Чужие грехи
Шрифт:
— Ахъ, ты еще ничего не знаешь, сказала княжна. — Это опять желаніе вмшаться, впутаться въ вашу жизнь… это все княгиня Марья Всеволодовна…
— Ma tante, я думаю, что покуда мы у васъ, никто не можетъ вмшиваться въ нашу жизнь, сказалъ Евгеній.
— Да… да… А если я умру?
— Полноте, Олимпіада Платоновна, замтилъ Петръ Ивановичъ, — вчно вы попусту тревожите себя этою мыслью…
— Да какъ-же не думать о смерти, когда являются эти люди?.. Не будь ихъ, ну, поручила-бы я посл своей смерти дтей вамъ, а тутъ… Вдь если являются теперь, то посл моей смерти и подавно явятся и заберутъ дтей…
На лицо Евгенія набжала тнь.
— Ну, ma tante, можно и не пойдти, если захотятъ забрать, проговорилъ онъ сухо и отрывисто.
Черезъ минуту онъ прибавилъ:
— Знаете-ли, ma tante, мы только тогда и счастливы, и покойны, когда не вспоминаемъ о нихъ; не будемъ-же заране думать о томъ, что выйдетъ, если они придутъ. Придутъ — тогда и увидимъ, что длать…
Онъ и Петръ Ивановичъ поспшили перемнить разговоръ.
Ни
— Извините, что я безъ спросу распорядилась, сказала Софья Олимпіад Платоновн. — Только разсудила я, что не для чего вамъ разстроивать себя… мигрень только нажили бы…
— И умно, и умно сдлала! отвтила княжна. — Всмъ отказывай, всмъ… На что мн они… пора кончить… Родственники! кровь только портятъ… и такъ одной ногой въ могил стою… и тутъ болитъ, и тамъ ноетъ… Помяни ты мое слово, уложатъ они меня въ гробъ…
Но княгиня Марья Всеволодовна не принадлежала къ числу тхъ женщинъ, отъ которыхъ можно такъ легко отдлаться: не принять ихъ къ себ и конецъ весь. Она была воплощенное рвеніе, когда дло шло о какихъ-нибудь высоко нравственныхъ, истинно христіанскихъ задачахъ. Если она во время предсмертной агоніи раненаго сына находила силы переписываться по дламъ своихъ благотворительныхъ обществъ, то тмъ боле силъ было у нея теперь для выполненія своихъ высокихъ задачъ. Этихъ задачъ у нея всегда было не мало, но теперь на первомъ план стояли дв главныя: воротить къ дтямъ мать, содйствуя этимъ самымъ спасенію души этой матери, и спасти дтей отъ грозящей имъ гибели, неизбжно готовящейся имъ подъ вліяніемъ княжны Олимпіады Платоновны, «этихъ семинаристовъ» и «нигилистовъ». Княгиня Марья Всеволодовна теперь иначе не называла княжну, какъ «выжившею изъ ума старухою», «старою сумасбродкою» и выражала изумленіе, какъ не берутъ подъ опеку подобныхъ личностей. Вопросъ о Евгеніи и Ольг она раздула въ своемъ кружк на степень какого-то общественнаго вопроса, Евгенію Александровну она вдругъ возвела въ мать-страдалицу, у которой отняли власть надъ дтьми, которую лишаютъ даже возможности видть этихъ дтей. Евгенія Александровна никакъ не ожидала такого оборота дла и едва-ли была рада навязанной ей роли. Дти ее, въ сущности, вовсе не заботили, но теперь ей, вращавшейся въ томъ кругу, гд вращалась княгиня, волей-неволей приходилось длать видъ, что ее огорчаетъ и то, что ея дочь относится къ ней, какъ чужая, и то, что ея сынъ избгаетъ съ нею встрчи. Она попробовала выйдти изъ ловушки, въ которую попала такъ неожиданно, и какъ-то замтила съ горькимъ вздохомъ:
— Что длать, врно такъ суждено, что мои дти будутъ мн всегда чужими!
— Да разв это возможно? воскликнула княгиня. — Надо употребить вс усилія, надо сдлать все, чтобы спасти ихъ. Я наводила справки о Евгеніи: онъ Богъ знаетъ съ кмъ сошелся, онъ въ гимназіи считается вожакомъ въ класс, на него уже косятся. Да я и понимаю это: я вдь помню, какой скандалъ онъ произвелъ у Матросова; онъ чуть не убилъ одного товарища. Это строптивый и необузданный характеръ, способный въ минуту раздраженія на все…
— Ахъ, онъ весь въ отца! вздохнула Евгенія Александровна.
