. Плача, я стукался головой объ стну и рвалъ на себ волосы, — такъ горьки были мои чувства и такъ горька обида, назвать которую я бы не умлъ.

Воспитаніе сестры сдлало меня чувствительнымъ. Въ маленькомъ мірк, въ которомъ живутъ дти, кто бы ихъ не воспитывалъ, ничто такъ чутко не замчается и такъ больно не чувствуется, какъ несправедливость. Несправедливость, какую претерпваетъ ребенокъ, можетъ быть мала, но и самъ ребенокъ малъ, и его мірокъ малъ, а деревянная

лошадка, на которую онъ взбирается, такъ же велика въ его глазахъ, какъ большая ирландская охотничья лошадь. Въ душ я съ младенчества боролся съ несправедливостью. Съ той поры, какъ я только началъ лепетать, сестра моя, обращавшаяся со мной капризно и жестко, была ко мн несправедлива. Я былъ глубоко убжденъ, что она не имла права такъ обижать меня только оттого, что выкормила меня «отъ руки». Я ревниво хранилъ это убжденіе, и ему приписываю я главнымъ образомъ свою застнчивость и чувствительность, а также своему душевному единочеству и беззащитности.

Въ данную минуту я успокоилъ взволнованныя чувства, выколотивъ ихъ объ стну пивоварни и вырвавъ ихъ вмст съ волосами, посл чего вытеръ лицо рукавомъ и вышелъ изъ-за двери. Хлбъ и мясо были вкусны, пиво грло и играло, и я вполн овладлъ собой, когда увидлъ приближавшуюся съ ключами въ рук Эстеллу.

Она съ торжествомъ взглянула на меня, проходя мимо, точно радовалась, что руки мои такъ грубы, а сапоги такъ толсты, и, отперевъ калитку, придержала ее рукой. Я прошелъ мимо, не глядя на нее; тогда она остановила, спросивъ:

— Отчего ты не плачешь?

— Оттого, что не хочу.

— Неправда. Ты плакалъ, пока чуть не ослпъ отъ слезъ, и теперь теб тоже очень хочется плакать.

Она презрительно засмялась, вытолкнула меня и заперла за мной калитку. Я прямо отправился къ м-ру Пэмбльчуку, но къ моему величайшему удовольствію не засталъ его дома. Сказавъ его приказчику, въ какой день я долженъ опять явиться къ миссъ Гавишамъ, я пошелъ пшкомъ домой въ кузницу и, въ продолженіе четырехъ миль пути, размышлялъ о томъ, что я видлъ, и глубоко возмущался тмъ, что я только простой, деревенскій мальчикъ; что руки мои грубы, а сапоги толсты; что я впалъ въ гнусную привычку называть валетовъ хлопами; что я еще невжественне, чмъ считалъ себя вчера вечеромъ, и что вообще я очень несчастенъ.

ГЛАВА VIII

Когда я вернулся домой, сестр очень хотлось узнать все про миссъ Гавишамъ, и опа засыпала меня вопросами. И я скорехонько, посл нсколькихъ подзатыльниковъ, поставленъ былъ позорно въ уголъ кухни, носомъ къ стн за то, что не отвчалъ на эти вопросы такъ обстоятельно, какъ она того хотла.

Если опасеніе не быть понятымъ такъ же живуче въ груди другихъ дтей, какъ оно было у меня, — а я считаю это весьма вроятнымъ, не имя причины причислять себя къ уродамъ, — то это разгадка многихъ умалчиваній. Я былъ убжденъ, что если бы я описалъ миссъ Гавишамъ такъ, какъ я ее видлъ, меня бы не поняли; кром того, я былъ убжденъ, что и сама миссъ Гавишамъ была бы не понята. И хотя она и для меня была совершенно непонятна, я находился подъ впечатлніемъ мысли, что съ моей стороны было бы грубостью и предательствомъ изобразить ее передъ м-съ Джо такою, какою я ее видлъ (не говоря уже о миссъ Эстелл). Поэтому я говорилъ какъ можно меньше и за то былъ поставленъ въ уголъ, носомъ въ стну.

Хуже всего было то, что несносный старый Пэмбльчукъ, сндаемый-неудержимымъ любопытствомъ узнать все, что я видлъ и слышалъ, прикатилъ въ одноколк къ вечернему чаю и сталъ въ свою очередь приставать ко мн съ разспросами.

