Цельное чувство

Цетлин Михаил Осипович

44. «Любимый! ты мне приносил цветы…»

Любимый! ты мне приносил цветы И летом и зимой. Под солнцем, в ливне Взращенные, они всё неизбывней Мне душу освежали, как и ты. Прими ж взамен те тайные мечты, Что в душу мне запали, пробудив в ней Побеги нежные, всё неразрывней Связавшие нас в мире красоты. Быть может, много лишнего вросло в них И плевелом, и сорною травой. Ты выполешь их дланью огневой. Но цепкий плющ и дикий есть шиповник. Их может распознать взор верный твой. Сорвав цветы, не забывай, садовник: В душе храню я корень их живой.

3. «О сердце царственное, мы с тобой…» (Вариант)

О сердце царственное, мы с тобой Так непохожи. Так мы друг для друга Чужды

во всем! И ангел мой и твой Недоуменья, верно, и испуга Полны, встречаясь в бездне голубой. Певец я нищий. Ты ж иного круга, Гость королев. Тебе дано судьбой Им петь в часы их празднеств и досуга. И в сотнях ярких глаз ты будишь грезы. Мои глаза и в миг, когда в них слезы, Сияют — всё ж не так ярки! Опять Зачем со мной ты? На тебе ведь мирро, Роса на мне, мне холодно и сиро… И только смерть нас может уравнять.

6. «Уйди! Но я тебя не позабуду…» (Вариант)

Уйди! Но я тебя не позабуду, Я буду жить как бы в тени твоей. Не запереть мне наглухо дверей Моей души — в ней замкнутой не буду. Вот руку подыму на солнце — в ней Твое пожатье чувствую, как чудо. Пусть рок разделит нас — с тобой я всюду. В груди двойное сердце всё больней, Быстрее бьется. В каждом дне и сне Моем и ты. Так запах есть в вине От гроздий, различить в нем можно лозы. Когда молюсь я Богу о себе, Твое Он имя слышит в той мольбе, В моих глазах твои Он видит слезы.

ПЕРЕВОДЫ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ОПУБЛИКОВАННЫЕ СБОРНИКИ

Из Суинберна. Хор из «Атланты в Калидоне»

На самой заре времен Был послан в мир человек, И что же обрел здесь он На краткий иль долгий век? Радость, но в ней, как хлеба Дрожжи, — отчаянья яд; Память, посланницу неба; Безумие, знавшее ад; Силу без рук для созданья; Любовь, что длится лишь день; Ночь — только тень от сиянья, И жизнь — только ночи тень. И взяли высшие боги Немного слез и огня, Немного пыли с дороги, С пути проходящего дня; Песку с полей разрыхленных И пену волн морских; И формы душ нерожденных, И формы тел людских; И смеясь и плача, сковали Всей любовью, всем гневом своим, Со смертью в конце и в начале И с жизнью над ним и под ним Для дня, утра и ночи, С трудом и тяжкой тоской, Опору живых средоточий, Священный дух людской. И бурь порыв без предела Вдохнули в уста людей, И жизнь им влили в тело Для земных ночей и дней; Создали зренье и слово, Чтоб душа с ним тайно слилась; Свой час для труда земного, Для греха земного свой час. И дали любви обаянье, Которым путь освещен, И дня красоту и сиянье, И ночь и у ночи сон. И слов его ярко горенье, И надежда в его устах, Но в сердце — слепое томленье И предчувствие смерти в глазах. Ах, он ткет, но постыдна одежда; Свет — только пожнет ли он; Жизнь есть бодрствованье и надежда, Но в конце и в начале — сон…

Из Шарля Пэги. Париж — боевой корабль

Ты боевой корабль у колоннады. Когда-то пушки укрывал твой трап, Теперь — ты фабрик тяжкая громада, Теперь ты денежный железный шкап. Тебе отцы плясали серенады. Венком тебя венчали не цветов, А жизней собственных. От канонады Дрожали стены у твоих бортов. И мы придем к тебе. И сердце каждый Тебе отдаст, исполненное жаждой С тобою плыть по всем земным морям, Ведь каждый здесь сын воина и воин, Нам пушки будет заряжать достоин Чудовищ полк с карнизов Нотр-Дам.

