Чужие грехи

Шеллер-Михайлов Александр Константинович

Она была на себя не похожа. Ея лицо осунулось, глаза лихорадочно блестли, руки дрожали. За послднее время она и безъ того плохо чувствовала себя и даже о чемъ-то таинственно совщалась съ Петромъ Ивановичемъ по поводу своего нездоровья. Теперь-же она смотрла совсмъ разбитою.

— Вели карету нанять, сказала княжна Софь.

— Куда вы? спросилъ Петръ Ивановичъ въ недоумніи.

— Ты ужь думаешь, у меня и знакомыхъ нтъ умне тебя, сердито отвтила она.

— Не къ княгин-ли Марь Всеволодовн за совтами хотите хать? съ усмшкой спросилъ Петръ Ивановичъ.

— А вотъ увидишь, вотъ увидишь, кого на нее натравлю! бормотала княжна. — Тоже не въ стран башибузуковъ какихъ нибудь живемъ, найдутся и защитники для дтей. А то на — кому нибудь капризъ придетъ дтей Богъ знаетъ куда бросить, такъ и подчиняйся этому капризу. Вдь

я знаю, что ни любви, ни привязанности къ нимъ у нея нтъ, что просто обозлилась она на меня, ну, и хочетъ отплатить. Поостудить ее немножко надо… Это капризъ, капризъ и больше ничего!

Княжна быстро надвала шляпку, натягивала перчатки, торопясь хать. Петръ Ивановичъ съ сомнніемъ качалъ головой. Какія то нехорошія мысли и опасенія роились въ его голов. Онъ былъ увренъ, что княжна ничего не добьется. Боле всего его раздражала мысль, что вся эта исторія затялась дйствительно ради простого каприза одной взбалмошной женщины, разсердившейся на другую, тоже не мене взбалмошную женщину. Изъ за такихъ пустяковъ ставилась на карту участь только что начинающихъ жить людей. Къ несчастію, Петръ Ивановичъ сознавалъ, что и онъ самъ не могъ тутъ предложить своихъ услугъ: онъ явился бы плохимъ парламентеромъ, если бы ему пришлось вести переговоры съ Евгеніей Александровной.

Довольно поздно вернулась княжна домой; тяжело опираясь на руку лакея и придерживаясь за перила, поднялась она по лстниц; она прошла въ свой кабинетъ и, молча, при помощи Софьи, стала раздваться. Ея губы были плотно сжаты, брови сурово сдвинуты, глаза смотрли какъ то странно, безцльно впередъ. Софья не смла первая заговорить съ ней, предчувствуя что-то недоброе.

— Въ инвалидную команду отчислили насъ! наконецъ проговорила княжна сквозь зубы довольно невнятно. — Еще бы!.. Что я такое?.. Какой то старый уродъ, живущій одной пенсіей!.. Отставная фрейлина!.. И княгиня Марья Всеволодовна недовольна мною, и супруга господина Ивинскаго изволитъ на меня гнваться, и кого тамъ еще обругала — вс возстановлены… Какъ же можно вступиться за меня, вмшаться по моей просьб въ это дло?.. Госпожа Ивинская теперь персона! Мужъ ворочаетъ денежными длами, вс ему въ глаза смотрятъ, его неудобно раздражать, раздражая его супругу…

Княжна говорила, какъ во сн. Она, видимо, была очень нездорова.

— Вотъ и мучайся, что съ молоду не научилась душой кривить, продолжала она еще боле невнятнымъ языкомъ. — Теперь бы могла похать къ ней, разцловатъ ее, ублажить всякими любезностями и конецъ бы весь… Такъ нтъ, не могу, не могу, не могу!.. И послать некого… Петръ Ивановичъ… Да разв онъ съуметъ вести переговоры, тоже брякнетъ что нибудь и только испортитъ дло… Дураки мы, дураки!..

Она вздохнула и съ тупымъ выраженіемъ лица, поникнувъ головой, задумалась.

— Да не лучше ли всего, начала осторожно Софья, — оставить это. Пусть Женичка не идетъ къ ней. Авось она немного поуспокоится и забудетъ о немъ. Вдь это капризъ… это пройдти можетъ…

— Да, да, капризъ! повторила какъ бы безсознательно княжна. — Все капризъ: вотъ и я взяла дтей ради каприза: не отдаю ихъ ради каприза, мать бросила ихъ ради каприза, мать беретъ ихъ ради каприза… Въ игрушки играемъ… въ игрушки!.. Бдныя дти! бдныя дти!..

Княжна хотла подняться съ мста, начала какъ-то торопливо растегивать у горла душившій ее воротъ лифа и снова опустилась безъ силъ на диванъ. Ея голова и руки грузно упали, какъ у покойницы.

— Вамъ дурно? воскликнула Софья.

— А ты ду-ма-ла, хо-ро-шо? безсвязно и едва слышно пробормотала княжна заплетающимся языкомъ и ея лицо вдругъ искривилось странной и непріятной гримасой, похожей на горькую ироническую усмшку.

