Деревянные кресты

Доржелес Ролан

Вначал нмцы забрасывали насъ огромными торпедами, прозванными „печными трубами“, которыя сносили все на своемъ пути. Немедленно прислали отрядъ бомбардировъ. Они въ теченіе мсяца рыли землю, день и ночь сносили бревна, и устроили прикрытіе съ солидными подпорами, которые могли все выдержать. Затмъ, они подвезли свою пушку. Это было орудіе, достойное украшать музей, нчто врод небольшой бронзовой мортиры съ выгравированной на ней датой и мстомъ происхожденія: 1848, французская республика, Тулуза. Заряжали ее наугадъ: по одному грамму пороха на метръ. Мы находились приблизительно въ 180 метрахъ отъ бошей и клали ложки четыре пороху. Шумъ получался страшный, и мортира посл выстрла подскакивала, какъ бы въ

ужас. Видно было, какъ ядро описывало огромную параболу и падало гд-нибудь въ лсу, боши привтствовали его, кажется, криками браво. Иногда оно взрывалось. Побывъ нкоторое время у насъ, бомбардиры получили другое, настоящее орудіе и отправились испытывать его въ другое мсто, а намъ оставили свое великолпное укрпленіе, и это странное и безопасное орудіе, нчто врод большой пращи или метательной машины, сооруженной изъ пневматическихъ шинъ и деревянныхъ рычаговъ. Съ помощью этого орудія можно было бросать гранаты: перваго, попробовавшаго это сдлать, убило.

Съ тхъ поръ дежурные взводы стали стрлять въ бошей изъ этого орудія самыми неожиданными снарядами: палками, пустыми бутылками, окопной обувью съ деревянной подошвой, и вообще разными валяющимися предметами, лишь бы у нихъ былъ достаточный всъ. Сюльфаръ особенно наловчился въ этой игр. Вс три дня онъ только и длалъ, что бомбардировалъ нмецкій окопъ, придвинувшійся на сорокъ метровъ къ нашимъ линіямъ. Онъ бросалъ все, что попадалось подъ руку: коробки съ обезьяньимъ мясомъ, кирпичи, осколки снарядовъ, носки, набитые камнями. Передъ самымъ уходомъ изъ окоповъ онъ кинулъ имъ на прощанье большую банку изъ-подъ горчицы, набитую землей, которая, вроятно, попала въ самую гущу окопа, ибо послышались крики. Сюльфара громко привтствовали, на бошей загикали, и одинъ изъ нихъ, можетъ быть раненый, отвтилъ на испорченномъ французскомъ язык, ругая насъ коровами и рогатыми чертями.

Сюльфаръ былъ необычайно доволенъ. Все время, пока мы были на отдых, онъ разглагольствовалъ, разсказывая о своемъ военномъ подвиг всему полку, останавливалъ офицеровъ, тормошилъ кашеваровъ, лицо его сіяло отъ гордости.

— Попало ему прямо въ физіономію, увряю васъ — доказательство то, что онъ меня назвалъ рогатымъ чортомъ, я по-французски… Наврное это былъ офицеръ.

Онъ обошелъ вс погреба и за кружку вина разсказывалъ всмъ свою исторію, ловко пріукрашивая ее. При вход въ подвалъ, гд онъ терпливо кормилъ своего хищника, слышно было, какъ онъ въ сотый разъ разсказываетъ свою исторію легковрнымъ восторженнымъ слушателямъ.

— Да, ребята, — кричалъ онъ, — попалъ я генералу прямо въ физіономію. Онъ даже выругалъ меня рогатымъ чортомъ по-французски.

И такъ какъ онъ умлъ, несмотря ни на что, уважать своихъ враговъ, онъ прибавлялъ съ оттнкомъ почтенія:

— Надо сознаться, они все-таки народъ образованный…

VIII

ГОРА СМЕРТИ

Она была видна изъ лса Десурсъ сквозь втви деревьевъ, на которыхъ распускались первыя зеленыя почки. Это былъ высокій мловой холмъ, весь изрытый снарядами, потрескавшійся, разваливающійся, трагическій, съ нсколькими кольями, оставшимися отъ бывшихъ когда-то деревьевъ. На картахъ генеральнаго штаба онъ былъ, конечно, отмченъ какимъ-нибудь именемъ. Солдаты прозвали его Горой Смерти.

