Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II
Шрифт:
Яхмес был глубоко огорчен исходом ходатайства – и не просто ходатайства, а колдовского представления; хотя нельзя было сказать, что он этого не ожидал. Пожалуй, второй хему нечер предвидел неудачу и был намного лучше готов к ней, чем его ученик, несмотря на то, что Хепри был мудр не по годам.
В таких делах мудрость уступает место сердцу.
Великий ясновидец, узнав о том, чем все кончилось, негодовал сразу на всех, высмеял Яхмеса и его подопечного… только жрицу не посмел тронуть своим языком. Особенно когда узнал,
Однако понимал, что они использовали свое лучшее оружие.
– Радуйся, Яхмес, - язвительно сказал верховный жрец второму пророку Амона. – Радуйся и благодари бога.
– За что? – спросил глубоко расстроенный Яхмес.
– За то, что сейчас сидишь передо мной и вопрошаешь меня, - ответил Тотмес. – Еще бы немного, и фараон приказал бы схватить и твоего любимца, и Исиду, а следом за ними и нас… Нам очень повезло.
– Ты называешь это везением? – воскликнул Яхмес.
– Я достаточно пережил, мой друг, чтобы знать – что называть везением, - ответил Тотмес, и второй пророк Амона испытал большое сочувствие к этому человеку. Но сочувствие тут же исчезло, когда верховный жрец сказал, что у Яхмеса сердце ребенка, который верит придуманным им самим сказкам.
– Это не ты со мной говоришь – а твое горе, - сказал оскорбленный Яхмес. – Ты надеялся на наш успех больше, чем показываешь.
Тотмес только улыбнулся – а Яхмесу снова стало его очень жаль. У этого человека не осталось никого, кого он мог бы любить.
На этом жрецы расстались, и Яхмес тут же забыл о ничтожной размолвке. Он очень страдал из-за Хепри - и за Хепри; странное спокойствие молодого человека второй пророк Амона приписывал чудесному воздействию Исиды, но даже такое воздействие не могло длиться долго. Хепри убьет себя своей печалью, даже если не умрет от чужой руки – Яхмес такое уже видел… но никогда подобная смерть не похищала любимых им людей.
Он знал, что подступиться к Хепри с утешениями сейчас нельзя. Это только разбередит его рану… и покажет, что Яхмес сдался.
Яхмес знал, что этого показать бедному влюбленному нельзя ни в коем случае. Но хуже всего было то, что он действительно… сдался. Не знал, что возможно предпринять еще. Кроме заведомо самоубийственных действий.
Яхмес снова подошел к Тотмесу, хотя тот принял холодно-презрительный вид, едва понял, о чем с ним хотят заговорить.
– Ты как будто этот молодой глупец! – сказал великий ясновидец, но Яхмес перебил его, очень настойчиво.
– Ты говорил подождать до Опета Амона – теперь мы вынуждены это сделать, - сказал он. – Что ты хотел предложить, господин Тотмес? Я приму любое твое предложение.
– Ты примешь только мое согласие участвовать и дальше в этой безумной затее, - холодно ответил Тотмес. – Вижу, ты совсем забылся. Я мог бы отрешить тебя от сана, как твоего сына.
– Так сделай это, - сказал Яхмес.
Оба знали, что Тотмес этого не сделает.
Верховный жрец несколько мгновений ненавидяще смотрел на второго пророка Амона, потом сказал:
– Я намеревался показать фараону чудеса –
– А у меня, пожалуй, есть, - тихо сказал Яхмес.
Он задумался.
– Нужно добиться, чтобы Меритамон приехала на праздники Амона вместе с фараоном. Не сомневаюсь, что его двор приедет к нам… нужно выкрасть ее…
Тотмес отпрянул.
– Теперь я вижу – тобой овладело безумие твоего мальчишки, - сказал он. – Ты разве не знаешь, что будет со всеми нами, если Рамсес поймет, каким образом эта женщина бежала?
Яхмес долго смотрел на него и молчал.
– Думаю, что ничего, - ответил он. – Думаю, что фараон никогда не осмелится наложить на нас свою руку. Нужно только решиться.
– Решайся сам, - ответил Тотмес. – Я устраняюсь.
Он помолчал и вдруг выкрикнул, как будто наболевшее:
– Почему я тебя все еще не прогнал!..
– Потому что ты владеешь своим сердцем, великий ясновидец, - ответил Яхмес и поклонился. Он чувствовал сильнейшую зависть Тотмеса к нему, счастливому и в семье, и в дружбе; и одновременно удовлетворение верховного жреца от сознания того, что он подавляет такие нечистые страсти.
– Разве ты действительно боишься? – мягко спросил Яхмес. – Я думаю, что нет…
Тотмес закусил губу так, что она побелела.
– Излагай свой план, - наконец сказал он.
***
Меритамон ничего не узнала о том, что Хепри был так близко к ней – почти никто не запомнил его, в отличие от Исиды; колдунья сделала так, что ненависть женщин к Меритамон еще увеличилась. Вести о чудесах, которые творила жрица, разнеслись очень быстро – и теперь все верили, что дочь верховного жреца Амона навлекла несчастье на дом фараона. Бедной То пришлось вдвое внимательней смотреть за госпожой – даже за той едой, которую она своими руками накладывала ей на тарелку.
У Идут исчез повод для ревности – но появился новый повод желать Меритамон смерти. А кроме дочери фараона, было еще и множество других женщин. Меритамон чувствовала, что если бы ее убили, Рамсес посмотрел бы на это сквозь пальцы: теперь, когда ее все считают проклятием. Отдать наложницу ему не позволяла гордость; но избавиться от нее он теперь был бы рад, и был бы даже рад, если бы ему в этом помогли руки его женщин…
Меритамон знала, что это жрецы предприняли попытку освободить ее – и готова была проклинать своих защитников за то, насколько они усугубили ее положение. Даже царица перестала оказывать ей знаки внимания.
Она упала духом и стала безразличной ко всему – даже к своему ребенку.
Но однажды ее служанка, отлучавшаяся днем – слуги пользовались намного большей свободой, чем наложницы – прибежала к госпоже, возбужденная до крайности. Меритамон догадалась, что о себе дали знать ее спасители; и теперь воспылала благодарностью и жаждой действовать, еще не зная, что ей предложат.
– Ну? – воскликнула она, едва То закрыла дверь комнаты.
Служанка огляделась, хотя в комнате их было только двое.