Деревянные кресты

Доржелес Ролан

Кричали…

Громъ пушекъ сталъ слабе, но пулеметы черезъ отдушины косили по деревн. Люди падали, согнувшись вдвое, какъ будто тяжесть головы пригибала ихъ къ земл. Нкоторые кружились, скрестивъ руки, и падали на спину, согнувъ колни. На нихъ съ разбга едва обращали вниманіе.

Кто-то блдный, какъ млъ, крикнулъ Жильберу:

— Ламберъ убитъ!

Вокругъ колодца люди дрались, осыпая другъ друга ударами палокъ, кулаковъ или ножей — то была отдльная схватка среди сраженія. Вьеблэ столкнулъ одного нмца въ колодецъ, налетвъ на него головой, и съ того соскочила — срая шапка съ краснымъ околышемъ. Все рзко, грубо отпечатлвалось въ мозгу, не вызывая волненія: крики людей,

которыхъ убиваютъ, взрывы, трескъ гранатъ, падающіе товарищи; неслись впередъ, не зная направленія, одинъ за другимъ, и стрляли прямо передъ собой…

Нсколько нмцевъ безъ снаряженія пробжало съ поднятыми вверхъ руками по направленію къ нашимъ позиціямъ. Одинъ изъ нмцевъ, стоя у входа въ погребъ, вытиралъ кровь со лба и лвой рукой сдлалъ намъ привтственный знакъ.

Несмотря на трескъ, слышенъ былъ длительный полетъ тяжелыхъ снарядовъ, которые падали посреди деревни, поднимая густое облако пыли и дыма, и люди, согнувъ спину, бросались къ стнамъ и прижимались къ нимъ.

Среди пыли и обваливающейся штукатурки мы слились съ общимъ фономъ этого кладбища вещей. Ничто не уцлло, не сохранило своей формы; кучи обломковъ, складъ вещей, надъ которымъ разразилась катастрофа, гд вое перемшалось: трупы, торчащіе изъ-подъ развалинъ, треснувшіе камни, клочки матерій, обломки мебели, солдатскія сумки, вое это слилось, все подверглось уничтоженію, и трупы были столь же трагичны, какъ обломки и камни. Мы выбились изъ силъ, задыхались и не бжали уже. Развалины перескала улица, и невидимый пулеметъ обстрливалъ ее, поднимая облако пыли низко надъ землей.

— „Вс въ канаву!“ — кричалъ фельдфебель.

Не глядя, прыгнули мы туда. Когда я коснулся до мягкаго дна, ужасъ охватилъ меня, и сверхчеловческое отвращеніе заставило отпрянуть назадъ. Тамъ было гнусное скопище труповъ, чудовищная раскрытая могила, гд одни убитые баварцы, съ восковыми лицами лежали на другихъ, уже почернвшихъ, съ оскаленными ртами, изъ которыхъ шло смрадное зловоніе, цлая куча разложившихся тлъ, какъ бы расчлененные трупы съ совершенно вывернутыми ногами и колнями, и всхъ ихъ сторожилъ мертвецъ, оставшійся стоять на ногахъ, прислонившійся къ краю канавы — чудовище безъ головы. Первый изъ нашей группы не ршался ступить на эти трупы, давить ногами эти человческія лица. Однако, подгоняемые пулеметомъ, вс прыгали туда, и общая могила, казалось, наполнилась до краевъ.

— Впередъ, чортъ возьми!..

Мы все еще не ршались топтать эту груду тлъ, которая осдала подъ нашими ногами, но, подталкиваемые другими, мы, не глядя, двинулись впередъ, шлепая и увязая въ мертвыхъ тлахъ… По какому-то дьявольскому капризу смерть пощадила только вещи: на протяженіи десяти метровъ были разложены въ небольшихъ нишахъ остроконечные каски съ натянутыми на нихъ покрышками, они совершенно уцлли. Ихъ забрали наши. Нкоторые снимали висвшіе подсумки, фляжки.

— Смотри, какая великолпная пара! — крикнулъ Сюльфаръ, размахивая двумя желтыми сапогами.

При выход изъ канавы, сержантъ, присвшій на корточки, кричалъ: — „Налво, по одному, налво!“ — и мы снова побжали гуськомъ по узкой дорожк, вдоль которой шла другая канава. Дальше, въ поляхъ, видна была только сть проволочныхъ загражденій, полуприкрытая разросшейся травой… И ни одного окопа, ни одного нмца, ни одного выстрла.

