Чума в Бедрограде
Шрифт:
Только гэбне. Только своим.
…нет больше никаких своих, нет, нету, не будет, не применили, но пытались, сесть, лечь, уткнуться в подушку, уткнуться — не грызть, белочки тоже нет, некому так обзываться, не перед кем мельтешить, всё сломалось и рухнуло, вернуть не получится, нет.
Не грызть, не грызть, не грызть подушку!
Наутро солнца в Бедрограде не случилось, вокзал был сырой и слякотный, неожиданно холодный после столичного не ушедшего пока лета.
Охрана, приставленная к Андрею, подождала, когда толпа сошедших с поезда рассосётся, сменила автоматы на пистолеты, которые, безусловно, проще укрыть одеждой, отперла вагон и быстро протащила своего подопечного к служебному такси.
То есть протащил его давешний болтливый остолоп лично, приобнял всё с тем же покровительственным видом за талию — под чужую просторную куртку, напяленную на Андрея, тоже легко входил пистолет. Остолопу хватило дурости коротко — и самодовольно! — извиниться за его наличие.
Как же иногда неприятно уметь делать людям приятно.
Такси тронулось неразогретым, недовольный обращением мотор взбрыкнул, Андрей согласно фыркнул — зачем так, две минуты погоды не сделают. Тем более если тащиться потом Старым городом вместо того, чтобы обогнуть вокзал, въехать на шоссе в сторону Столицы, на нормальной скорости добраться до съезда на Ссаные Тряпки, а оттуда уже рукой подать и до Революционного проспекта, в начале которого громоздится бедроградская резиденция фаланг.
Какие уж тут Ссаные Тряпки — очень умно было сажать за руль столичных силовиков, которые наверняка не знают, что ещё петербержские контрабандисты вырыли туннель где-то в сердце района, знаменитого прачечными для бедноты. Прятали там свои грузы, передерживали перед окончательной транспортировкой в Порт или из Порта, сбивая таможенных следователей с толку ароматами. Туннель даже не обвалился, не сильно просел в болотистой почве — повезло, и в тридцатые годы его укрепили, продлили, стали использовать как альтернативу неудобному объезду промзоны, выросшей на месте скопища лачуг.
Андрей решил, что не к добру поминать Порт даже мысленно — стоило подумать про туннель под Ссаными Тряпками, как в грузовичок, скромно припаркованный в проулке, прыгнули две тельняшки. Вот что они тут делают, да ещё и с грузовиком? Точно же ничего законного. Но поставь хвост — почуют, заманят в Порт, а Портовая гэбня любой хвост придавит складскими воротами ещё на входе, пожмёт потом плечами: в Порту надо осторожнее, тут народ дикий, сами виноваты.
С неаккуратным водителем в Старом городе мука — от тряски по брусчатке подташнивает, скорей бы уж на асфальт, пусть даже этот асфальт стелется к фалангам.
Андрей очень попытался задремать.
И тут, и в Столице резиденции фаланг находятся по адресу Революционный проспект, дом 3. Просто запомнить, но сложно добраться — бедроградский Революционный проспект далёк от цивилизации, широк и промышленен, хотя фаланг это не волнует. Вспомнилось, как Бедроградская гэбня тихонько пакостила: подолгу не меняла асфальт на въезде непосредственно к зданию, вынуждая его хозяев трястись на ямах или заполнять-таки форму для аренды асфальтового катка. Мелочь, но так согревало. Они тогда —
Мысли о Бедроградской гэбне обрывались на середине, не желали додумываться, сами отодвигались на периферию сознания — пока Андрея уже внутри резиденции не подтолкнули к какой-то двери, объявив в спину:
— Очная ставка по поводу отклонённого прошения о применении права нейтрализации четвёртого.
Объявлял фаланга с незнакомым лицом. Сами лица, впрочем, у них несильно различаются — не чертами, это было бы малопредставимо, а стандартным для должности набором мимических реакций. Ожидал, вероятно, сокрушительно эффекта, но не вышло — Андрею сболтнули про ПН4 ещё в поезде, потому что в его наборе мимических реакций есть хлопанье ресницами и испуганные улыбки разных оттенков. Об очной ставке речи не шло, но можно и так догадаться — как будто есть какой-то другой путь.
Место проведения оной было подготовлено с издёвкой: просторная комната, слева от входа — длинный и поблескивающий лаком конференц-стол на дюжину человек, пустой, но с приёмником внутреннего радиовещания, справа — гэбенный диван. Специальная модель, незамкнутое тесное кольцо, чтобы сидеть близко, легко касаться друг друга, и чтобы каждый мог хорошо видеть троих остальных. Ни в каких служебных инструкциях об этом ничего нет, но на таком диване проще всего успокаивать друг об друга нервы и решать без спешки производственные вопросы.
Андрею, зашедшему в комнату первым и без сопровождающих, прозрачно предлагалось выбрать, где он встретит свою — бывшую? — гэбню.
Повертев головой, он таки разглядел по углам замаскированные зрачки «подглядывающих» устройств.
Глупо, очень глупо маскировать их наличие от Андрея — только поступив на службу в гэбню города Бедрограда, он лично продвигал и курировал проект их создания в Бедроградском Инженерном Бюро. Идея, привезённая с Колошмы: записывать не только звук, но и изображение. Полезно при фиксировании допросов — пластика, мимика, положение корпусов в пространстве говорит зачастую больше, чем слова и даже интонации.
И не только допросов. С семьдесят шестого года, когда проект был едва реализован — пробная версия, звук приходилось писать со стандартных устройств, — сам Андрей нашёл ему несколько непротокольных способов применения.
А раз на него ещё и смотрят, однозначно надо садиться на диван — он не доставит фалангам удовольствия наблюдать замешательство.
Если не грызть подушки и рассуждать здраво, попытка применения ПН4 именно к Андрею должна восприниматься заинтересованными наблюдателями как естественное развитие ситуации. Не нынешней, с нелегальным заказом вируса в Медкорпусе, а гораздо более давней и гораздо более неприятной.
Тем более не следует быть предсказуемым и естественно развивающимся.
Андрей предположил, что до очной ставки есть ещё время — как же, он же сейчас впадёт в истерику от сообщённого фалангой, начнёт-таки грызть предусмотрительно раскиданные по дивану подушки, накрутит себя ожиданием, и вот тогда подсматривать его встречу с гэбней будет действительно занимательно.
Вместо этого он устроился на диване поудобнее и с показательным умиротворением прикрыл глаза.