Чужие грехи
Шрифт:
Они нашли въ своей дружб именно то, чего имъ здсь не доставало прежде.
IV
— Письмо съ черною печатью!
Эта фраза облетла весь домъ, прежде чмъ роковое письмо дошло до кабинета Олимпіады Платоновны. Прежде чмъ Олимпіада Платоновна успла прочитать его и сообщить кому-нибудь о его содержаніи, въ дом шли уже разныя соображенія и предположенія, люди называли гадательно т или другія имена лицъ, о смерти которыхъ могла придти всть изъ заграницы. На конверт этого письма были иностранныя клейма; адресъ хотя и былъ написанъ по-русски, но надъ нимъ значилась французская помтка «Russie». Это было въ то время, когда только что подали въ столовую завтракъ и потому присутствующимъ пришлось подождать
— У князя Алекся Платоновича умеръ старшій сынъ въ Париж, проговорила она глухо, не обращаясь ни къ кому исключительно, и тутъ же замтила Софь, стоявшей около стола:- Его привезутъ сюда хоронить, надо приготовить комнату для княгини Маріи Всеволодовны.
— Господи, какое несчастіе! воскликнула Софья. — Такой молодой!.. Совсмъ здоровымъ мы его оставили!..
Олимпіада Платоновна вздохнула.
— Вамъ, кажется, даже не писали о его болзни? замтила миссъ Ольдкопъ.
— Онъ внезапно умеръ, отвтила коротко Олимпіада Платоновна.
Вс молчали. Тяжелое впечатлніе, произведенное на всхъ извстіемъ о смерти, отразилось и на дтяхъ. Они какъ-то пугливо прислушивались къ этой невеселой новости. Евгеній тревожно спросилъ тетку:
— Его, ma tante, сюда привезутъ?
— Да, въ церковь нашу, здсь хоронить будутъ, отвтила Олимпіада Платоновна.
— Княгиня Марья Всеволодовна одна прідетъ? спросила Софья.
— Одна, отвтила княжна.
Завтракъ прошелъ невесело, молчаливо. Олимпіада Платовна не дотрогивалась до ды и сидла, опустивъ голову. Иногда она приподнимала плечи, точно разсуждая о чемъ-то мысленно и не находя отвтовъ на свои вопросы. Когда вс стали подниматься изъ за стола, она обратилась къ Рябушкину.
— Пройдите ко мн въ кабинетъ, сказала она и сдлала знакъ глазами Софь, чтобы и та шла за нею.
Они удалились вс трое изъ столовой.
Олимпіада Платоновна, войдя въ кабинетъ, вынула изъ кармана письмо и обратилась къ Петру Ивановичу и Софь.
— Я не хотла говорить при дтяхъ и при слуг, начала она. — Его убили на дуэли…
Софья всплеснула руками.
— Господи! несчастная княгиня Марья Всеволодовна! воскликнула она. — Мало еще было горя!
— Да, точно несчастная! вздохнула Олимпіада Платоновна. — Тутъ совершилось что то не только трагическое, но что то темное, таинственное… Вотъ прочтите.
Олимпіада Платоновна подала письмо Рябушкину. Онъ сталъ читать.
Въ письм мать убитаго сообщала о его дуэли, о его смерти и между прочимъ писала. «Даже теб я не ршаюсь передать въ письм всхъ подробностей этого дла, о которомъ теперь уже толкуютъ вс парижскія газеты, забрасывающія грязью всхъ участниковъ этой исторіи».
— Ахъ, ты, Боже мой, что же это такое тамъ произошло! проговорила Софья.
— Я ничего не могу понять, но предполагаю, что драма произошла изъ-за какой-нибудь негодяйки, сказала Олимпіада Платоновна. — Ни во что жизнь и честь ставятъ!.. Хоть бы о матери-то подумалъ!.. И безъ того не сладко живется ей!.. Ну, да прідутъ, такъ все узнаемъ, круто оборвала Олимпіада Платоновна свои размышленія и обратилась къ Рябушкину и Софь. — Я васъ, друзья, просила сюда, чтобы поручить вамъ похлопотать обо всемъ. Вы, Петръ Ивановичъ, позаботьтесь, чтобы въ фамильномъ нашемъ склеп все приготовили. Сама я не могу, гд мн тамъ ковылять! Отыщите тамъ могилу моего отца, князя Платона Алексевича. Рядомъ съ нею есть мсто. Пусть все приготовятъ, какъ слдуетъ… Выложить тамъ какъ-то это надо… Отецъ Андрей знаетъ… Присмотрите, чтобы все поскоре сдлали… Извините, что я навязываю вамъ…
— Да полноте, горячо перебилъ ее Петръ Ивановичъ, слыша въ ея голос слезы. — Сдлаю все, устрою, только вы сами-то не волнуйтесь… на васъ лица нтъ!..