— Мальчикъ! на кого похожа миссъ Гавишамъ?

— Она высока и смугла, — отвчалъ я.

— Правда, дядя? — спросила сестра.

М-ръ Пэмбльчукъ утвердительно кивнулъ головой, изъ чего я заключилъ, что онъ никогда не видлъ миссъ Гавишамъ, потому что она была совершенно сдая и невысокаго роста.

— То-то же! — сказалъ Пэмбльчукъ самоувренно. — Я знаю, какъ справляться съ этимъ мальчикомъ! мы съ нимъ поладимъ, ма'амъ, будьте уврены!

— Я знаю, дядя, — отвчала м-съ Джо. — Я бы желала, чтобы онъ всегда былъ при васъ; вы такъ хорошо знаете, какъ съ нимъ ладить.

— Ну, мальчикъ, что она длала, когда ты пришелъ къ ней, сегодня? — спросилъ м-ръ Пэмбльчукъ.

— Она сидла, — отвчалъ я, — въ черной бархатной карет.

М-ръ Пэмбльчукъ и м-съ Джо уставились другъ на друга, и оба повторили:

— Въ черной бархатной карет?

— Да, — сказалъ я. — И миссъ Эстелла, — это ея племянница, кажется, — подавала ей кэкъ и вино въ окно кареты на золотомъ блюд. И насъ всхъ угощала кэкомъ и виномъ на золотомъ блюд. И я пошелъ сть кэкъ за карету, потому что она мн такъ приказала.

— Былъ тамъ еще кто-нибудь? — спросилъ м-ръ Пэмбльчукъ.

— Четыре собаки, — отвчалъ я.

— Большія или маленькія?

— Громадныя, — отвчалъ я. — И он дрались изъ-за телячьихъ котлетъ, поданныхъ въ серебряной корзинк.

М-ръ Пэмбльчукъ и м-съ Джо глядли другъ на друга въ неописанномъ удивленіи. Я точно ополоумлъ, какъ злосчастный свидтель подъ пыткой, и насказалъ бы имъ чего угодно.

— Гд же была эта карета, именемъ Бога? — спросила сестра.

— Въ комнат миссъ Гавишамъ.

Они опять поглядли другъ на друга.

— Но лошадей не было, — прибавилъ я, въ тотъ же мигъ отбрасывая дикую мысль о четверк лошадей, покрытыхъ богатыми попонами.

— Можетъ ли это быть, дядя? — спросила м-съ Джо. — Что такое мальчикъ хотлъ этимъ сказать.

— Я вамъ скажу, ма'амъ, — отвчалъ м-ръ Пэмбльчукъ. — По моему мннію — это носилки. Она вдь, знаете, полоумная, совсмъ полоумная и способна проводить свои дни на носилкахъ.

— Вы видли ее когда-нибудь на носилкахъ, дядя? — спросила м-съ Джо.

— Какъ бы могъ я ее видть на носилкахъ, — вынужденъ былъ онъ наконецъ сознаться, — когда я въ глаза ее не видывалъ.

— Боже мой, дядя! да вдь вы же съ ней разговаривали?

— Что жъ изъ этого? когда я былъ у нея въ дом,- досадливо отвчалъ м-ръ Пэмбльчукъ, — то меня подвели къ двери, которая была открыта настежь, и черезъ дверь я съ нею и разговаривалъ. Разв вы этого не знаете, ма'амъ. Но какъ бы то ни было, а вдь мальчика позвали туда играть. Во что ты игралъ, мальчикъ?

— Мы играли флагами, — отвчалъ я. (Прошу замтить, что самъ не могу прійти въ себя отъ изумленія, когда вспомню про то, какъ я лгалъ имъ въ тотъ вечеръ).

— Флагами? — повторила сестра.

— Да, — сказалъ я. — Эстелла махала голубымъ флагомъ, а я махалъ краснымъ, а миссъ Гавишамъ махала изъ окна кареты флагомъ, который былъ весь въ золотыхъ звздахъ. Посл того мы махали саблями и кричали ура.

— Саблями! — повторила сестра. — Откуда вы достали сабли?

— Изъ буфета, — отвчалъ я. — И я видлъ въ немъ пистолеты… и варенье… и пикули. И въ комнат не было дневного свта, а она была освщена восковыми свчами.