Такъ какъ стрльба прекратилась, то мы умрили шагъ и сгруппировались; но грянулъ залпъ шрапнелей, взрывая вдоль всей дороги цлый рядъ клубящихся столбовъ, и когда мы взглянули, дорога была пуста. Вс зарылись въ канаву, или укрылись за остатками стны. Мы кучкой набились въ узкій ровъ, вырытый у подножья глиняной стны. Мы нервно придвигали ближе къ затылку ремешокъ скатаннаго

одяла и ждали… Снаряды зачастили и проносились такъ низко, на такомъ близкомъ разстояніи, что намъ казалось удивительнымъ, почему трава не падаетъ скошенной, и мы закрывали лицо руками. Затмъ стрльба разсялась по всей деревн, нащупывая то тутъ, то тамъ. Солдаты вдоль всей дороги приподнялись, но не выходили изъ-за прикрытій.

— Мы останемся здсь? — спросилъ одинъ солдать, уткнувшійся въ большую яму.

— Нтъ, идемъ впередъ, — крикнулъ намъ, пробгая, Рикордо.

— Не стоитъ, та деревня, вонъ тамъ, взята.

— Какъ называется эта деревня?

Никто не зналъ.

— Сорвалось, — задыхаясь, прошепталъ Фуйяръ, прижавшись ко мн. — Придется отступать.

Одни кричали: — „Вотъ подходитъ иностранный легіонъ“, другіе: „Берегитесь, вотъ наступаютъ боши“.

— Они ударятъ съ фланга.

— Ты пьянъ, это наши окопы.

Бомбардировка заставила ихъ замолчать. Въ промежутк между двумя шквалами мы, скорчившись, опорожняли фляжки.

— Господинъ капитанъ! Мы здсь, господинъ капитан…

Крюше спустился съ вершины откоса, скользя, увлекая за собой куски штукатурки.

За нимъ бжалъ Бертье, и они перебгали отъ ямы къ ям, падая навзничь, когда проносился снарядъ. Капитанъ кричалъ:

— Вы храбрые свиньи… Мы возьмемъ ихъ третью линію… Будетъ сигналъ справа, слдите за нимъ…

Лицо его измнилось, онъ былъ красный, потный, ротъ былъ широко растянуть и беззвучный смхъ замеръ на его губахъ. На бгу онъ повторялъ:

— По сигналу справа… Справа…

Грохотъ, и я ничего больше не слышалъ… Какъ будто опрокинулась какая-то масса и свалила васъ всхъ, — оглушительный ударъ, порывъ, сбившій насъ съ ногъ… И густое облако, темнота… Десятокъ мыслей пронеслось въ мозгу: мы вс убиты, я ослпъ, мы засыпаны землей. Затмъ крики:

— Ко мн! скорй…

Въ дыму видно было, какъ убгаютъ раненые. Передо мной лежалъ Фуйяръ, голова его была окружена кровавой лужей, и спина конвульсивно подергивалась, какъ будто онъ рыдалъ. Онъ оплакивалъ свою пролитую кровь.

Еще одно дуновеніе обожгло насъ… Я приподнялся, сжавшись въ комокъ, уткнувъ голову въ колни, стиснувъ зубы. Съ перекошеннымъ лицомъ, съ прищуренными, полузакрытыми глазами я ждалъ… Снаряды слдовали одинъ за другимъ, но ихъ не было слышно, они падали слишкомъ близко, слишкомъ оглушительно. При каждомъ удар срывается и подскакиваетъ голова, внутренности, все трясется. Хочется стать маленькимъ, все меньше и меньше, каждая часть своего тла пугаетъ, члены судорожно сжимаются, голова, гд пустота и шумъ, старается укрыться куда-нибудь, чувствуешь, наконецъ, страхъ, ужасный страхъ… Подъ этими смертельными раскатами грома превращаешься въ дрожащій комокъ, остаются только прислушивающіяся уши и сердце, исполненное страха…

Между каждымъ залпомъ проносилось десять секундъ, десять секундъ жизни, десять безконечныхъ секундъ счастья, и я смотрлъ на Фуйяра, который уже не шевелился. Онъ лежалъ на боку, съ багровымъ лицомъ, и огромная рана зіяла у него въ горл, какъ у зарзаннаго животнаго.

Зловонный дымъ заволакивалъ дорогу, но ни на что не хотлось смотрть; я въ ужас прислушивался. Взрываясь вокругъ, снаряды забрасывали насъ осколками камней, а мы лежали въ нашей ям — двое живыхъ и одинъ мертвый.

Внезапно, безпричинно, огонь прекратился. Тяжелые снаряды еще падали на развалины, вздымая черные столбы, но уже дальше, уже на другихъ людей. Мы были такъ потрясены, что это мгновенное затишье, эта короткая передышка показалась намъ чмъ-то диковиннымъ. Я обернулся, и у подножья откоса увидлъ, какъ Бертье склонился надъ чьимъ-то распростертымъ тломъ. Кто это?