Из Wordsworth’a. Сонет. (Написан близ Дувра в день возвращения)

Дышу я снова воздухом родным. Петух кричит, звенят колокола, Играют дети в зелени, и дым Каминов в небе вьется. Не была Давно душа так радостно светла: Здесь все английское, к своим, к своим Вернулся я, — как сердце радо им! Европа вся еще в оковах зла, На время, но в цепях. А ты, страна Моя, свободна! И душа полна Такой и радости и высоты. Как счастлив я, что здесь дышу, живу, Гуляю, мну английскую траву — Что мне во всем товарищ милый — ты. 1802 г.

<Из Х.-Н. Бялика>. Перед закатом

На закатное небо посмотри заревое Через наше оконце. Обними мою шею, вот, прижмись головою. Опускается солнце. Небо — море сиянья. Свет великий струится, Сплетены мы безмолвно. Пусть летят наши души, как свободные птицы, В светозарные волны, Затеряются в высях, как две быстрых голубки, Но в пустыне безбрежной Острова заалеют, — и воздушны, и хрупки, Души спустятся нежно. Уж не раз прозревали нетелесным мы взглядом Те миры без названья, И от их созерцанья стала жизнь наша — адом, И удел наш — скитанья. Словно к светлой отчизне, устремляем мы очи К ним с великою жаждой. Не о них ли нам шепчет звезд торжественной ночи Луч мерцающий каждый? И на них мы остались, нет ни друга, ни брата, Два цветка мы в пустыне, Тщетно ищем, скитаясь, невозвратной утраты На холодной чужбине. 1902

Танцовщица испанка (Из Р.М. Рильке)

Спички серные чуть-чуть шипят, Прежде чем зажечься, и хрустят, И потрескивают язычками Пламени: — не так ли, в тесный круг Наш вступив, ты чуть зажглась меж нами — Чуть заметной искрой глаз и рук, Чтобы вспыхнуть яркой вспышкой вдруг? Вот и волосы горят огнями, Словно тоже их зажег твой взгляд; Вот и платье ты вкружила в пламя; И в огне — двух обнаженных рук, Змей, которых охватил испуг, Средь извивов — дробный, четкий стук. А потом: как будто тесно стало Пламя ей — она его сорвала И, собравши в маленький клубок, На пол бросила, как лоскуток. Но оно гореть не перестало, И она его с улыбкой растоптала Быстрыми ударами маленьких ног!

DUBIA

«Не по вкусу мне и по нраву…»

Не по вкусу мне и по нраву Разбираться в делах приватных И оспаривать чье-то право Саркастически петь богатых. Невысокая это участь, Незавидное испытанье — Разбиваясь душой и мучась, Для «греха» искать оправданье. Это, в общем, смешно и скучно… Но, взнесенный талантом смелым, Голосисто, светло и звучно В небе плавает лебедь белый. Неколеблем треножник прочный. Зная правых и виноватых, Без оттенков, легко и сочно Нарисован портрет богатых: С музой творческою не дружен, В дорогие меха наряжен, Мир искусства ему не нужен И голодный певец не важен. А с высот голубых, безгрешных, Удивляется Бог стокрылый Бездуховности их кромешной И бескрылости их унылой. Но напрасны, увы! — старанья Разграфить эту жизнь, — хоть тресни Духа творческого дыханье И богатым тоже известно. Упоенье идеей пылкой, Упоенье борьбой мятежной!.. И не он ли разбил копилки На свободную жизнь в надежде?!. Не потупив свой взор упругий И презрев свой венец терновый, Чтоб живот положить за други, Он остался в аду суровом. И Писанья слова вовечно Никакими не заменимы: Не судите других беспечно, И не будете вы судимы.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1. Очерк М. Цетлина «Наталья Гончарова»

Очерк М. Цетлина «Наталья Гончарова» был написан для книги «The Soul of Russia» (London, 1916), в подготовке которой принимала участие его жена Мария Самойловна. Жившая в это время с мужем в Париже на положении политэмигрантов, она отвечала за российскую сторону — подбор и комплектование книги текстами русских авторов. В содружестве с английскими коллегами в книге представлен цвет российской интеллигенции — крупнейшие деятели русской культуры серебряного века: не только известные поэты и писатели, но и видные ученые. Среди них мы находим и имя Цетлина, выступившего, как обычно, под псевдонимом Амари.