— Вотъ видите, мой другъ, вы сами признаете это, быстро сказала княгиня, — такъ можно-ли такого человка оставлять Богъ знаетъ подъ чьимъ вліяніемъ? Вы мать, вы должны сдлать все для опасенія своего ребенка, тмъ боле, что вы знаете, въ кого онъ характеромъ и до чего довелъ подобный характеръ его отца.
Евгенія Александровна впервые въ жизни понимала, что пть въ тонъ другихъ людей не всегда удобно и что это иногда можетъ повести къ немалымъ qui pro quo. Но отступать было трудно: княгиня съ настойчивостью добраго духа, спасающаго гршную душу, не отступала ни передъ чмъ и держала крпко въ рукахъ свою жертву. Хуже всего было то, что не одна княгиня поднимала теперь этотъ вопросъ: въ обществ, гд вс ходячія тэмы, начиная съ оперы и кончая послднимъ благотворительнымъ баломъ, давно прілись, давно исчерпались, люди всегда рады возникновенію какого-нибудь новаго вопроса въ род вопроса о развод графа Y. или скандалезнаго бгства баронесы Z. Такимъ интереснымъ вопросомъ сдлался и вопросъ о матери, у которой отняли дтей, и о дтяхъ, которыя гибнутъ. Большая часть людей, говорившихъ объ этихъ дтяхъ, не видала этихъ дтей ни разу въ жизни, вовсе не понимала, въ чемъ заключается ихъ гибель, не имла никакихъ основаній волноваться по поводу ихъ, но тмъ не мене это былъ «вопросъ». Интересне всего было то, что вс вдругъ вспомнили про княжну, про ея сумасбродный характеръ, про то, что она тогда-то и тогда-то наговорила рзкостей тому-то и тому-то, про то, что она въ послднее время отшатнулась совершенно отъ общества. Ей даже поставили въ упрекъ, что она живетъ въ какой-то маленькой квартир, гд-то въ Коломн и принимаетъ у себя Богъ знаетъ кого. Мари Хрюмина сама видла разъ у княжны «такое,
— Но мало того, что она устраиваетъ какія-то вечеринки для гимназистовъ, у нея являются на эти вечеринки даже какія-то двушки… шерстяныя платья, короткіе волосы… и тамъ что-то читаютъ…
Мари Хрюмина сдлала премилую гримаску и прибавляла:
— Это онъ называетъ баломъ съ литературнымъ чтеніемъ.
Онъ означало Евгеній, такъ какъ Мари Хрюмина иначе не называла теперь этого злоумышленника и заговорщика.
— А ma tante, продолжала Мари Хрюмина. — Нтъ, я просто начинаю сомнваться въ ея умственныхъ способностяхъ… ma tante играетъ у нихъ роль тапёрши!..
Бе ужасались и ахали.
Но какъ-бы то ни было, покуда все дло ограничивалось праздною болтовнею. Евгенія Александровна раза два захала въ институтъ къ Ол съ разными бонбоньерками и успокоилась. Она была убждена, что дальше ея материнскія заботы и не пойдутъ, по крайней мр, до выхода Оли изъ института и что вообще особенно волноваться по поводу этого, нтъ никакой причины, такъ какъ лишнія дти — лишнія хлопоты, а Евгенія Александровна хотла еще жить сама. Евгеніи Александровн скоро даже начало надодать, когда княгиня Марья Всеволодовна поднимала этотъ вопросъ — спрашивала, видла-ли Евгенія Александровна дтей, или сообщала, что Евгенія опять встртили въ ужасной компаніи. Евгенія Александровна стала избгать этихъ разговоровъ и раза два сдлала это такъ безтактно, что даже раздражила княгиню: добрый духъ увидалъ, что онъ тщетно печется о спасеніи гршной души, и опечалился.
— Я начинаю, кажется, убждаться, что Евгенія Александровна просто очень рада, что она можетъ не думать и не заботиться о своихъ дтяхъ, замтила уже съ непріязненнымъ чувствомъ княгиня въ своемъ кругу. — Конечно, это и удобне и легче свалить хлопоты и заботы на другихъ, а самимъ умыть руки. Господи, и это матери!