Это былъ адъ нашего участка. Когда полкъ занималъ позицію, солдаты тревожно спрашивали: — „Кому придется на этотъ разъ попасть на Гору Смерти, кто приметъ на себя ударъ?“…

И когда узнавали, то назначенныя туда жертвы ворчали:

— Всегда одни и т же… Конечно, тмъ, у кого протекція, наплевать, они туда не попадутъ…

Подвергаясь безостановочной бомбардировк, Гора Смерти дымилась, какъ фабрика. Снаряды поднимались изъ лсу, занятаго нмцами, и тяжело падали на эту мертвую землю, гд жертвами

ихъ могли быть только люди и камни. По ночамъ тамъ пускали фейерверкъ: красные круги, блыя звзды, зеленый и синій вертящійся свтъ — великолпное ночное зрлище на пол битвы. Къ этому треску присоединялся отблескъ разрывающихся снарядовъ. На каждые четыре дня туда назначалось по два взвода, которые слдили за истоптаннымъ, усяннымъ голубыми шинелями и срыми спинами, полемъ, таившимъ въ себ ихъ судьбу.

Издали, глядя на желто-зеленое облако отъ взрывовъ, никогда не разсивавшееся, видя густой дождь снарядовъ, слыша эту непрестанную грозу, солдаты говорили между собой:

— Это невозможно. Тамъ нельзя выдержать… Ни одинъ не вернется оттуда… — И все-таки выдерживали, и все-таки возвращались.

Пришла наша очередь отправляться туда. На Гору Смерти велъ не окопный ходъ, а нчто врод тропинки, продланной въ мловой почв, дорога для погонщиковъ муловъ, окаймленная узкими, холодными землянками. Вдоль всей дороги валялись части снаряженія, фляжки, патроны, тряпки, инструменты, цлое кладбище вещей. И то тутъ, то тамъ деревянные кресты: „Брюке, 148-го пхотнаго… Кашэнъ, 74-го пхотнаго… Здсь лежитъ германскій солдатъ“… Были ясно видны очертанія вспученныхъ тлъ, едва прикрытыхъ слоемъ песчаника. На этой дорог было боле двнадцати остановокъ.

Въ тотъ вечеръ смну произвели быстре обыкновеннаго. Подвигались впередъ, согнувъ спину, настороженно прислушиваясь. Подгоняли другъ друга. Когда при отблеск ракетъ показались короткіе обрубки деревьевъ, подпрапорщикъ Бертье, который велъ насъ, передалъ по отряду:

— Мы подходимъ, тише.

Напрасный совтъ. Ни ворчанія, ни звука, ни шопота. Лемуанъ не врилъ въ опасность, но все-таки придерживалъ свой штыкъ, который звякалъ.

Вс мы были сосредоточенны. Только Мару былъ доволенъ. Онъ уврялъ, что это удача, что туда никто до насъ не доберется, что тамъ намъ будетъ спокойно. Но и онъ, какъ вс, шелъ опустивъ голову, придерживая звякавшій котелокъ.

— Ложись.

Просвистли два снаряда и взорвались въ двадцати шагахъ; красный свтъ ослпилъ насъ. Мы вс уткнулись въ землю, давя другъ друга. Осколки разлетлись по мловой поверхности.

— Передавайте дальше; впередъ…

Въ узкомъ окоп, прорытомъ на другомъ склон горы, насъ нетерпливо ждали солдаты смняющагося полка, съ сумками за плечами. Шопотомъ, отрывистыми словами, передали сержанты приказанія:

— Ихъ окопъ на опушк лса… Въ ста слишкомъ метрахъ. Влво не стрляйте дальше березъ, тамъ нашъ постъ…

Товарищи кратко пожелали намъ удачи, собирая наскоро свои пожитки.

— Берегитесь снарядовъ, особенно вечеромъ во время ужина. Если можете, принесите оттуда съ поля парня, онъ какъ разъ передъ желзной проволокой. Это нашъ товарищъ, котораго убили прошлой ночью. Вы его похороните, не правда ли? Его фамилія Кестель…

Они быстро ушли изъ окопа, сгрудившись въ узкомъ выход. Заглушенный шумъ ихъ все удалялся и, наконецъ, затихъ. Счастливцы…

Они ничего не оставили на Гор Смерти, только нсколько коробокъ консервовъ, пачки патроновъ, нетронутые караваи хлба, товарища на пол…

Они ушли.

Въ то время какъ первые караульные, опершись на брустверъ, начинали дежурство, нашъ взводъ перевалилъ на другой склонъ горы и сталъ устраиваться.

Полкъ саперовъ — задумчивые и мужественные сверяне — вырыли тамъ нчто врод грота, входъ котораго былъ обращенъ въ нашимъ линіямъ, а амбразуры въ лсу, занятому нмцами. Онъ состоялъ изъ довольно высокой, хорошо укрпленной, галлереи, съ узкими углубленіями по обимъ сторонамъ, устланными старой соломой и газетами. Т, кто вошли первыми, бросились туда и съ крикомъ отталкивали другихъ кулаками и ногами; при слабомъ, дрожащемъ свт свчи произошла внезапная толкотня, и поднялись яростные крики и ругательства.