Княжна уже лежала въ постели, когда явился Евгеній и вслдъ за нимъ пришелъ снова Петръ Ивановичъ. У нея отнялись рука и нога, языкъ былъ тоже парализованъ, хотя она что то безсвязно и торопливо бормотала, повидимому, сильно досадуя, что окружающіе ее не понимаютъ. Она поминутно хваталась здоровой рукой за воротъ кофты, точно ее все что-то душило. Призванный къ больной докторъ не подавалъ безусловныхъ надеждъ на выздоровленіе, но и не отчаивался въ немъ окончательно, толкуя пространно и наставительно объ осложненіяхъ, о необходимости спокойствія, о тщательномъ уход за больной и разсуждая, что, врно, все случилось отъ какого нибудь сильнаго потрясенія, отъ какихъ нибудь непріятностей и что теперь боле всего

нужно заботиться о томъ, чтобы эти потрясенія и непріятности не повторились снова, такъ какъ это можетъ повлечь второй ударъ и тогда — конецъ… Онъ былъ правъ: княжна пережила въ этотъ день не мало разочарованій, уколовъ самолюбію, раздражающихъ сценъ. На нее смотрли, какъ на сумашедшую т люди, которыхъ она просила «образумить Ивинскую.» Ее рзко останавливали т лица, которымъ она прямо ршалась называть госпожу Ивинскую «развратной женщиной,» «кокоткой.» Ей, наконецъ, благоразумно совтовали не ссориться съ госпожей Ивинской и попросить эту «милую и добрую особу» оставить дтей у нея, у княжны, хотя на время; это говорили т личности, которыя, какъ полагала княжна, и на порогъ къ себ не могли пустить эту «развратницу.» Но хуже всего было то, что княжн намекнули о сомнительномъ поведеніи Евгенія, о его вредныхъ товарищескихъ связяхъ, объ опасномъ направленіи его воспитанія. Кто-то даже замтилъ ей, что она или не знаетъ или не понимаетъ, какъ опасно давать мальчику полную свободу, позволять ему якшаться Богъ знаетъ съ кмъ, отпустить его всюду, не справляясь, гд онъ бываетъ, что говоритъ. Княжна сердилась, говорила рзкости и отовсюду узжала ни съ чмъ. Она хала домой въ какомъ-то чаду, въ какомъ то туман, не зная, что длать дальше, не имя силъ сдлать самое простое: мирно поговорить съ Евгеніей Александровной. Мирный разговоръ съ этой женщиной сразу уладилъ-бы все къ обоюдному удовольствію; княжна сознавала это отлично; но въ тоже время она сознавала, что этотъ разговоръ и пяти минутъ не продолжался-бы мирно и повелъ-бы къ самому крутому разрыву. Внезапная болзнь окончательно уничтожила возможность этихъ переговоровъ. Вс въ дом были смущены и встревожены этою болзнью и какъ то особенно притихли, ожидая со страхомъ исхода недуга, возможной печальной развязки.

Среди этого общаго смущенія Петръ Ивановичъ однажды вспомнилъ, что Евгеній не знаетъ причины болзни княжны и что его нужно предупредить на счетъ намреній его матери. Вечеромъ онъ ушелъ съ Евгеніемъ въ комнату послдняго и осторожно передалъ ему все, что зналъ.

— Она можетъ васъ потребовать къ себ, сказалъ онъ Евгенію.

— Я не оставлю ma tante въ такомъ положеніи, коротко отвтилъ Евгеній. — Она сама пойметъ, что я не могу бросить умирающую старуху, и не захочетъ, чтобы я ускорилъ смерть ma tante.

— Эхъ, вы не знаете своей матери! сорвалось съ языка у Петра Ивановича, почему-то ожидавшаго всего сквернаго отъ Ивинской.

— Не знаю? сказалъ Евгеній съ горькой усмшкой. — Полноте, Петръ Ивановичъ! Не мальчикъ я и не въ лсу жилъ я все это время! Слухомъ земля полнится, а слуховъ про госпожу Ивинскую въ город ходило и ходитъ не мало. Ее и гимназисты знаютъ. Одинъ этотъ бракъ сколько шуму надлалъ!.. А бдный Михаилъ Егоровичъ Олейниковъ — сколько толковъ ходитъ въ кругу адвокатовъ о его нравственномъ паденіи!.. Вы помните, что я всегда избгалъ въ послднее время разговоровъ съ вами о ней — ну, это я длалъ потому, что я лучше васъ знаю, что это за женщина… Говорить-то было не весело о томъ, что разсказывали о ней… да и забыть хотлось о ней…

— Что-же вы думаете сдлать? спросилъ Петръ Ивановичъ.

— Женичка, васъ спрашиваетъ Олимпіада Платоновна, сказала Софья, входя въ комнату. — Тревожится, что васъ нтъ.

Евгеній поспшно пошелъ въ спальню княжны. Больная протянула къ нему дрожащую руку и забормотала безсвязно, едва понятно:

— Тутъ… боялась… увели… боялась!..

Ея глаза свтились свтомъ радости и въ ихъ выраженіи было что-то ребяческое; какая то дтская неосмысленность была теперь въ этомъ взор.

— Не надо… уходить не надо! опять забормотала она и ея лицо приняло жалобное, почти плачущее выраженіе. — Уведутъ… совсмъ… не надо… не надо!..

— Я никуда не уйду, ma tante, отвтилъ Евгеній, у котораго слезы навернулись на глаза. — Будьте покойны. Не волнуйтесь. Вамъ нужно спокойствіе. Мн некуда уходить. Я съ Петромъ Ивановичемъ здсь рядомъ въ комнат сижу.

По лицу больной опять скользнула дтская улыбка и было какъ то тяжело видть это сморщенное, старческое лицо, безсмысленно улыбающееся одной стороной, съ немного искривленнымъ на сторону ртомъ.

Евгеній снова вернулся въ свою комнату.

— Я вамъ не отвтилъ, что я хочу сдлать, сказалъ онъ Петру Ивановичу. — Я схожу къ ней и скажу ей, что теперь я не могу перехать къ ней, что было-бы гршно отравлять послднія минуты ma tante, а что посл…