Деревянные кресты

Доржелес Ролан

Нелпая мысль приходитъ мн въ голову: Эмма вернулась, она тайкомъ пробралась наверхъ и длаетъ тамъ что-то, длаетъ то, что длалъ старикъ…

Соображая, съ бьющимся сердцемъ, я прислушиваюсь. Раздался какой-то трескъ — не открываютъ ли слуховое окно?

Тмъ хуже, я хочу знать. Я вхожу въ домъ черезъ темную кухню. Иду ощупью. Натыкаюсь на кресло, и сердце мое бьется, бьется…

Взбираюсь по деревянной лстниц. Чердакъ. Голубой мракъ ночи входить черезъ грязное стекло слухового окна. Въ темнот притаились тни… Нтъ, это мшки.

Ноги мои дрожатъ. Но страха я не чувствую. Притаившись, я продвигаюсь впередъ, и мои похолодвшія руки нащупываютъ

въ темнот вещи и узнаютъ ихъ. Глаза мои напряженно всматриваются, привыкаютъ къ мраку и видятъ шинель, которая виситъ съ опущенными рукавами и сохнетъ. По ту сторону деревянной перегородки попрежнему шевелятся голуби. Я подхожу и медленно, чтобы не скрипли петли, раскрываю дверь… Вытянувъ шею, стиснувъ кулаки, я гляжу. Ничего, ничего…

Лунный свтъ, скользящій между черепицами, освщаетъ съежившихся на нассти голубей. Они воркуютъ. Снаружи рзко завываетъ втеръ. Тогда я закрываю за собой скрипящую дверь, и одинъ на темномъ чердак, совершенно одинъ, разсматриваю жалкую поношенную одежду съ висящими рукавами, потрепанную шинель, въ которой умретъ одинъ изъ солдатъ.

VII

„КАФЭ МОРЯКОВЪ“

Демаши сказали: — „Ты ихъ найдешь въ „Кафэ моряковъ“ около Каменнаго моста“.

По большому мосту съ поврежденными быками можно было проходить только ночью. Днемъ достаточно было показаться велосипедисту, чтобы залпъ яростно хлестнулъ по вод или снесъ часть перилъ. Прибывъ къ вечеру, Демаши перебрался у верховья рки по мосту, проложенному по лодкамъ.

Высокіе тополя склонились своими верхушками къ зеленоватой, едва движущейся вод, какъ бы и въ ней ища небеснаго свода. Большое гребное судно лежало на боку у берега. Сквозь сорванныя доски виденъ былъ пустой трюмъ между огромными деревянными краями, и странно было, какъ занесло сюда эту громадину.

Рка журчала, разбиваясь о лодки, поддерживавшія мостъ. Это были маленькія лодки рыболововъ, зеленыя и черныя, въ которыхъ катаются въ лтніе праздники, гребя однимъ весломъ. На носу одной изъ нихъ, самой новой, выкрашенной въ блый цвтъ, можно было прочесть имя: „Люсьена Бремонъ Руси". Взрывомъ снаряда ей повредило бокъ.

Вдоль всего берега были разбросаны деревянные кресты, тонкіе и простые, сдланные изъ дощечекъ или перекрещенныхъ втокъ, и смотрли, какъ течетъ вода. Они видны были повсюду, вплоть до затопленной долины, гд плавали, какъ странныя водяныя линіи, красные кепи.

Съ наступленіемъ половодья кресты должны будутъ уплыть по теченію грязной рки и пристать неизвстно куда, можетъ быть туда, гд ребенокъ сдлаетъ себ изъ нихъ деревянную саблю. И будетъ казаться, что мертвецы спасаются изъ своихъ забытыхъ могилъ, и безконечный рядъ другихъ мертвецовъ, кресты которыхъ такъ близки одинъ отъ другого, будто подаютъ другъ другу руки, будутъ смотрть имъ вслдъ.

Въ густомъ кустарник цвтущій шиповникъ протягивалъ свои блые цвты. Демаши на ходу сорвалъ одинъ. Онъ подходилъ къ Тюлери. На разрушенной крыш уже не разввался флагъ съ краснымъ крестомъ: онъ превратился въ рваную срую тряпку, свсившуюся вдоль древка. Кирпичная стна, въ которой были пробоины еще въ сентябр, была изршетена снарядами, башенка была снесена, фасадъ исполосованъ пулями, и теперь можно было войти въ походный госпиталь черезъ десятокъ проломовъ. Однако, здсь ухаживали за ранеными съ тхъ поръ, какъ вода залила подвалы. И такъ какъ на этой ферм не ршались зажигать огня по ночамъ, то перевязки длали въ темнот, ощупью, отыскивая пальцами раны.

