Деревянные кресты

Доржелес Ролан

— Остался ли караульный наверху? — спросилъ Рикордо, фатоватое лицо котораго блестло при свт свчи.

Никто не отвтилъ.

— Есть караульные на переднемъ посту.

— Этого мало, надо назначить кого-нибудь. Очередь твоему отдленію, Мару.

Капралъ изъ принципа проворчалъ: „понятно“… и спросилъ насъ: „Чья очередь идти?“

Новый солдатъ тотчасъ заявилъ:

— Не моя… Буффіу еще не былъ караульнымъ.

Бывшій кашеваръ забился въ уголъ между двумя рядами мшковъ.

— А почему же именно я, — запротестовалъ онъ плачущимъ

голосомъ, поворачивая къ намъ свое толстое жалкое лицо. — Но, вдь, не назначать же меня одного караульнымъ?.. Я почти ничего не вижу ночью, одного глаза какъ будто нтъ…

— Довольно, Буффіу, — прервалъ его Рикордо, — бюро жалобъ закрыто.

— Все-таки, — пробормоталъ тотъ, — я нахожу, что было бы полезне теперь окопаться.

Маленькій Брукъ съ омерзніемъ посмотрлъ на толстяка.

— Ну, я пойду, — заявилъ онъ, — пойду вмсто тебя… Знаю, что ты замышляешь, но это ничего.

Онъ взобрался по лстниц. Когда онъ выходилъ, особенно сильный ударъ потрясъ землянку, слегка освтивъ ее.

— Брукъ! — встревоженно окликнулъ его Мару.

Сверху спокойный голосъ отвтилъ:

— Не безпокойся…

Это былъ методичный, неумолимый обстрлъ, снаряды слдовали безостановочно одинъ за другимъ, взрывая землю метръ за метромъ. Стоя у подножья лстницы, Рикордо считалъ взрывы.

Слышны были только глухіе раскаты, и иногда боле близкій трескъ, который проникалъ въ самую землянку. Тогда Мару бросался къ лстниц, взбирался на нсколько ступенекъ и звалъ:

— Брукъ!

Глухой голосъ отвчалъ:

— Есть, есть…

Подъ вліяніемъ адской бомбардировки мы на мгновеніе отупли. Сидли забитые, опустивъ руки между колнями, съ пустой головой. Мы утоляли жажду изъ консервной коробки, передавая ее изъ рукъ въ руки. Затмъ, мы заговаривали коротко, быстро, все быстре.

Но ужасный таранъ, казалось, еще приблизился, яростно грохоча, и вс замолчали. Мн казалось, что я чувствую у моего плеча біеніе сердца Жильбера. Буффіу съ головой завернулся въ одяло, чтобы ничего не видть. Мы покорно ждали.

Раздался сильный взрывъ, желзный грохотъ, и порывъ втра задулъ нашу свчу. Наступила темнота, и сильная тревога охватила насъ. Мару, сначала оглушенный, быстро взобрался по лстниц.

— Брукъ! Брукъ… — звалъ онъ.

Голосъ его послышался наверху, затмъ удалился… Онъ вернулся, когда зажигали опятъ свчу. Она освтила его поблднвшее лицо подъ полоской тни отъ каски.

— Кому-нибудь нужно выйти, — сказалъ онъ просто сдавленнымъ голосомъ. — Твоя очередь, Демаши.

Жильберъ отвтилъ: „Хорошо“. Онъ надлъ каску, которую до того снялъ, взялъ винтовку, слегка кивнулъ мн головой и ползъ наверхъ.

Едва онъ вышелъ, два взрыва заставили его пригнуться, и что-то, не то камень, не то осколокъ, ударилось о его шинель. Въ окоп передъ нимъ все было перевернуто, онъ перепрыгнулъ черезъ мшки и зашагалъ по липкой земл.

Брукъ не шевелился. Онъ полусидлъ на выступ стнки, вытянувъ руку на брустверъ, и казалось продолжалъ дремать, склонивъ голову; воротникъ его былъ

плохо застегнутъ, и капли дождя текли по его худой груди. Ничего не было замтно: дв тонкія красныя струйки текли изъ его ноздрей, и это было все.

Снаряды теперь падали лве, не такъ регулярно, не такъ яростно. Взрывы раздавались рже…

* * *

Дождь снова собирался, дневной свтъ былъ ослпительный, изсиня блый. На земл были желтоватыя лужи отъ дождя, он морщились отъ налетвшаго втра, и круги расходились по нимъ отъ изрдка падавшихъ капель. Не надялся ли дождь смыть всю эту грязъ, вымыть эти лохмотья, омыть эти трупы? Сколько бы слезъ не лилось съ неба, разразись даже потопъ, ничто не смоется. Нтъ, цлое столтіе дождей не смоетъ всего этого.

Передъ нами нтъ никакого загражденія, ни одного кола, ни одной желзной проволоки. Бугры, ямы, исковерканная земля, усянная осколками, и въ тысяча двустахъ метрахъ роща, которую предстояло взять и отъ которой остался только рядъ ободранныхъ стволовъ.

Говорили, что наступленіе назначено на восемь часовъ, но въ точности никто ничего не зналъ.

Свернувшись подъ одялами, солдаты еще дремали, и посланные изъ службы связи шагали второпяхъ черезъ нихъ, не зная, живые ли это или мертвые.

— Это убитый?

— Нтъ еще, подожди до вечера, — ворчалъ человкъ, подбирая ноги.

Разговоровъ не слышно было. Нкоторые ли, и на хлбъ ихъ стекали дождевыя капли съ касокъ, другіе, согнувшись, ждали, молча, ни на что не глядя.

Между взрывами тяжелая давящая тишина наступала въ окоп, и, когда я смотрлъ на лица товарищей, мн казалось, что въ глазахъ ихъ можно прочесть одну и ту же мысль, какъ бы отраженіе блдно-синяго неба.

Вдругъ стали передавать команду:

— Передавайте дальше, часы полковника…

Часы передавали изъ рукъ въ руки, и взводные командиры провряли свои. Это была небольшая серебряная вещица, выпуклая, съ вырзанными на ней гирляндами розъ. И она, только она одна знала, когда наступитъ тотъ часъ, та ужасная минута, когда придется выйти изъ нашихъ норъ, ринуться въ дымъ, прямо противъ пуль.

— Я купилъ такіе же своей маленькой дочк, — сказалъ мн товарищъ.

Жильберъ, всегда немного возбужденный въ дни, когда предстояло серьезное дло, былъ странно спокоенъ въ это утро. Онъ, молча, смотрлъ на рощу, на роковой лсъ ободранныхъ стволовъ, откуда поднимался дымъ отъ снарядовъ. Какъ онъ далеко… Сколько пулеметовъ можетъ быть у нихъ?

Ему было такъ холодно, что онъ не чувствовалъ въ правой рук мокраго ствола винтовки. Странно, вс эти дни ему было холодно, но такую слабость въ ногахъ, пустоту въ голов, такую тревогу въ сердц онъ чувствовалъ впервые…

— Пойди, присядь, Жильберъ, — сказалъ ему Сюльфаръ, — здсь сухо, хорошо.

Мы втроемъ тснились подъ навсомъ, сдланномъ изъ двери отъ сарая, которую удерживали въ равновсіи мшки съ землей на бруствер, и безъ всякаго аппетита, чтобы убитъ время, начали коробку съ обезьяньимъ мясомъ.