Деревянные кресты
Шрифт:
И мы садимся, прислонившись къ стн, и ждемъ. Воевать, это значитъ только одно: ждатъ. Ждать смны, ждатъ писемъ, ждать обда, ждать разсвта, ждать смерти… И всему приходитъ свой чередъ; нужно только выжидать…
Кто-то быстро приподнялъ палатку, и въ гробницу проникъ яркій дневной свтъ.
— Идите скорй, Бреваль раненъ.
Демаши приподнялся. Онъ спалъ, и лицо его было повязано вуалью для защиты отъ мухъ.
— Что? Бреваль?
И не снимая вуали съ разводами, онъ бросился къ часовн, куда притащили капрала.
Бреваль раненъ въ грудь
— Я радъ тебя видть, знаешь.
Демаши дрожащими руками развязывалъ свою вуаль.
— Удобная у тебя штука, — сказалъ ему Бреваль. — Изъ-за этихъ проклятыхъ мухъ нельзя спать. Мы напрасно смялись надъ тобой.
Онъ уже усталъ и закрылъ глаза. Несмотря на перевязку, темное пятно на его шинели увеличивается. Его сильно задло. Внезапно губы его растянулись, и онъ заплакалъ, зарыдалъ, какъ ребенокъ, и въ судорожныхъ слезахъ его чувствовалась скорбная жалоба.
Жильберъ приподнялъ его голову, положилъ ее къ себ на руку, и, склонившись надъ нимъ, заговорилъ намренно грубоватымъ голосомъ:
— Что съ тобой?.. Ты же не сумасшедшій. Не надо плакать, не разстраивай себя такъ, что ты. Ты раненъ, это ничего. Наоборотъ, теб повезло, тебя отправятъ вечеромъ на перевязочный пунктъ, а завтра ты будешь лежать въ постели. — Бреваль не отвчалъ, не открывая глазъ, и продолжалъ плакать. Затмъ онъ утихъ и сказалъ:
— Я плачу о моей маленькой дочк, бдная она.
Онъ, молча, пристально посмотрлъ на Жильбера, затмъ, какъ бы ршившись, сказалъ ему вполголоса:
— Слушай, я теб скажу кое-что, теб одному, это порученіе…
Жильберъ хотлъ остановить его, заговорить съ нимъ о томъ, какъ его эвакуируютъ, обмануть его… Но онъ покачалъ головой.
— Нтъ, мое дло кончено. Я хочу, чтобы ты исполнилъ мое порученіе. Поклянись мн, а? Ты отправишься въ Руанъ, повидаешь мою жену… Ты ей скажешь, что она не хорошо поступила. Что меня это очень огорчило. Я не могу теб всего сказать, но она надлала глупостей съ помощникомъ, котораго наняла… Ты ей скажешь, что не слдуетъ такъ вести себя, ради нашей дочки, а?.. И что я ее простилъ передъ смертью. А? ты ей скажешь…
И онъ снова тихо заплакалъ. Никто ничего не говорилъ. Мы вс смотрли на него, склонившись надъ нимъ, какъ надъ разверзающейся могилой. Наконецъ, онъ пересталъ плакать, жалоба замерла у него на губахъ, и онъ помолчалъ съ минуту. Затмъ онъ стиснулъ зубы, приподнялся на локтяхъ, и, сурово глядя, проскрежеталъ:
— Такъ нтъ же! Не хочу… Слушай, Жильберъ, умоляю тебя, създи въ Руанъ. Непремнно създи!.. Поклянись мн. И скажи ей, что она корова, слышишь, скажи ей, что это изъ-за нея я подохъ… Нужно, чтобы ты ей сказалъ это… И скажи всмъ, что она потаскушка, что она наслаждалась, пока я былъ на фронт… Я проклинаю ее, слышишь, и я хотлъ бы, чтобы она подохла, какъ я, вмст со своимъ любовникомъ… Ты ей скажешь, что я плюнулъ ей въ лицо передъ смертью, ты ей скажешь…
Онъ тянулся своимъ худымъ лицомъ, страшный, съ красной пной въ углахъ губъ.