Для тхъ, кого не удавалось спасти,

могилы были вырыты у самой двери: оставалось только вынести мертвецовъ. Кладбище тоже приспособилось къ войн; мертвецовъ не хоронили въ разныхъ мстахъ, они скучивались у самой Тюлери. Чтобы отыскать фамилію, номеръ полка, нужно было нагнуться, приподнять внокъ изъ плюща, трехцвтную кокарду, сдланную изъ трехъ тряпокъ. Хотя товарищи и вырзали фамилію и номеръ полка на пряжк пояса, но ржавчина быстро подала эти надписи, какъ будто смерть хотла уничтожить все, вплоть до воспоминанія.

Демаши остановился у первыхъ могилъ. Наканун привезли трупы, и они лежали между крестами, ожидая, пока выроютъ для нихъ яму. Одинъ изъ нихъ былъ обернутъ въ палатку — суровый саванъ, еще больше затвердвшій отъ засохшей крови. Остальные остались въ томъ же вид, какъ участвовали въ бою, въ запачканныхъ землею шинеляхъ, въ грязныхъ штанахъ, съ неприкрытыми распухшими или восковыми лицами, несчастными багровыми лицами, будто вымытыми винными остатками. Голова одного сержанта была все же закутана. Ее прикрыли сумкой, какъ капюшономъ, и подъ этимъ саваномъ изъ запекшейся крови угадывалась ужасная рана. Рука у одного молодого стрлка откинулась, какъ бы преграждая дорогу, и ногти вонзились въ мягкую землю. Не ползли ли они отъ самыхъ окоповъ, чтобы умереть здсь?

Демаши отыскалъ среди блыхъ и черныхъ крестовъ крестъ Нури, убитаго восемь дней тому назадъ въ лсу Десурсъ. Маленькій Галенъ смастерилъ его изъ большой доски отъ ящика, сломанной пополамъ, и Жильберъ узналъ его сзади по надписи на доск: „Шампанское“… У подножья кто-то вдавилъ трубку отъ снаряда, въ которой увядалъ букетъ ландышей. Демаши выбросилъ его и положилъ цвты шиповника.

Онъ закрылъ глаза и сталъ вспоминать Нури, какимъ онъ видлъ его въ послдній разъ. Онъ былъ раненъ въ животъ и, такъ какъ санитары не приходили, всю ночь хриплъ и стоналъ въ землянк, иногда поворачивая къ намъ свою худую голову, шепча:

— Я вамъ мшаю спать, бдняги, а?

Рано утромъ онъ умеръ. Ночная стрльба прекратилась, пушки еще не стрляли. Въ лсу плъ зябликъ. И среди этого покоя мы сильне почувствовали эту смерть.

Чтобы похоронить его какъ слдуетъ, отдленіе ршило отнести его въ тылъ. За обдомъ пошли четыре человка вмсто двухъ, неся по очереди большое тло, завернутое въ темное одяло, а за ними шелъ Демаши, неся блый крестъ подъ мышкой, а въ другой рук котелъ.

Посл смерти Нури прибыло два письма на его имя. Можно было вернуть ихъ обратно съ суровымъ оповщеніемъ о смерти въ углу конверта: „Не могло быть вручено адресату“. Демаши ршилъ лучше взять ихъ со собой. Онъ вынулъ ихъ изъ патронной сумки, не вскрывая, разорвалъ, и надъ этой казенной могилой солдата, квадратной, какъ казарменная койка, онъ разбросалъ обрывки письма, чтобы тотъ могъ, по крайней мр, спать вчнымъ сномъ подъ словами изъ родныхъ устъ.

Этотъ товарищъ теперь, когда онъ погибъ, былъ ему еще дороже. Онъ жаллъ, что недостаточно любилъ этого высокаго парня, робкаго и мягкаго, не относился къ нему лучше. Онъ сохранилъ имена нкоторыхъ товарищей, затерянныхъ на маленькихъ кладбищахъ Шампани или Эны, или на случайномъ клочк земли, между позиціями, и мысленно бесдовалъ съ ними, выслушивая жалобы этихъ людей, которыхъ онъ иногда недолюбливалъ, когда они были живы, за ихъ грубость, за неповоротливость ихъ мысли. Всхъ ихъ онъ помнилъ и любилъ вспоминать о нихъ теперь, когда въ забывчивой памяти ихъ товарищей отъ нихъ оставалось лишь одно, ничего не говорящее, имя.