Чужие грехи

Шеллер-Михайлов Александр Константинович

— Онъ выхлопоталъ разводъ съ женою и ухалъ лчиться заграницу, продолжала невозмутимо княгиня.

— Надо-же гд-нибудь скрыть свой позоръ, вставила княжна съ презрніемъ.

— Теперь Евгенія Александровна свободна и, вроятно, скоро состоится ея свадьба съ Ивинскимъ, продолжала княгиня. — Я рада за нее, это дастъ ей возможность вполн возстановить свою репутацію въ глазахъ свта, это дастъ ей средства добрыми длами и честной жизнью загладить ошибки молодости. Ивинскій такая почтенная личность и такъ богатъ, пользуется такимъ всомъ въ обществ, что его жена можетъ сдлать многое. Къ тому-же сама по себ она изумительно добрая женщина, готовая всегда на помощь ближнимъ; она состоитъ теперь членомъ многихъ нашихъ благотворительныхъ Обществъ и я не могу передать теб, до чего доходитъ ея щедрость, ея готовность. Я ей очень благодарна за ея готовность служить основанному мною «Обществу»…

— Бросятъ своихъ дтей, пустятся въ развратъ, подцпятъ богатаго любовника, начнутъ благотворить

изъ чужого кармана — вотъ и право зачислиться въ кандидатки страдалицъ и святыхъ! раздражительно проговорила княжна. — Я, право, перестаю тебя понимать, Marie, какъ ты можешь, не говорю уже сближаться съ подобными личностями, а просто хладнокровно говорить о нихъ.

— Я думаю, Olympe, что долгъ каждой честной женщины и истинной христіанки помочь тмъ, которыя заблуждались и хотятъ загладить прошлое, сказала княгиня. — Если я хлопочу объ устройств пріютовъ для самыхъ жалкихъ падшихъ женщинъ, то почему-же я должна оттолкнуть женщину, которая, можетъ быть, и ошибалась, но ошибалась потому, что она была молода, неопытна и несчастна. Ахъ, Olympe, мы сами много передъ ней виноваты: мы не поддержали ее, во время; мы игнорировали ее, а вдь это наша родственница!.. Вотъ ты говоришь, что она бросила дтей, а если бы ты знала, какъ ее мучаетъ теперь воспоминаніе о нихъ, о томъ, что они ростутъ, не зная ее…

Княжна горячо замтила:

— Я совтовала бы ей лучше не вспоминать о нихъ вовсе, потому что они, слава Богу, совсмъ успли ее забыть!

— Olympe, Olympe! съ чувствомъ замтила княгиня и въ ея голос зазвучалъ упрекъ. — Вспомни, что религія заставляетъ дтей любить и уважать родителей! Дтямъ надо внушать любовь къ родителямъ, каковы бы ни были эти родители! Дти не могутъ и не должны быть судьями своихъ отцовъ и матерей. Вдь не хочешь-же ты, чтобы Евгеній и Оля выросли черствыми безбожниками, неисполняющими заповдей… Я и такъ опасаюсь, что Евгеній…

— Marie, оставимъ этотъ разговоръ! нетерпливо перебила ее княжна. — Я вовсе не желаю ни спорить, ни ссориться съ тобою. Я вижу, что мы на многое смотримъ различно и потому лучше не касаться этихъ вопросовъ. Я прошу тебя объ одномъ, забудь сама о существованіи этихъ дтей и постарайся внушить этой женщин, что и она, если въ ней еще сохранилась хоть капля материнскаго чувства и честности, сдлаетъ лучше, оставивъ ихъ въ поко. Она давно потеряла права матери, она умерла для нихъ и будетъ лучше, если она не воскреснетъ передъ ними въ образ падшей, погибшей женщины.

Княжна говорила такъ, что видно было, что она не пойдетъ ни на какія сдлки и уступки.