Это была первая капля масла, попавшая на потухавшій огонь. Донесла эту каплю масла до Евгеніи Александровны Мари Хрюмина.
VI
Если вамъ случалось сиживать въ какомъ-нибудь буфет желзнодорожнаго вокзала или общественнаго сада, то вы, конечно, замчали не разъ собаченокъ, останавливающихся передъ тми столами, за которыми кто-нибудь пьетъ чаи или закусываетъ. Кто сидитъ за этими столами — до этого собаченкамъ нтъ дла; он слдятъ только за однимъ — за которымъ столомъ дятъ. Он останавливаются передъ столомъ и начинаютъ пристально и какъ-то жалобно смотрть въ глаза закусывающему человку, изрдка повиливая хвостомъ; этотъ человкъ можетъ ихъ отогнать, если он надодятъ ему, он обойдутъ съ другой стороны и остановятся съ тмъ-же самымъ выраженіемъ глазъ, съ тмъ-же самымъ повиливаньемъ хвостомъ. Въ конц концовъ, имъ бросаютъ подачку. Такъ он живутъ всю жизнь: у нихъ нтъ хозяевъ, нтъ жилья, нтъ мста, которыя он сторожатъ, исполняя свои обязанности, нтъ; такъ сказать, данной имъ роли, но он кормятся и кормятся иногда очень не дурно. Если и есть что-нибудь непріятное въ ихъ жизни, такъ это-то, что ихъ могутъ гонять отвсюду и что на нихъ могутъ поднимать палку вс. Участь такихъ собаченокъ выпадаетъ на долю цлой масс такъ называемыхъ барышень-блоручекъ, не имющихъ ни капиталовъ, ни занятій и скитающихся отъ стола къ столу въ кругу богатыхъ родныхъ и знакомыхъ. Мари Хрюмина принадлежала къ числу такихъ созданій. Вчно она ночевала или оставалась гостить гд-нибудь «у тети», «у кузины», «у подруги», возвращаясь въ неуютную комнату къ своей матери во вдовьемъ дом только на нсколько часовъ по необходимости перемнить блье, платье. Чаще и дольше всего она гащивала въ былые дни у княжны Олимпіады Платоновны, эксплуатируя послднюю, насколько было можно; она даже мечтала незамтнымъ образомъ совсмъ поселиться у княжны и захватить кое-что изъ наслдства княжны, въ случа смерти Олимпіады Платоновны. Но пріемъ послднею на воспитаніе дтей племянника разрушилъ вс планы Мари Хрюминой: ея отношенія къ княжн стали холодны и ей снова пришлось скитаться по разнымъ родственницамъ и знакомымъ. Эти скитанія были не легки, не веселы, наносили не мало уколовъ самолюбію двушки и при каждой непріятности въ душ Мари Хрюминой возникали упреки «этимъ противнымъ нищимъ», вытснившимъ ее изъ дома княжны. Правда, «нищіе», то есть Евгеній и Оля, были вовсе не виноваты въ томъ, что Мари Хрюмина стала сначала рже гостить у княжны, а потомъ не похала съ княжной въ Сансуси, не желая «похоронить» себя въ деревн. Но тмъ не мене Мари Хрюмина ненавидла этихъ нищихъ, ненавидла ихъ отца, ихъ мать. Однако судьба сыграла съ ней странную шутку: при первой-же встрч съ Евгеніей Александровной, Мари Хрюмина была изумлена ласками Евгеніи Александровны. Евгенія Александровна цловала всхъ и каждаго, кого можно было цловать: не обошла она и Мари Хрюмину.
— Душечка, какъ жаль, что мы не были знакомы раньше! воскликнула Евгенія Александрова своимъ щебечущимъ голосомъ. — Владиміръ скрывалъ меня отъ всхъ родныхъ, не сблизилъ ни съ кмъ… Я уврена, что мы были бы давно друзьями, если бы я васъ узнала раньше.
Затмъ послдовали поцлуи и приглашенія къ себ запросто, гостить, вмст здить въ театръ, въ маскарады. У этихъ двухъ женщинъ явились вдругъ даже свои маленькіе секреты.
— Ахъ, что это за родные, говорила Мари Хрюмина про князей Дикаго, — хуже, чмъ чужіе. Черствость и эгоизмъ, вотъ все, чмъ надлила ихъ судьба. Конечно, я небогатая двушка, во мн нечего искать, потому я и встрчаю только холодность!