— Пожалуйста, голубчикъ, пожалуйста! проговорила Олимпіада Платоновна, пожимая ему руку. — Вроятно, скоро привезутъ… И ты, Софья, похлопочи, чтобы спальню для княгини провтрить… Для прислуги тоже… Ахъ, Господи, Госоподи, вотъ то не думала…
Только теперь горе начало
— Вдь какой былъ славный мальчикъ! проговорила она. — Вотъ, какъ Женю, его любила я…
И вдругъ она обратилась къ Петру Ивановичу.
— Берегите, другъ мой, Женю, внушайте ему честныя, хорошія правила, чтобы онъ не былъ похожъ на этихъ…
Она опять круто оборвала рчь и, стараясь подавить душившія ее слезы, торопливо проговорила:
— Ну, такъ хлопочите за меня, калку!..
Она была жалка. Грустная всть страшно потрясла ее. Ей вспомнилось теперь многое изъ прошлаго. Еще такъ недавно ея сердцу былъ нанесенъ ударъ, когда она вполн увидала нравственное паденіе, нравственную испорченность Владиміра Аркадьевича. Когда-то она любила и его, возлагала надежды и на его будущее. Не рдко тревожили ее думы объ участи дтей Владиміра Аркадьевича, брошенныхъ вполн на ея попеченіе. Теперь новая неожиданная утрата близкаго и дорогого существа тяжело отозвалась въ ея сердц и снова поднялись въ ея голов думы о дтяхъ Хрюмина. Удасться-ли ей приготовить этимъ дтямъ боле счастливую будущность? Удасться-ли ей сдлать изъ нихъ такихъ людей, которые не падали бы нравственно и не ставили бы на карту и жизнь, и честь изъ-за какихъ-нибудь пустяковъ? Какъ ихъ воспитывать? Къ чему подготовлять? Проживетъ-ли она до той поры, когда они встанутъ на ноги и не будутъ нуждаться въ опор? Вс эти мысли, вс эти вопросы проходили въ ея голов и на нихъ не находилось отвта. Старуха пережила нсколько тяжелыхъ дней, а впереди ей предстояли еще боле невеселые дни, встрча съ княгиней Марьей Всеволодовной Дикаго, похоронная церемонія…
Въ одинъ изъ знойныхъ лтнихъ дней коляска, посланная встртить княгиню Марью Всеволодовну Дикаго, вернулась обратно къ барскому дому въ Сансуси. Изъ экипажа вышла высокая и стройная женщина вся въ черномъ и едва она успла ступить на крыльцо, какъ послышался голосъ Олимпіады Платоновны:
— Marie!
— Olympe! отвтила прізжая и об родственницы заключили другъ друга въ горячихъ объятіяхъ.
Он долго безмолвно плакали.
Он молча прошли черезъ рядъ комнатъ въ кабинетъ Олимпіады Платоновны среди почтительно раскланивавшихся съ прізжею слугъ. Это была княгиня Марья Всеволодовна Дикаго. Ей было лтъ сорокъ пять, но она была очень моложава и стройна, какъ двушка. Ея красивое, нсколько худощавое лицо было блдно и немного холодно и строго. Она часто сощуривала большіе близорукіе глаза, что придавало ея лицу выраженіе немного рзкой, упорной наблюдательности, точно она хотла заглянуть въ душу каждаго встрчнаго. Ея граціозныя, неторопливыя и величавыя движенія сразу говорили, что она привыкла къ свтскимъ гостинымъ, къ поклоненію людей, къ власти. Только слды какого-то утомленія, почти прозрачная блдность матоваго лица да дв три морщинки около глазъ клали на ея лицо отпечатокъ грусти, душевнаго горя.
— Ты устала?.. Хочешь отдохнуть, переодться? спросила ее Олимпіада Платоновна, когда он вошли въ кабинетъ.
— Нтъ… то есть устала, но не буду ни переодваться, ни отдыхать теперь, отвтила мягкимъ и ровнымъ голосомъ Марья Всеволодовна. — Позволь посидть немного съ тобою, покуда тамъ у меня все приготовятъ… вынутъ вещи… Я въ послднее время хожу и говорю точно во сн, закончила она, проведя блдною тонкою рукою по лбу.
Об женщины сли.
— Привезли его? спросила княгиня.
— Нтъ еще, отвтила Олимпіада Платоновна.
— Значитъ сегодня вечеромъ или завтра утромъ, проговорила со вздохомъ княгиня.
Она задумалась.
— Ты много выстрадала, съ участіемъ сказала Олимпіада Платоновна и пожала ея руку.
— Да, да… тихо отвтила княгиня и вдругъ подняла голову и взглянула прямо на Олимпіаду Платоновну. — Знаешь, Olympe, я иногда не врю, что можно было все это вынести, все перестрадать и ни разу не сбросить маски, ни разу не проговориться… Ты помнишь меня, когда я была еще почти двочкой, веселой вертушкой на свтскихъ балахъ, наивной и безпечной болтуньей… Думала-ли ты тогда, что я съумю что-нибудь перенести безмолвно, безропотно?..