Этотъ разговоръ происходилъ въ половин октября, недли черезъ три посл возвращенія княгини Марьи Всеволодовны изъ деревни. Онъ не мало встревожилъ Олимпіаду Платоновну, Софью и Петра Ивановича, но вс они, обсудивъ дло, ршились даже не намекать ни Евгенію, ни Ол о желаніи матери послднихъ увидть своихъ дтей. Петръ Ивановичъ даже замтилъ княжн, что, вроятно, Евгенія Александровна вовсе и не думаетъ о дтяхъ, что вс эти толки о трогательной встрч матери съ дтьми есть плодъ фантазіи княгини Марьи Всеволодовны, обращающей гршницу на путь спасенія. Рябушкинъ не выдержалъ и порядочно рзко ругнулъ княгиню. Олимпіада Платоновна уже не заступалась за нее, какъ въ былые дни. Рябушкинъ отчасти былъ правъ: Евгенія Александровна встртилась съ княгиней Дикаго случайно въ комитет «Общества для пособія трудящимся двушкамъ». Княгиня состояла предсдательницей этого комитета и всячески изыскивала средства для поддержанія общества, висвшаго постоянно на волоск вслдствіе полнйшаго недостатка средствъ. Членами «Общества» состояли важныя барыни, располагавшія сотнями тысячъ, а въ «Обществ» въ касс вчно были одни гроши. Желая проникнуть въ порядочные кружки общества, Евгенія Александровна очень щедро длала изъ кармана своего будущаго мужа взносы въ разныя филантропическія учрежденія и между прочимъ помогла и «Обществу для пособія трудящимся двушкамъ». Ее выбрали за это въ члены комитета этого «Общества» и ей пришлось такимъ образомъ столкнуться съ княгиней. Со своимъ обычнымъ умньемъ впадать въ тонъ своихъ собесдниковъ Евгенія Александровна явилась передъ княгиней кающеюся Магдалиной и растрогала княгиню своею, скромностью, своимъ смиреніемъ. Княгиня тотчасъ-же ухватилась за мысль обратить гршницу на путь истины и, увидавъ, что Евгенія Александровна изъявляетъ полную готовность къ подобному обращенію, заговорила съ ней о ея брошенныхъ дтяхъ, о томъ, что этимъ дтямъ не достаетъ материнскаго вліянія, о томъ, что у княжны они могутъ попасть Богъ всть въ какой кругъ, о томъ, что Евгеній все боле и боле становится нигилистомъ. Княгиня была рада своей новой миссіи; Евгенія Александровна, мечтавшая теперь не безъ сантиментальности о новой роли дамы-патронессы, спасительницы бдняковъ, была рада, что она такъ легко длаетъ первый шагъ въ филантропическіе кружки и свтскіе салоны подъ покровительствомъ такого сильнаго лица, какъ княгиня. Одни миліоны Ивинскаго не могли еще открыть ей настежь двери въ эти салоны или, врне сказать, эти миліоны не могли вполн возстановить ея репутацію; защита-же княгини могла смыть съ нея вс пятна прошлой жизни. Играть роль

несчастной жертвы и кающейся гршницы для Евгеніи Александровны было и не ново, и не трудно: для этого нужно было только жаловаться за прошлые грхи на другихъ и въ доказательство раскаянья примиряться и обниматься со всми, на кого укажетъ княгиня. Евгенія Александровна вовсе не думала ни объ Евгеніи, ни объ Ол, но если княгин хочется свести ее съ дтьми — отчего-же и не сойдтись съ ними; Евгеніи Александровн даже начало казаться, что она ихъ всегда страстно любила, что она всегда плакала о нихъ, что мысль о нихъ отравляла всю ея жизнь, вс минуты счастія, — такъ, по крайней мр, она говорила теперь. Въ дом княгини Марьи Всеволодовны шли въ интимномъ кружк горячія совщанія между самой княгиней и Евгеніей Александровной о томъ, какъ устроить первое свиданіе послдней съ дтьми и было ршено, что она посл свадьбы, которая должна была состояться въ первыхъ числахъ ноября, подетъ въ институтъ. Княгиня взялась устроить свиданіе матери съ дочерью не въ общей пріемной комнат и заране умилялась при мысли объ этой трогательной сцен. Княжну объ этомъ не предупреждали, ей даже не упоминали боле имени Евгеніи Александровны. Сближеніе матери и дочери должно было быть сюрпризомъ для всхъ. Такъ оно и вышло. Какъ-то Евгеній и Петръ Ивановичъ зашли въ институтъ и удивились, что Оля выбжала къ нимъ взволнованная, раскраснвшаяся.

— Женя, голубчикъ, знаешь-ли что, быстро заговорила Оля. — Наша maman была у меня вчера!.. Я писать къ теб хотла…

— Да вдь ваша maman всегда съ вами, сказалъ Евгеній, думая, что рчь идетъ о начальниц.

— Да нтъ-же, наша maman, твоя и моя! проговорила Оля и испугалась, увидавъ, какъ поблднлъ Евгеній.