Жильберъ, блдный, старался его успокоить. Онъ
Склонившись надъ нимъ, Жильберъ касался своимъ дыханіемъ его лба и чувствовалъ почти на своихъ губахъ смертный потъ, капельки котораго уже показались у него на вискахъ.
— Ну, старина, не плачь, — повторялъ онъ прерывающимся отъ сдерживаемыхъ слезъ голосомъ. — Не плачь, ты только раненъ.
И онъ бережно гладилъ худую голову плачущаго человка, Бреваль прошепталъ тише:
— Нтъ… Ради дочки… лучше не говорить ей этого всего… Ты ей скажешь, что она должна солидно вести себя, ради двочки… что она должна дать ей счастье, а не служить ей плохимъ примромъ. Ты ей скажешь, что надо принести себя въ жертву малютк. Ты ей скажешь, что я просилъ ее объ этомъ передъ смертью, и что тяжело умирать такъ…
Слова выходили изъ его рта такъ же медленно, какъ текли слезы изъ глазъ.
Въ углу, положивъ голову на согнутую руку, рыдалъ Сюльфаръ. Лейтенантъ Морашъ, извщенный о событіи, весь посинлъ. Онъ хотлъ сдержать себя, но видно было, какъ губы и подбородокъ его дрожали.
Бреваль уже не шевелился; слышно было только его короткое свистящее дыханіе. Но вдругъ онъ поднялся на рукахъ Жильбера, какъ будто желалъ выпрямиться, и, крпко сжимая его руку, онъ простоналъ, задыхаясь:
— Нть… нтъ… я хочу, чтобы она знала… Я слишкомъ измучился… Ты ей скажешь, что она распутная баба, ты ей скажешь…
Онъ говорилъ съ трудомъ, и, обезсиленный, долженъ былъ остановиться. Голова его тяжело упала на руку Жильбера, шинель котораго обагрилась кровью. Онъ былъ блдне умирающаго, укачивалъ его и тихонько обтиралъ ему губы, на которыхъ лапались розовые пузырьки кровавой пны. Бреваль сдлалъ попытку снова открыть глаза, приподнять тяжелвшія вки и хотлъ снова заговорить:
— Ради счастья двочки… не надо… Ты ей скажешь, а… ты…
Невысказанная просьба его замерла, и глаза бднаго умирающаго стали угасать. И какъ бы пытаясь сохранить ему еще мгновеніе жизни, пряча его отъ смерти, Жильберъ прижималъ его къ груди, щека къ щек, поддерживалъ его подъ мышки и орошалъ слезами его лобъ.
— Они наступаютъ!
Жильберъ и я ошеломленные сразу вскочили. Ощупью ищемъ мы винтовки и срываемъ палатку, заграждающую входъ.
— Они идутъ по разбитой дорог!
Кладбище сотрясается отъ взрыва гранатъ, пылаетъ, трещитъ. Это какое-то внезапное бснованіе пламени и треска среди ночной темноты. Вс стрляютъ. Ничего неизвстно, никакихъ приказаній нтъ — они наступаютъ, они на дорог, вотъ и все…
Передъ нами пробгаетъ человкъ и падаетъ, какъ бы споткнувшись. Мелькаютъ тни, бгутъ впередъ, отступаютъ. Изъ разрушенной часовни поднялись красныя ракеты, призывая къ защит. Затмъ сразу какъ бы разлился дневной свтъ: большія блдныя звзды вспыхнули надъ нами и, какъ при свт маяка, показались бгающія среди крестовъ привиднія. Повсюду взрываются гранаты. Пулеметъ, какъ змя, проскальзываетъ подъ каменную плиту и начинаетъ быстро трещать, осыпая пулями развалины.