Ей показалось, что съ нимъ опять сдлается обморокъ.

— Мертвецы опять воскресаютъ! пробормоталъ Петръ Ивановичъ.

— Ахъ, Женя, какъ она плакала, какъ обнимала меня! проговорила тихо Оля.

— Ну, и ты расчувствовалась, сказалъ насмшливо Евгеній какимъ-то сдавленнымъ тономъ.

Онъ видимо длалъ усиліе, чтобы овладть собою и сохранить присутствіе духа.

— Нтъ… нтъ, Женя… Ахъ, мн такъ стыдно, такъ стыдно теперь, заговорила раскраснвшаяся Оля. — Я ее сперва не узнала… потомъ сконфузилась… и… я, Женя, не знаю даже, что я говорила… Она меня обнимаетъ, плачетъ… а я все присдаю… Ахъ, Женя, какая я уморительная была… ни говорить не умла, ни ласковой быть не могла…. точно съ чужою…

— Она и есть чужая, сухо сказалъ Евгеній. — И что ей надо, что ей надо отъ насъ!

— Княгиня Марья Всеволодовна говорила… начала Оля.

— А, такъ это все ея штуки! вдругъ воскликнулъ Евгеній, перебивая сестру. — Это она ее привезла! Старая ворона, ханжа!.. Ну, къ намъ она не привезетъ ее!.. И что имъ отъ насъ нужно? Вотъ только начали жить покойно, такъ опять явились…

— Ахъ, Женя, какой ты злой! сказала Оля. — Она такъ плакала и просила прощенья… Говорила, что посл, когда мы выростемъ, мы все поймемъ и извинимъ ее…

— Да Богъ съ ней, только-бы она насъ не трогала, отрывисто сказалъ Евгеній.

Онъ старался казаться спокойнымъ, онъ перемнилъ разговоръ, какъ-бы не придавая никакого значенія этому событію, но въ его голов шевелились какія-то мрачныя предчувствія: явленіе матери подъ предводительствомъ княгини Марьи Всеволодовны не общало ему ничего хорошаго. Онъ зналъ, что княгиня косится на него, что она сердится на княжну за отдачу его въ гимназію, что она пророчитъ ему разныя несчастія въ будущемъ. Не предъявитъ-ли своихъ нравъ на него и на его сестру мать, руководимая княгиней? Не захочетъ-ли она отнять его и сестру у княжны? Можно-ли будетъ сопротивляться ей? Вс эти вопросы вертлись въ его голов и онъ не могъ ршить ихъ самъ, но и не хотлъ предлагать ихъ Петру Ивановичу. «Ну, вотъ опять приходится со своими собственными болячками няньчиться», хмуро думалъ онъ, стараясь разогнать свои мысли о матери, о встрч съ ней, о послдствіяхъ этой встрчи. Среди этой внутренней тревоги, онъ сознавалъ еще одно: онъ сознавалъ, что мать дйствительно стала ему чужою, въ немъ, при всти о ея появленіи, не шевельнулось даже простого любопытства взглянуть на нее, онъ не чувствовалъ къ ней ни любви, ни сожалнія, ничего. Онъ постарался припомнить ея черты: нтъ, и это не удалось ему. Онъ ее забылъ совершенно. Она внушала ему только страхъ, потому что она могла, можетъ быть, взять его и сестру къ себ — вотъ и все. Онъ сознавалъ, что онъ способенъ даже возненавидть ее, если она дйствительно сдлаетъ попытку предъявить на него свои права. Но онъ старался скрыть отъ другихъ именно эти чувства, чтобы не встревожить никого своими опасеніями. Возвратившись домой съ Петромъ Ивановичемъ, онъ мимоходомъ, между другими разговорами, замтилъ за обдомъ княжн:

— А знаете, ma tante, вчера Олю постила Евгенія Александровна.

Княжна совсмъ растерялась.

— Оля сконфузилась и только длала реверансы, продолжалъ, шутливо, Евгеній. — Преуморительно передавала она эту сцену…

Княжна не замтила этого шутливаго тона и волновалась.

— Господи, не одинъ, такъ другая! Когда-же они насъ оставятъ въ поко! воскликнула она сердито.

— Ma tante, чего-же вы волнуетесь! сказалъ Евгеній, стараясь быть покойнымъ. — Ну, вздумалось взглянуть на любимыхъ дтей — что-жъ изъ этого!